Мёртвые девочки никогда не проболтаются

Глава 25

Кейд

Я вращал нож в руке, затаившись в своем любимом уголке, и ждал, когда дежурный наконец скроется в конце коридора. Сердце скакало, словно ребенок в магазине конфет с неограниченной суммой на кармане — я знал, что буквально через мгновение постучу в дверь Джорни.

Моё появление за её столом сегодня утром было чистой воды реакцией на Бэйна, уставившегося на неё, пока она шепталась со Слоан о чём — то своём. Его брови были сведены от недоумения, и, не заметь он мой убийственный взгляд при входе в столовую, держу пари, он бы подобрался поближе подслушать. Что с ним, блять, не так?

Я никак не мог взять в толк. Он не тот, кто покусился на её жизнь — в то время он был младенцем. Ничто не сходилось. Единственное логичное решение — загнать его в угол и приставить нож к горлу, пока он не выложит, чем она его, блять, так зацепила. Он даже не попытался её взять на Церемонии, что окончательно сбило меня с толку. Он её не трогал — пока. Но стоит ему хоть пальцем... Я перестал вертеть нож, слишком крепко сжав рукоять. Успокойся, ёб твою мать.

Шарканье дежурной затихло вдали, и мысли о душении Бэйна растворились, когда я широко шагнул вперёд и поднял руку, чтобы постучать. Три отчётливых удара костяшками — и дверь распахнулась мгновенно. На ней была та самая чёрная худи с прошлой ночи. Ооо, снова в путь?

— Хорошо, заходи быстрее, — торопливо выдохнула она, хватая меня за руку и втягивая внутрь. Что — то тёмное и желанное шевельнулось в самой глубине живота, и я тут же бросил взгляд на её кровать. — Я хочу пойти в приют.

Я сжал нож ещё крепче. Приподнял подбородок, вглядываясь в её решительное лицо, чувствуя, как низ живота заполыхал от её властного, настоятельного тона.

— Зачем? — спросил я, прислонившись к двери, чтобы не наброситься на неё и не швырнуть на кровать. В голове стоял лишь образ её огненной красоты в отблесках пожара вчера в больнице, и как её губы впивались в мои, словно я был единственным вкусом, который она жаждала познать.

— Потому что, — зачастила она, беспокойно прохаживаясь босиком. Мой взгляд цеплялся за голубой лак на её пальцах ног, мелькавших при каждом нервном шаге. — Кто — то пытался меня убить!

Это уже паника?

— В курсе, — спокойно констатировал я, прекратив вертеть нож, которого она даже не заметила.

Она фыркнула, уперла руки в бока и замерла прямо передо мной.

— Ты знаешь, как это унизительно — не знать ничего о своём прошлом? О своей семье? Что тебя раз за разом отбраковывают семьи, потому что все считают тебя слишком сломленной, чтобы усыновить? А потом узнать, что на твою жизнь охотились с младенчества, и до сих пор не иметь понятия, кто хочет тебя мертвой? Или почему? — Её слова неслись всё быстрее, и я шагнул вперёд, готовый подхватить её.

–...И вдруг напасть из — за угла? Я боюсь, Кейд! Знаю, кажусь бесстрашной, но это не так! Вдруг они вернутся?

— Нет. — Я резко шагнул к ней, заставая врасплох. Пальцы впились в её дрожащий подбородок. — Даже если вернутся — они мертвецы.

Ярость сменила страх на её лице: — Я думала, ты не убийца.

Я усмехнулся: — Ради тебя? Я стану кем угодно.

В груди отдался глухой удар — запертое сердце напомнило, что оно всё ещё способно чувствовать. Оно дышало Джорни, впуская и выпуская её, а мои слова были чистейшей правдой, будто я под детектором лжи. Столько вещей пришлось увидеть за годы с суррогатным отцом — никогда не открою этого Джорни. Видел трупы. Наблюдал, как истекает кровью человек. И даже если я не причинял боли — это не значило, что она меня не калечила. Калечила.

Я ненавидел отца. Возможно, сильнее сейчас — ведь это он оттолкнул мать, даже не желая того. Родная мать боялась меня. Боялась, что я стану таким же. Я знал, в глубине души, почему она ушла.

— Пойдём, пока дежурная снова не нагрянула, — прошептал я, всматриваясь в её встревоженные серые глаза. Она сглотнула и едва кивнула. Прежде чем отпустить, ловко перехватил нож и вложил рукоять в её хрупкую ладонь. Её голова склонилась, песочные волосы окутали нас завесой.

— Умеешь им пользоваться? — спросил я, безумно желая развернуть её, прижав упругую попку к себе, и научить.

— Да. Тобиас учил меня в Ковене, когда я рассказала, что случилось. — Её шёпот витал вокруг, пока я продолжал сжимать её руку на рукояти своей.

Я провёл нашими руками вперёд, резко ткнув ножом в воздух:

— Если кто угодно — слышишь, кто угодно — полезет к тебе, а меня не окажется рядом — врежь ему по полной. Сначала бей, вопросы потом. Я разберусь с последствиями, когда приду. Ясно?

Она кивнула. Я щёлкнул по ножнам, скрыв лезвие, и засунул нож в карман её худи. Моя рука задержалась там, когда я уткнулся лицом в её волосы, глубоко вдохнул и отстранился.

