Романолуние

5. Пятое января. День матери. Пятый день без Романа

С утра слез не было совсем. Будто мозги, наконец, перестали плавиться. Видно, все вытекли.

В голове было пусто.

Встала. Умылась. Приняла таблетку. Сварила кашу. Поставила чайник.

Первый день – машинальные движения. Обычная размеренная жизнь, как всегда, по утрам.

Позвонила отцу. Постаралась, чтобы голос звучал не как у робота. Сообщила, что завтра типа возвращаюсь из командировки. И тут он выдал:

– Женя заходила.

Первый вопрос в голове: какая Женя? Ступор. Никаких сносных мыслей. И вдруг… Осознание. Женя может быть только одна. Молчание не нарушила. Папа сказал:

– На Рождество к себе приглашает.

– И что ты думаешь?

– Ничего. Она твоя мать.

– Нет. Ты моя мать. И отец тоже ты. Вы у меня в одном флаконе идете. Как шампунь и кондиционер. Пантин Про Ви. Помнишь? Реклама такая. У девушек еще волосы после него так блестят, как будто…

– Даша…

– Что папа? Тебе не интересно про шампунь? А мне казалось, я такую увлекательную историю тебе забубенила! Видно, рассказчик плохой.

– Она твоя мать.

– Нет, папа. Она просто дырка, из которой я вылезла.

– Прекрати! Не хочу такое слышать!

– Это правда. Я никогда тебе не говорила, а сейчас скажу. Все воспоминания, которые может воспроизвести мой мозг, те, что из детства, о ней – все они связаны с какими-то левыми мужиками. Например, какой-то хрен, которого она припёрла, пока ты в командировке был. Что Фунтика нам в Кисю перекрасил. Кто это был вообще? А? Пап? Мой физкультурник, с которым она чуть прямо там, в кухне, не договорилась. Хотя, кто ее знает, может и договорилась, я же маленькая была, всего до конца не понимала. Просто чувствовала, что она ведет себя непотребно. Интуитивно, понимаешь? Я не помню о ее существовании в своей жизни. Не было ее никогда. А вот мужиков ее помню. Как такое возможно? И если ты на пике милосердия кризиса среднего возраста сейчас вдруг решил ее простить, то это твое дело. Ваши с ней дела. Если хочешь, можете хоть обратно пожениться. Я лезть не буду. Но на свадьбу не жди. Как и к себе в гости. Если только ты не будешь мне заранее на согласование график ее командировок высылать.

Молчание.

– В любых проблемах между мужчиной и женщиной, Даша, всегда виноваты только оба.

– Ага! Ты мне еще каких-нибудь истин прописных набросай! А то мне без них с утра пораньше плохо дышится!

– Всегда. Без исключения. Только оба, Даша. Запомни это.

– Что ты от меня хочешь?

– Ничего. Ко мне заходила твоя мать. Впервые за все эти годы. Пригласила на Рождество. Что я должен был сделать? Промолчать? Не рассказать тебе об этом?

Молчание.

– Я – рассказал. Вот и всё.

– Так-таки и всё? А зачем ты мне ее в матери записывать стал?

– Даша, я тебе тоже кое-что расскажу. То, о чем раньше никогда не говорил. Я сам за ней бегал. Влюбился. Ужасно, просто безобразно. Это были неуправляемые чувства. У меня, который год наперед расписывает. И тут такое. Я на стену без нее лез. Понимал, что не туда занесло, но поделать ничего не мог. И стал бегать. Я же тебе никогда не рассказывал, верно? Так вот зря, Даша. Надо было. Это я ее под венец затащил. Понимаешь? Я!

– Ага! Прямо на цепи приволок! Это Евгению-то Анатольевну? Пап, ты мне что́, мозги́ сейчас запудрить пытаешься? Ну хорошо! Я только не понимаю, зачем?

– Нет, Даша. Я пытаюсь тебе их распудрить. Потому что жить с такой агрессией по отношению к собственной матери нельзя. Какая бы она ни была – это недопустимо. Да, считай, что на цепи. Она бы никогда за меня не пошла, если бы я не был так безобразно настойчив. Я не нравился ей. Никогда. Она меня не любила.

– Она никого не любит, кроме себя.

– Возможно. Но это не значит, что она плохой человек. Просто такая. И еще это не значит, что в мире не найдется человека, с которым она бы стала совсем другой. Просто она не любила по-настоящему. И это тоже, Даша, своего рода несчастье. Такой вид ущербности. За целую жизнь не узнать, что такое – любить. Я бы с ней местами поменяться не согласился.

От разговора прибалдела. Так и сидела с телефоном в руках, не в силах сдвинуться с места. Отец ошарашил. Это надо было переварить.

Переваривала весь день. Безуспешно. Но всё же реакция последовала. Вечером снова накрыла истерика.

Почему я такая гадкая и отвратительная? Почему больная, никому не нужная? Откуда во мне столько злобы, ненависти и яда?

Что со мной не так

кроме всего того,

что со мной

уже и так

не так?

Роман Сергеевич где-то в Москве. С кем-то. Наверное, с женщиной. Прекрасной. Здоровой. Сексуальной. Он в такое время один быть просто не может.

И снова сорвалась в пучину. И в день матери в сердце был один лишь Роман…