Мёртвые девочки никогда не проболтаются

Глава 6

Кейд

Было что — то умиротворяющее в этом снеге, чем я наслаждался. Ослепительная белизна, ледяное прикосновение воздуха, охлаждающее разгорячённую кожу, податливая поверхность под ногами. Даже в разгар матча по лакроссу, когда две команды сражаются за победу, а на зрительских трибунах, расположенных высоко на заснеженном холме, царит хаос, было приятно ощущать, как на тебя падают холодные снежинки.

Вот только я не был спокоен. Сердце бешено колотилось, а голова кружилась, будто машину занесло на черном льду. Кровь приливала к коже, и даже если бы я упал на это снежное поле, она бы ни на градус не остыла.

Джорни вернулась. И я был полностью выбит из колеи.

Она произнесла всего одну фразу, и этого хватило, чтобы мне понадобился жгут, чтобы остановить кровотечение. Её кожа была такой мягкой под моей рукой, и мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не прижать её сильнее к двери и не поглотить её слова.

То глупое колотящееся нечто, что я пытался игнорировать в глубине груди, перевернулось, когда её губы приоткрылись, а тёплый вздох ударил, как подлый удар в челюсть. В моих руках она казалась такой хрупкой, но в то же время такой весомой. В глубине её серых глаз мелькнул страх — мимолётный, но его хватило, чтобы вытянуть из меня всю тревогу и превратить её в атомную бомбу.

Почему она боится меня?

Куда делась та девушка, что вместе со мной гналась за ослепительным бунтом? Где та, что подпитывалась моим мятежом, чтобы разжечь свой собственный? Где та, что отдавала мне каждый сантиметр себя?

Но отдавала ли?

Оставались вопросы без ответов и ложные предположения. Доверие было разрушено, а между нами выросла стена из невысказанных тайн, что привело нас к этому моменту — она избегает моего взгляда, а я стою посреди поля, уставившись на неё.

— Какого чёрта ты творишь, Кейд?

Я проигнорировал хриплый голос тренера, не отрывая глаз от верхних трибун. Его голос бесил меня с самого начала — он напоминал мне отца, а любые напоминания о нём были лишними.

Лёгкое, едва уловимое чувство радости теплилось во мне от того, что Джорни вернулась на своё место на трибунах — среди друзей. Слоан сидела с одной стороны, Мерседес — с другой, а Джемма — слева. Если вокруг были другие девчонки, я их не заметил.

Джорни поглотила всё моё внимание.

Мой взгляд неизменно находил её, и я наблюдал с абсолютным, жадным вниманием, подмечая мельчайшие детали. Как её теперь впалые щёки и миниатюрный нос порозовели от колючего зимнего воздуха. Даже когда Джорни не было, я всё равно следовал за её призраком — мне чудились вспышки длинных песочных волос за каждым углом Святой Марии, или её голос поздней ночью, когда я стоял посреди двора, гадая, что же заставило её исчезнуть.

Раздался свисток, и мои глаза вспыхнули, когда внимание Джорни устремилось прямо на меня. Мяч пролетел у меня над головой, пока я сжимал клюшку онемевшими пальцами.

— Кейд, очнись, блять.

Трибуны взорвались аплодисментами. Все вокруг Джорни вскочили и хлопали, сияя от восторга. Сама она не встала и не аплодировала. Вместо этого она смотрела прямо на меня, а я — на неё. Что тебя так пугает, Джорн?

Она отвернулась в тот же момент, когда перед моим лицом возникли безумные глаза Брентли.

— Кейд, тренер сейчас разорвёт тебя пополам. Ты просто стоял тут последние двадцать секунд матча, как последний подкаблучник.

Я хмыкнул, ощущая, как из груди вырывается рычание от того, что Джорни отвела взгляд.

— Пусть попробует.

Брентли раздражённо вздохнул, раздосадованный до глубины души.

— Чёрт возьми, вот и началось. Два Бунтаря на свалке, осталось дождаться остальных.

Он в ярости швырнул перчатки и зашагал с поля.