— Пошли.

Джорни обернулась, бросив на меня непроницаемый взгляд. И прежде, чем я осознал, дыхание перехватило — она прильнула ко мне, обвив руками талию. Её голова утонула у меня на груди, а мои руки мгновенно сомкнулись вокруг неё.

— Спасибо, — приглушённо прозвучал её голос сквозь толстый хлопок моей худи.

— Никогда не благодари за то, что оберегаю тебя, — прошептал я, прикоснувшись губами к её макушке.

Затем я провёл её к двери, и мы выскользнули в поглотивший всё мрак коридора.

Дорога до приюта «Клеменси» оказалась столь же мучительной, как и ночная поездка в Ковен. Но на этот раз Джорни даже не пыталась держаться от меня на расстоянии. Она прижималась вплотную, прильнув лбом к моей спине, а её руки крепко обвили мою талию. Хотя снаружи стоял лютый холод, я вспотел, когда она спрыгнула с мотоцикла и замерла перед приютом — подбородок гордо задран, нежный профиль обращён ко мне.

Приют напоминал Святую Марию архитектурой — это я заметил ещё в первый раз, когда выкрался на эту дорогу под сгоревшим фонарём, чтобы подсмотреть за ней. Я оглянулся: высокий, зловещий фонарь всё ещё не горел. А когда вновь взглянул на Джорни, она смотрела на меня, натянув капюшон на голову.

— Что? — бросил я, засовывая руку в карман, отыскивая верный нож.

Её губа дрогнула, и я застыл, не в силах отвести взгляд.

— Зачем ты подсматривал за мной, когда я вернулась?

Я переминался с ноги на ногу, уловив в её глазах проблеск надежды, который она тщательно скрывала.

— А как думаешь?

Громкий, неожиданный смех сорвался с её губ, за ним последовало облачко пара в холодном воздухе.

— Сначала? Я не была уверена. Не знала, вернулся ли ты, чтобы доделать начатое или... — Её большие серые глаза на миг парализовали меня осознанием: она всерьёз думала, что я хотел ей зла. —...Или, возможно, приехал проверить, всё ли со мной в порядке. Хотя... признаюсь в этом впервые вслух.

Слова вырвались у меня стремительно: — Чтобы проверить.

Затем я тряхнул головой, натянул капюшон и стремительно сократил расстояние между нами.

— Чёрт возьми, я не говорил этого достаточно тогда, и теперь очевидно, раз у тебя мелькнула мысль, что я мог тебя ранить... — Мои руки схватили её за плечи, заставив встретиться взглядом. — Но я скорее разорвал бы себе грудь и вырвал собственное сердце, чем позволил бы кому — либо тебя тронуть.

Глаза её стали огромными. Она впилась пальцами в мою руку, охватившую её поясницу. Грудь приподнялась, губы разомкнулись... Страх? Потрясение?

— О чём ты думаешь? — выдохнул я.

Она моргнула — глаза заблестели влагой. Сердце колотилось как молот, и я отчаянно хотел вздернуть её по истлевшим ступеням туда, где она выросла, втолкнуть в первую попавшуюся комнату и доказать на деле, что мои слова — чистейшая правда.

— Думаю... мне нравится слышать такое от тебя. Хотя я клялась, что никогда больше не впущу чувства в сердце.

Я прижал губы к её лбу, скрывая волну эмоций, захлестнувших меня. Джорни не ведала, что я как в зеркале вижу её боль. Безумная привязанность неизбежно ведёт к боли. Мы оба через это прошли. Предательство тех, кто обязан был заботиться, кто клялся в любви, оставляет рубцы навеки. Мы оба разучились верить в любовь и надёжность.

— Сердце не спрашивает разрешения. Оно жаждет того, чего жаждет. А мы...жаждем одного и того же.

Я опустил голову, сжигаемый желанием схватиться за переносицу, чтобы остановить жгучую боль. Вместо этого схватил её руку, взглянул на приют и вспомнил, зачем мы здесь.

— Собираешься допрашивать сестру Марию? — я резко сменил тему.

Джорни вырвала руку. Взгляд её скользнул по кирпичной громаде, уходящей в ночь. В мутных окнах метались оранжевые язычки свечей — единственные огоньки во тьме. Рассвет ещё не касался земли, но тяжёлая дверь вдруг скрипнула, распахнувшись настежь.

— Надо же, — прошептала она, леденящий холод пробежал по её руке, передаваясь мне. — Словно ждала.

Тишина. Холод. А потом тень заполнила дверной проём.

Тёплая рука Джорни выскользнула из моей. Она достала маленький ключ из джинсов.

— Сестра Мария — единственный человек, кто был мне хоть немного как мать. — Её дрожащий выдох растворился в воздухе, когда она шагнула вперёд. Я пристроился сзади, в десятый раз за минуту оглядываясь через плечо. — Я знаю, она берегла меня все эти годы, но чувствую — она знает больше, чем рассказала директору Эллисону.

— А если нет? — спросил я, когда мы замерли перед дубовой дверью с железными вставками, а ключ покачивался на пальце Джорни.

Она метнула на меня острый взгляд — и моя бунтарка вернулась, с сияющими глазами и лучистой, как молодой месяц, улыбкой:

— Тогда начнём раскапывать тайны, что она, я знаю, прячет в недрах этого здания.