Тени столь жестокие

Глава 9



Галантия

Наши дни, утес Тайдстоуна

Ветер, рвавшийся вдоль обрыва, хлестал мне в лицо и дергал за свободные пряди волос ледяной жгучей болью, несмотря на то, что облака рассеялись, и солнце начало опускаться ниже. Я смотрела на яростный всплеск волн внизу, как они разбивались о скалы. Белая пена поднималась и опадала в такт с грохотом, который сотрясал землю под моими подошвами. Я действительно собираюсь это сделать? Какие у меня вообще есть варианты?

Я не могла убежать от предстоящей осады вместе с Ма… с леди Брисден, которая выслушала моё предупреждение. Целый день готовили её карету, чтобы она могла уехать в столицу под покровом ночи, сразу после того, как она, надеюсь, вернёт мне мой амулет. Однако, Аммаретт, этот котёл человеческой враждебности против Ворон, не даст мне безопасности. А возвращение к Воронам означало бы возвращение к Малиру. Хотя я и знала, что когда-то это может случиться, я не была готова встретиться с ним, с этой сердечной болью, с двором, с полным унижением.

Нет, мне нужно было сделать это.

Глубоко вдохнув, я сделала шаг вперёд, пока носок не столкнул лёгкую снежную пыль с края обрыва, вкус страха и свободы смешивались на языке. Отец Себиана сбросил его с утёса, чтобы заставить его совершить первое обращение. А Оливар, конюх из Дипмарша? Дети сбросили его с парапета. Если им удалось взлететь, почему бы и мне не справиться? Всё, что мне нужно было сделать, это прыгнуть с этого обрыва.

Просто.

Легко.

Мой мочевой пузырь наполнился до предела.

Я снова глубоко вдохнула и сделала шаг назад. Два. Пять. Десять шагов. Должно хватить.

С рывком решимости я ринулась вперёд, побежав — быстро, быстрее, сильнее — каждый удар сердца отдавался в ушах, заглушая шум волн внизу. Край всё приближался, приближался…

Страх ворвался в меня.

Ботинки соскользнули, но по инерции я потеряла равновесие. Упала. Дыхание вырвалось из груди, когда я скользнула за край.

— Нет! — закричала я, потянувшись, пальцы хватались за снег и лёд.

Они нашли опору на выступе скалы. Цепляясь изо всех сил, я висела там, ноги болтались над зияющей пропастью, ища зацепку. Выступ в скале, ветку, или… вот! Сердце забилось чаще, когда пальцы нащупали что-то, уши насторожилась… это шелест крыльев?

Но звук исчез.

Шум шагов по снегу сменил его, каждый медленный, обдуманный шаг был все громче, а, значит, ближе, заставляя моё сердце биться быстрее. Я закричала:

— Помогите!

Чёрные сапоги появились в поле зрения, остановившись всего в дюйме от моих белых от холода пальцев.

— Чего ты пытаешься здесь достичь, моя маленькая белая голубка? — его голос был ледяным, а прозвище заставило меня вздрогнуть. Я не голубка и, черт возьми, я точно не его. Но, похоже, я не была и неугомонной стайкой ворон…

Против гордости, что колом впилась в позвонки, и ненависти, что разжигала вены, я посмотрела на Малира.

— Стараюсь сбежать от тебя. Помоги мне!

Конечно, Малир просто стоял, как будто я не была всего в шаге от падения, скрестив руки на груди, на чёрной кирасе, украшенной серебряными лозами и шипами, идеально соответствующими его свирепому характеру. Он смотрел на меня несколько мучительных секунд, а потом, не спеша, поцокал языком, наклонился и схватил меня за запястье. Совместными усилиями, с моими ногами, пытающимися найти опору, и другой рукой, упирающейся в край, он вытащил меня наверх и прижал к себе.