Когда я вновь поднял глаза на трибуны, девочек уже не было, и разочарование накрыло с новой силой. Я опустил голову, выравнивая дыхание, чтобы не вмазать тренеру в лицо — на это требовалась не дюжая выдержка, которую я оттачивал с тех пор, как Джорни ушла. Потому что, будем честны, мне хотелось дать в зубы практически каждому, кто попадался на пути.

Я резко развернулся, лёгкий снежный покров под ногами взметнулся от моих тяжёлых шагов. Клюшка будто приросла к руке, возвращая меня в реальность, и вместо того, чтобы подпитывать эго тренера, позволив ему орать на меня за последние двадцать секунд игры, я стремительно прошёл мимо, не сводя глаз со здания Святой Марии — мне срочно нужно было окунуться под душ, чтобы смыть накопившееся разочарование.

Исайя нагнал меня за считанные секунды. Я ощущал его нетерпеливые вопросы ещё до того, как он поравнялся со мной.

Технически Исайя должен был стать моим боссом до того, как месяц назад всё пошло наперекосяк из — за Джеммы. Вместе с Бунтарями мы упекли наших отцов за решётку, но в деле ещё оставались люди, шептавшие угрозы, а Исайя всё ещё излучал авторитет. Кто мог его винить? Мы все были воспитаны быть копиями своих отцов, и это въелось в нас до самых костей.

— Ты с ней говорил?

Я продолжил идти к школе, не меняя выражения лица, мечтая о горячем душе, который лишь сильнее обожжет мою кожу.

— Едва ли, — буркнул я, сжимая клюшку еще крепче.

Краем глаза я заметил, как Исайя слегка опустил голову. Когда мы зашли в раздевалку, а следом подтянулись остальные игроки, он резко развернулся и строго посмотрел на меня.

— И что ты собираешься с этим делать? Вернешь свою девушку? Или нет?

Я фыркнул:

— Похоже, она не хочет, чтобы я её возвращал.

Развернувшись к нему спиной, я попытался успокоить прерывистое дыхание. Закрыл глаза, но вместо умиротворения передо мной встал её образ — с окровавленными запястьями и пустым взглядом...

Я резко повернулся и швырнул клюшку через всю раздевалку, выпуская накопившуюся ярость.

— Мне нужно просто оставить её в покое.

Исайя равнодушно пожал плечами, поставил свою клюшку на скамью и сел.

— Тогда оставь её в покое.

Он внимательно изучал мое лицо, словно искал путь к чему — то глубинному.

— И ты не спросишь почему? — я настороженно уточнил.

— Я знаю почему.

Наши диалоги всегда были краткими и по делу, но сейчас он явно ходил вокруг да около.

— Что это? Ты решил побыть мисс Гленбург? Анализируешь меня, как заправский психолог?

Он усмехнулся, а я закатил глаза.

— Если бы ты не соблазнил нашего единственного школьного психолога несколько месяцев назад, возможно, кто — то с реальным образованием мог бы разобрать мои чувства.

Исайя ухмыльнулся:

— Как будто ты вообще подпустил бы кого — то достаточно близко, чтобы копаться в твоих чувствах.

Он был прав, но я вернулся к нашему разговору:

— Ты не знаешь почему, — сказал я, перед тем как сорвать с себя майку и лонгслив.

Исайя откинулся на скамье, вытянув длинные ноги.

— Я знаю почему. Ты пытаешься её защитить, как я пытался защитить Джемму. Но иногда держаться в стороне — не лучший способ защиты. И это её выбор. Не твой. Расскажи ей правду о себе, о нашем прошлом, об угрозах, которые прячутся, как кроты, в этой прогнившей земле. И посмотри, захочет ли она тебя.

Я медленно развернулся и пошел к душевым, бросив через плечо:

— Ты даже не знаешь всей правды, Исайя.

Звук его шагов раздался следом.

— Что значит «ты не знаешь правды»?

Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять — он излучал ярость каждой клеткой. Таким был Исайя. Честно говоря, и я тоже.

