Романолуние

19. Хостел, мать её, недолгожданный

Чуть не сел телефон. Как назло, в машине барахлил провод. Надо купить новый. Но сесть постылый не успел, доехал-таки до пяточка́ в двести двадцать.

Перебрав пять мест дислокации, последнее всё же оказалось итоговым. Даша внесла оплату за маленькую комнату с собственной ванной за пять дней.

Поставила телефон на подзарядку, снова спустилась в город.

Добрела до круглосуточного. Купила чистящих. Вернулась. Битый час драила всё: стены, полы, унитаз, раковину, душевую. Больше всего именно с последней провозилась – столько там было всяких выемок и подтеков. Всё же ей придется здесь пожить какое-то время, должна же она хотя бы мыться в относительном комфорте? Наконец, закончила, открыла дверь в ванную, распахнула окно в номере, но ненадолго – на улице сильный мороз. Теперь еще долго будет запах выветриваться. Ну ничего, после окна – дверь в коридор откроет. Зато она сможет ходить по ванной босыми ногами.

На комнату сил уже не хватило. Завтра. И попросит, чтобы не убирали. А ещё лучше, чтобы вообще не заходили. Тогда она и по комнате сможет ходить босиком. Какая-то отдаленная имитация дома. Месяц-не месяц – Даша не уверена, что она продержится так долго – а хоть на неделю-то её хватит. А теперь спать. Завтра новый день и новая пища.

Но сон не шёл. Шли мысли о матери. Поток. Прямо из космоса, мать его. Точнее, мать её. Она же её мать, всё же, Дашина, какая бы ни была. Вчерашняя встреча с Ларисой разбередила ей душу.

Даша думала о том, что самое последнее место в её воспоминаниях всегда отводилось матери. По факту той там просто не было. Видимо, Даша вытеснила эту женщину не только из собственной жизни, но даже из своей памяти. Потому что всё, связанное с ней, было по-настоящему больно. Гораздо сильнее физической боли, с ней Даша научилась справляться.

Единственное отчетливое воспоминание, которое Даша так и не смогла вытеснить – их последняя относительно длительная встреча. Кратковременные случались и позже, но Даша никогда не смотрела этой женщине в лицо, не останавливалась на ней взглядом. Поэтому не помнила: что, где, когда и как именно. А та встреча врезалась в память. Мать хотела забрать ее с собой после развода с папой. Даша была совсем маленькая. Она смотрела в лицо главной предательнице своей жизни и думала лишь об одном – как её ненавидит. Она не понимала, как у матери хватило самомнения для того, чтобы подумать, что Даша хотя бы мысль единую допустит о том, чтобы остаться с ней. Это в голове не укладывалось, даже в такой маленькой, какой была Дашина в тот момент. Но предатель не может понять верного. У них разные системы координат. Несоприкасающиеся. А Даша была самой верной в жизни дочерью своего отца. Даже до сих пор.

Да, она часто и подолгу жила вдали от него, да, они могли редко созваниваться, но он всегда неизменно жил в её сердце и всё, что Даша делала, всегда было будто с оглядкой на него: а как бы папа поступил, что бы подумал, был бы он горд за неё? И отец это знал. И никогда не предъявлял ни за что претензий. Они просто любили друг друга. Без отчётов и обязательств. По-настоящему.

Позже ненависть к матери прошла. Осталась только недоброжелательная пустота. Это когда на человека в целом наплевать, он для тебя пустое место, но осадочек от того, что в этой комнате на стенах повсеместно плесень – остался. И Даше было всё равно, что это не по-христиански. Так она чувствовала. А любое лицемерие было противно её сущности.

Этой ночью Даша попыталась вспомнить лицо матери. Тщетно. Она так и заснула. Без лица. Перед глазами стояла лишь комната, стены которой густо покрыты плесенью.