Я ударилась в его крепкое тело, запах, исходящий от него, был знакомым — лемонграсс, столь успокаивающий и в то же время болезненный, предательская смесь комфорта и хаоса, которая путала меня, пытаясь убаюкать воспоминаниями, которые следовало бы забыть.

Все было ложью.

Выхватив руку из его хватки, я обошла его и отступила на несколько шагов.

— Ты был в моей комнате прошлой ночью.

— Я предупреждал тебя не оставлять окно открытым, — Малир пожал плечами и сделал шаг ко мне, его чёрные волосы развевались на ветру, как и чёрный плащ. — Ты нашла мой подарок, как я понимаю?

Я подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза.

— Нашла. Сожгла.

— Ах, — его взгляд потемнел, и он сделал ещё один выверенный шаг в мою сторону. — Как жаль, ведь мы для тебя выдернули самое красивое перо. А я-то думал, что ты любишь ленты.

— Люблю, — я отступила назад, не нравилось, как он медленно крался ко мне, вплетая в мышцы дрожь предостережения. — Но я не люблю тебя.

— Ммм, белая голубка, оставь уж враньё мне. — Его насмешливая ухмылка искривилась так самодовольно, что у меня заскрежетали зубы. — Смею утверждать, в том, как ты стонала моё имя в прошлый раз, когда была подо мной, было предостаточно нежности. Иначе откуда бы мне взять твои сладкие слёзы, а?

— Потому что ты предал меня! — гнев вспыхнул и разлился по щекам, вызывая зуд. Я ведь глупо поверила ему, но второй раз эту ошибку не повторю. — Надо было послушать Себиана. Он предупреждал меня не доверять тебе.

Улыбка Малира исчезла, уступив место напряжённой челюсти, и только теперь я заметила зеленоватые синяки под свежевыбритой кожей с одной стороны, порез над глазом.

— Я предал ту, кого считал Брисден.

Ах, ну вот теперь всё стало на свои места?

Разумом, да, я понимала, почему он так поступил. Но понимание не равнялось прощению. Как простить, если это ничуть не залечивает боль? Он разбил меня, оставив собирать осколки души, сердца…

…самой моей сути!

— То, кем ты думал, что я была, не склеит меня обратно, — мой голос был едва выше шёпота, но в нём звенела ярость. — То, кем ты думал, что я была, не заставит меня забыть то, что ты открыл мне о себе.

— И что же это, а? Что я такое, Галантия?

— Бессердечный ублюдок, который знает лишь ненависть.

Уголки его губ дёрнулись в полуулыбку, будто он воспринял это как похвалу.

— В точку. — Он отвёл взгляд, скользнув им по бурному морю, а потом вернул его на меня. — Значит, вот твоя жалкая попытка сбежать от такого… ублюдка? Дразнишь меня хорошей погоней?

Я покосилась на край обрыва, который внезапно перестал казаться таким уж страшным.

— Я бы предпочла сперва найти свой дар.

Он поднял руку, подзывая меня движением пальца.

— Подойди ко мне.

Я отступила и вскинула подбородок.

— Не подойду.

Чёрное, как чернила, щупальце теней выстрелило ко мне, обвилось вокруг тела ледяными верёвками. Один резкий рывок — и оно потащило меня к нему. Мои ступни почти везло по снегу, ветер свистел в ушах. Из горла сорвался вскрик, тут же сменившийся хрипом, когда моё горло угодило в его стиснутую ладонь.

Он вжал пальцы с обеих сторон трахеи, останавливаясь в шаге от боли, подошёл ближе и провёл носом по щеке, прорычав:

— Услышь меня, Галантия. Куда бы ты ни пошла, какую бы форму ни приняла — я найду тебя. Ты не убежишь от меня. Ты не упорхнёшь от меня. Каждый путь, что ты изберёшь — на север, восток, юг или запад — я пойду за тобой, потому что… ты… моя.

Я зажмурилась, содрогаясь в ознобе от его угрозы и от того, как его губы коснулись моей щеки.