— Кейд, есть что — то, что я должен знать? Что ты от нас скрываешь? С тобой кто — то связался? Твой отец?

Я развернулся, теперь полностью обнаженный:

— Мой отец в тюрьме. Как и твой.

Исайя запрокинул голову с фальшивым смехом, раздеваясь, чтобы встать под душ рядом со мной:

— Мы оба знаем, что их заключение — полная фикция. А мать? Она выходила на связь?

Мысль почти рассмешила меня. В отличие от матери Исайи, получившей повреждения мозга в больных играх его отца, моя мать была вменяема. И всё же бросила меня на произвол судьбы. Она не стала оставаться, чтобы разбираться с угрозами мести за тюремное будущее моего отца. И даже не удосужилась предложить мне уехать с ней. Видимо, забыла.

Вода обжигала кожу, как огненный ливень, и я напрягся под этим кипятком. Лучше уж это, чем ледяное прикосновение воспоминаний о сегодняшней встрече с Джорни. И мысль о том, что вся моя семья — просто грязь на подошве.

— Закапывать дерьмо бесполезно, Кейд. Что происходит?

Давление в груди не ослабевало. Даже мысль о вечерней тусовке, обычно дававшей передышку, лишь усиливала беспокойство. Пойдет ли она?

— Кейд.

Я закрыл глаза под струями воды, позволив ей на мгновение поглотить меня. Когда я вновь открыл их, услышав, как дверь раздевалки распахивается и вваливаются болтающие однокомандники, я быстро взглянул на Исайю. Он тут же поймал мой взгляд:

— Боишься, что это повторится?

— Боюсь ли я, что это повторится?

Воспоминания о той ночи всплывали, заставляя кожу гореть даже под горячей водой. Она была безжизненной, а чувство вины давило так сильно, что я едва стоял на ногах после того, как парамедики увезли её.

Я снова закрыл глаза, пытаясь отогнать её образ и то, как мое сердце разрывалось от боли. Но чем дольше я стоял под кипятком, тем тяжелее становились воспоминания.

Я в пятнадцатый раз скомкал записку в руке, а чернила размазались от бесконечных сгибаний и разглаживаний. Спиной я прислонился к холодной стене коридора, скрываясь ото всех, кто мог бы задаться вопросом, что я делаю вне комнаты после отбоя. Не то чтобы я часто нарушал комендантский час — мы все это делали — но сейчас я сидел здесь, как отшельник, сжимая в руке измятый листок, чувствуя, будто разорван пополам не он, а я сам.

Я знал, что Джорни ждёт меня там, куда я велел ей пойти, но у меня не было возможности предупредить, что я не приду — это бы всё испортило. У неё не было телефона, а с этой угрозой, дрожащей в моих пальцах, я даже не мог рискнуть выйти. Кто — то хочет, чтобы я оставил Джорни в покое, и я, блять, даже не знаю кто — это сводило меня с ума. Я ко всем относился с подозрением, даже к друзьям, и это был полный бред. Мне нужно было рассказать им, что происходит, но я оказался в ситуации, где нарушал все свои обещания.

Я не должен был привязываться. Мы с Бунтарями не планировали ни с кем связываться, особенно не в этой богом забытой школе, полной неудачников и девиц, которым нравится нарушать правила. Это должно было быть разовым делом... но Джорни. Она была другой. Лёгкий изгиб её губ сводил меня с ума. Её румянец лишь подстёгивал заставить её покраснеть ещё сильнее. Её смех, когда я тайком флиртовал с ней, был как реабилитация для того, кем меня воспитали. Мы с ней были бомбой с часовым механизмом взрыва. Я знал это с самого начала.

Желудок сжался, хотя я понимал, что поступаю правильно. Оттолкнуть её было необходимо. Мне было больно это делать — и это пугало, потому что я редко чувствовал боль. Для того, кого всю жизнь наказывали за любые эмоции, боль всегда была мимолетной. Но сегодня она поселилась во мне надолго и была невыносимо острой. Мне пришлось заставить себя проглотить вину за причинённую ей боль, потому что это будет чертовски больно.

Я снова взглянул на записку, зная, что у меня ещё с десяток таких же спрятаны в бельевом шкафу. Какое — то время я ждал, как волк, выслеживающий добычу. Я был уверен, что тот, кто играет со мной, рано или поздно ошибётся. Меня воспитали для этого: находить угрозу до её появления и уничтожать голыми руками. Но никто не ошибался, и я начал подозревать, что мой отец каким — то образом узнал, что у меня появилось то, что мне небезразлично. Он вполне мог отнять её у меня, как отнял всё остальное.

Я резко откинул голову на стену, и боль пронзила череп. Пальцы сжались в кулаки, на висках выступил пот. Чем дольше я сидел здесь, зная, что Джорни ждёт во дворе с надеждой в сердце и горящими от возбуждения глазами — мечтая провести ночь подо мной — тем сильнее натягивалась струна внутри. Я был напряжён, как верёвка висельной петли на моей шее, до такой степени, что вскочил на ноги и был готов ворваться в их со Слоан комнату. Слоан могла бы пойти за ней. Слоан не дура. Она знала, что между мной и Джорни что — то есть. Половина школы, наверное, догадывалась. Мои друзья тоже — они просто думали, что это обычное «переспали и забыли». Но это было не так. Совсем не так. Я хотел оставить её навсегда.

Я резко развернулся, сунул изорванную записку в задний карман, но замер, услышав сирены. Нахмурившись, я подбежал к окну ниши, где прятался, и вгляделся в темноту. Кому понадобилась скорая? Сердце бешено колотилось, сжимаясь в груди, а когда я увидел безвольное тело на руках у моего лучшего друга, оно словно остановилось.

— Нет... — прошептал я, бросаясь вниз по женскому коридору.

Ноги скользили по ковру, я перепрыгивал ступеньки, паника сжимала горло. Дыхание перехватило, а зрение затуманилось от напряжения. Что, блять, случилось? Мои планы рушились за спиной, и я вдруг перестал понимать, где право, где лево, куда вообще бежать.

Тёплый ночной воздух обжёг лицо, когда я промчался мимо открытой двери кабинета директора к парадному входу Святой Марии. Я перепрыгнул все каменные ступени, приземлившись на твёрдую землю, и когда Исайя появился из — за угла здания с единственным человеком, который когда — либо вызывал во мне чувства, на руках — мне пришлось буквально заставить себя не рухнуть.

Скорая мчалась по извилистой дороге, пронесясь через чугунные ворота нашей школы — замка, но я слышал только эхо слов из записки в кармане и гул крови, бьющейся в висках, будто плотину прорвало.

— Джорни... — мой голос надломился, когда я увидел её безжизненное тело.

Исайя что — то кричал мне, но я не мог пошевелиться. Голова Джорни была запрокинута, в её прекрасных длинных волосах застряли комья грязи — словно её швырнули на землю во дворе, где она ждала меня. Её безупречная, позолоченная солнцем кожа...

Больше не золотистая, а мертвенно — бледная, с кровавыми потёками на руках и рубашке.

Я попытался броситься к Исайе, пока время странным образом и ускорялось, и замедлялось. Директор обхватил меня за торс, не давая приблизиться, а я рвался вперёд, царапая воздух.

— Чт... что… что случилось?

Мой рёв разорвал тишину. Исайя что — то говорил парамедикам, а директор приказывал мне отвернуться.

— Почему она в крови?! — я всё ещё пытался вырваться.

Исайя подбежал, но я смотрел сквозь него, наблюдая, как медики прыгают в скорую, и в бессилии смотрел, как она уносится прочь от Святой Марии.

— Кейд. — Исайя схватил мое лицо, как только директор отпустил меня.

Я накренился вперёд, вцепившись в его окровавленную рубашку. Жжение подступило к горлу, когда он, глядя прямо в глаза, произнёс:

— Я нашёл её с перерезанными венами. — Он на мгновение отвел взгляд во двор. — Это выглядело...