— Я не белая голубка. И я никогда не буду твоей.

— Ты всегда будешь моей маленькой белой голубкой, — его пальцы скользнули вниз, очертив круг вокруг шрама на моей грудине сквозь шерстяное платье. — Знаешь, в чём дело, Галантия? Ты оставила своего аноа после первого обращения. Даже если найдёшь свой дар, он достанется твоей хилой пташке… которая, как ни странно, у меня.

Мои зубы стиснулись. Может ли это быть правдой? Вполне. Не то чтобы я считала своих воронов посреди всего того хаоса..

Я подняла взгляд на него.

— Значит, ты до сих пор держишь часть меня в плену?

Малир отступил, залез в большую сумку на поясе и достал маленького белого… Боги, да это был, правда, жалкий, худой и уродливый птенец.

— Аноа крайне трудно содержать. Долго врозь со своей стаей они не выживают — могут просто зачахнуть.

Звучало как угроза, если я когда-либо и слышала угрозы.

— Дай угадаю, ты хочешь что-то взамен за возвращение моей птицы. Что именно? Связь?

Конечно, связь. Малир не был тем, кто дарил доброту без выгоды для себя. А что ещё он мог хотеть от меня, кроме как усилить свои силы?

Он поднёс птицу ближе, та лишь вяло подняла голову в мою сторону — и тут же рассыпалась в перья, в белые клочья, от чего у меня сжалось сердце.

— Считай это знаком моей привязанности.

— Привязанности? — одно слово, и осколки моего сердца поднялись, как щиты. Теперь я точно знала, что доверять ему нельзя. — Как будто твоя гнилая душа способна хоть что-то понимать об этом. Кроме как притворяться. Обманывать.

— Обман и правда не всегда противники, — он снова схватил меня за горло, заслоняя собой весь мир, его губы скользнули вдоль моей челюсти. — Самая горькая ирония обмана в том, что он может заставить подлиннейшую правду выглядеть величайшей ложью.

Дыхание сбилось, тело оказалось зажато между его жаром и холодом зимы, лижущим спину.

— Пытаешься заставить меня поверить, что твоя нежность ко мне была искренней?

Он прижал большой палец к моему подбородку, поворачивая голову так, чтобы носом скользнуть по тонким волоскам у моего виска, и шёпот прошелестел в мое ухо:

— Вся.

От горячего потока дыхания на коже и этих слов меня пробила дрожь, такая сладкая, что врезалась в моё упрямое сопротивление.

— Всё, что выходит из твоего рта, — ложь. Никакой привязанности, никакой нежности, никакой любви. Всё это время ты ненавидел меня.

— Как я мог не ненавидеть тебя, мм? Человека. И к тому же, как я полагал, Брисден. — Его рот скользнул к моей шее, где губы оставили медленный, ленивый след по бьющейся вене к мочке уха, и там он прохрипел: — Хочешь знать, что делало это ещё хуже? То, как я любил проводить дни с тобой на воздухе, утро — за своим столом, а ночи — в нашем гнезде. Ты удивительна, Галантия, удивительна неявно, но стоит приглядеться ближе… Я пригляделся. И то, что я увидел, я полюбил.

Я закрыла глаза, захлёбываясь его словами и уступая божественному ощущению языка на моей мочке, даже качая головой.

— Лжец.

— Да, я лжец, — его дыхание ласкало ухо, и губы проложили дорожку к моему рту. — Я твердил себе, что ненавижу тебя, как того требовала честь. Что не предаю память о всей своей семье, пока жажду тебя, хочу тебя, каждую гребаную секунду… одержим тобой.

— Хватит.

Моё сердце было слишком слабым, ещё не исцелённым, чтобы защититься от его уловок и лжи. И всё же… я жаждала ещё, отчаянно выискивая крохи истинной любви после того, как впервые вкусила её в жертве моей матери.