Директор перебил моего лучшего друга, но у меня не было сил придушить его за эти слова.

— Это выглядит как попытка суицида, Кейд. Идите оба внутрь. Нам нужно поговорить.

Звук выключенного душа вернул меня в реальность. Я моргнул, стряхивая капли воды с ресниц. Волна сильных эмоций сковала кости, когда я вновь пережил ту ночь из воспоминаний, которую отчаянно пытался забыть, но больше не мог.

Исайя швырнул мне полотенце, когда я вышел из душа, и завершил разговор:

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Это видно по твоим глазам. Мы до сих пор не знаем, что на самом деле случилось той ночью. Может, тебе стоит выяснить. У неё.

Я грубо схватил белое хлопковое полотенце и едва не бросился душить Исайю за то, что он заговорил о той ночи, хотя я и сам о ней думал. Она была как чёрная туча, вечно висящая над головой, и одно лишь звучание её имени на чужих губах заставляло меня внутренне содрогаться, потому что каждый раз я снова видел её... всю в крови.

Я злостно одевался, не встречаясь взглядом ни с кем — даже с Шайнером и Брентли, которые шутили и пытались подбадривать меня перед вечеринкой, где все ожидали, что я, как обычно, затащу какую — нибудь девчонку в одну из грязных потаённых комнат. В последнее время у нас было больше свободы. Это была первая вечеринка, где нам с Исайей, Брентли и Шайнером не приходилось следить за Бэйном — сыном нашего бывшего врага, из — за которого нас всех сюда поместили. Бэйн больше не был угрозой, грозившей разрушить наше будущее. Брентли и Шайнер были готовы оторваться, и я бы тоже... если бы не она.

Вместо того, чтобы потерять себя в ком — то ради двадцати минут забвения, я буду одержим Джорни — даже если она не появится. Потому что знал: если она не придёт, я буду дежурить в коридоре, ожидая, когда она высунется из своей комнаты, как прошлой ночью.

Шайнер хлопнул меня по плечу, и все мои мышцы напряглись. Что — то щёлкнуло внутри, и, если бы не изматывающая игра и месяцы тренировки самоконтроля, я бы сломал ему руку.

Чёрт, я на взводе.

— Ну что, готов к вечеру? Или будешь стоять у стены, как первогодка на своей первой вечеринке, только потому что Джорни вернулась?

Я оскалился, а его кривая усмешка только разожгла мой гнев и дразнила мою ярость.

— О, нам всё ещё нельзя произносить её имя? Прости. Вечеринка через час. За портретом моего старого друга Линкольна в восточном крыле спрятана фляжка. Бери — тебе явно нужно пропустить стаканчик.

Я стряхнул его руку с плеча, прекрасно зная, что он прав.

Сырость, запах плесени, резкий одеколон и сладкие духи — всё это смешалось в лёгких. Меня чуть не вырвало от этой вони. Во рту стоял привкус текилы, и я тут же пожалел, что хватил из фляжки перед тем, как отправиться на эту закрытую вечеринку. Этот вкус моментально перенёс меня в чистилище.

В последний раз я пил текилу на крыше Святой Марии с той самой девушкой, которую сейчас искал. Не знал, придёт ли она сегодня, но чутьё подсказывало — да. Исайя не сводил с меня глаз каждый раз, когда дверь на вечеринку открывалась. Поскольку вечеринки проходили после отбоя, все приходили в разное время, чтобы избежать патрулей. Обойти школьных надзирателей было несложно — большинству из них просто не хотелось проблем, поэтому они особо не присматривались.

— Они скоро будут здесь, — пробормотал Исайя, проходя мимо меня к столу с шотами. Мерцающий свет создавал атмосферу рейва, а все вокруг пьянели от бунтарства и опрометчивых решений. Парни высматривали девушек, замечая заинтересованные взгляды и без слов договариваясь о планах на ночь. Я бывал в их шкуре. Много раз. Но сегодня мне было не до этого.

Жгучая ревность пронзила меня, словно раскалённый прут, пригвоздивший к стене. Я окинул взглядом каждого парня в тёмной комнате, зная, что кто — то из них обязательно попробует что — то с Джорни.

Мой взгляд остановился на компании Бэйна. Его самого нигде не было видно. Я узнавал крысу с первого взгляда. И хотя Бэйн впервые в жизни вёл себя тихо и даже помог вернуть Джемму из Ковена, я не доверял ему настолько, чтобы хоть на секунду ослабить бдительность в его присутствии.

— Где Бэйн? — спросил я, когда Исайя встал рядом.

Брентли и Шайнер уже вовсю глушили шоты, будто впервые оказались на такой вечеринке. Что, в общем — то, было правдой — сегодня мы не работали на наших отцов. Не было нужды выслеживать Бэйна, как раньше. Хотя я всё равно бы это сделал.

— Он был где — то здесь, — Исайя тоже начал вглядываться в толпу. Стук моего сердца совпадал с ритмом песни, грохочущей из колонок.

— Я всё ещё не верю ему, — прошипел я, сжимая челюсти.

Исайя нахмурился, продолжая осматриваться:

— Есть за что. Он помог нам, но это не значит, что я ему доверяю. Не хочу, чтобы он приближался к Джемме. Никогда. И он это знает.

Мне даже не нужно было говорить, что я не хочу видеть Бэйна рядом с Джорни. То, как он на неё смотрел, вызывало во мне нечто большее, чем ревность. Он всегда следил за ней, и никакие угрозы с нашей стороны не могли его остановить.

Кто — то скажет, что я параноик из — за своего прошлого. Но я не верю в совпадения. Слишком много дерьма произросло из «совпадений». Ничего не случается просто так.

— Я его не вижу. — Раздражение нарастало с каждой минутой: ни девушек, ни Бэйна. Старые привычки не умирают. Где он, чёрт возьми?

— Я тоже, — ответил Исайя, его голос прозвучал резко поверх музыки. Я знал, он готов был отправиться обратно через потайной ход, который мы использовали, чтобы попасть в нижний уровень Святой Марии. Но через мгновение он тяжело вздохнул. — Неважно. Девушки здесь.

Я был обречён с той самой секунды, как увидел её, стоящую в дверях в окружении подруг.

Желудок провалился в холодную сырость пола, а глаза вспыхнули от ярости. У меня не было прав, но я был почти уверен — Джорни только что объявила мне войну. Я уже двинулся к ней, готовый вытолкать обратно в пустой коридор и заставить переодеться.

Абсолютно нет.

— Ты не имеешь права, Кейд, — Исайя оказался передо мной раньше, чем я успел сделать шаг. — Ты оставишь её в покое? Если да, то развернись, чёрт возьми. Она может носить то, что хочет.

— Говорит парень, который выбивал двери, когда должен был оставить одну хорошую девочку в покое.

Исайя стиснул челюсть.

— Если хочешь её — иди и возьми. Но час назад ты говорил, что не хочешь.

Я скрипел зубами, шипя сквозь них:

— О, я чертовски хочу её, Исайя. Просто не могу иметь.

Его руки не отпускали мою грудь, и я знал — он чувствует, как ярость пульсирует у меня внутри.

— Ты что — то недоговариваешь. Я вижу тебя насквозь. Это глубже, чем вся хрень с нашими отцами.

Я хмыкнул:

— Вся хрень с нашими отцами не так проста, как ты думаешь.

Он покачал головой, пока музыка сменялась на фоне. Люди, наверное, пялились, и я надеялся, что каждый парень в этой комнате почувствовал, как подскакивает моё давление, и понял — с ней лучше не связываться.

— Тут что — то ещё. Секреты ни к чему не приведут. Особенно с ней. Ты должен это понимать.

— Секреты — это то, как меня учили выживать. — Я сбросил его руки с груди, направился к дальней стене и прислонился к ней спиной, не сводя глаз с стройных ног, от вида которых по жилам разливалось греховное желание.