— Я любил то, с каким любопытством ты смотрела на девочку у утёса, любил, как ты скакала по лугу, как заплетала мне волосы, любил каждое, самое банальное мгновение между нами, — его губы ткнулись в уголок моего рта, сначала осторожно, потом всё настойчивее, пытаясь поймать мои. — И ненавидел тебя ещё сильнее за то, что ты заставляла меня чувствовать это, аноалея.

О боги, как его язык лизнул мою нижнюю губу — это была пытка, сладкая пытка, от которой я едва сдерживалась.

— Не называй меня так.

— Ты чувствуешь это, не так ли? Даже без дара ты чувствуешь. Мы — две половины целого, — его шёпот ласкал маленькую щель, в которую он вплёлся, раздвигая мои губы каждым мягким, чувственным движением. — С той самой минуты, как я впервые увидел тебя, я это ощутил. Ты и я принадлежим друг другу. Навсегда.

Я боролась с тянущим в груди зовом, заставлявшим склоняться к нему. И эти серо-карие глаза… Ни один мужчина никогда не смотрел на меня так, как Малир сейчас — будто я центр его вселенной.

— Поцелуй меня, аноалея, — прохрипел он у моих губ, лаская их, подталкивая к слиянию. — Пусти моего аноа к своему. Свяжись со мной.

Свяжись со мной.

Его слова вцепились в моё сердце, как стальные тиски. Вот зачем он пришёл, да? Не чтобы объясниться, не чтобы признаться в любви, и уж точно не чтобы извиниться — я так и не услышала ни слова сожаления. Нет… он пришёл лгать.

Плести интриги.

Добиваться связи.

Даже сейчас его амбиции были важнее всего, затмевая любые отблески стыда или вины — если они вообще у него были. Малир никогда не любил меня за то, кто я есть, и ненавидел за то, кем считал — дочерью Брисдена.

А теперь?

Теперь он хотел связи не потому, кто я, а потому, что я значила для его дара — усилитель. Лишь средство, чтобы выиграть войну, заполучить корону, завоевать королевство. Вещь, которую можно использовать, обмануть, эксплуатировать.

Никогда больше.

Я чуть наклонила голову, позволяя своим губам искать его, лаская их, пока он не застонал. Но вместо поцелуя я отступила. Его рот потянулся за моим, как и задумано, губы раскрылись шире, готовые поглотить меня.

Что ж, пусть поглотит это.

Я плюнула в него. Попала мимо рта всего на ширину пальца, но достаточно, чтобы капля ударила по его нижней губе. Голова Малира дёрнулась назад, глаза распахнулись от шока.

— Это самое близкое, как мои губы когда-либо коснутся твоих.

На миг Малир застыл, словно окаменев, ощущая, как плевок стекает по подбородку. Но вскоре это оцепенение сменилось яростью: чёрная тьма вспыхнула в глазах, тяжёлый рык поднялся из глубины груди, а пальцы на моём горле сжались так, что дыхание едва не вырывалось в хрип.

— Хочешь ненавидеть меня? — его голос прорезал холодный воздух. — Отлично. Пусть будет так.

Он гнал меня назад, шаг за шагом, пока край скалы не исчез под пятками, и лишь пустота зияла за спиной. Ветер раздувал выбившиеся тени, тянул их из его глаз, словно сам воздух был пропитан мраком.

— Что предпочитаешь? — прошипел он. — Отсчёт до пяти… или внезапный толчок? Выбирай.

Я повернула голову в кольце его руки и вскинула подбородок, глядя прямо в его бездну.

— Всё равно. Я скорее разобьюсь о скалы, чем свяжу себя с тобой.

На долю секунды тьма в его взгляде дрогнула, словно уступая место чему-то человеческому. Но затем он наклонился к самому уху, и низкое рычание прокатилось по коже горячей волной.

— Лети, Галантия.

И он толкнул меня в пустоту.