Глава 6

Малир
Наши дни, замок Дипмарш, личная библиотека Малира
Я поднёс свою изувеченную, раскрытую ладонь к аноа Галантии, и переложил птицу в корзинку, выстланную шёлком, на краю стола. С исцарапанной ладони сыпались мелкие зёрна: пёстрая смесь овса, дроблёной кукурузы, перемолотых сверчков и сушёной ежевики — и всё это оставалось без внимания.
Она повернула голову влево.
Моя рука последовала за ней.
— Spisa. Ешь.
Она повернула голову вправо.
Моя рука последовала за ней.
— Spisa, shå. Ешь, пожалуйста.
Несчастная птичка выглядела так жалко, что спрятала голову под кремовое крыло, отгородившись от меня так полностью, что я вновь ощутил, будто тяжёлая железная дверь моей камеры в Тайдстоуне с грохотом захлопнулась, навсегда заключив меня в холодной сырой тьме. Что, если я повредил нашу связь так сильно, что она никогда не восстановится?
Но разве это плохо? Я ведь вовсе не собирался связывать себя с Галантией узами. Нет, не собирался.
Не могу.
Я не достоин связи.
— Перестань её донимать. Ты только заставишь аноа снова вырваться из твоей формы, чтобы выклевать тебе, блядь, глаза, — сказал Себиан, шагнув от окна, где он тихо стоял, пока мы ждали Аскера. Он одной рукой поднял маленького белого ворона, а другой протянул ладонь ко мне. — Ты прекрасно знаешь: она отказывается от еды, если ты предлагаешь, как и от всего остального. Всё, чего ты добьёшься, — это что она, мать её, умрёт с голоду. Брось.
Зубы стиснулись так сильно, что заболели корни, вся левая сторона челюсти оставалась распухшей после нашей драки. Какое бы мягкое сердце ни билось у Себиана в груди, его железный кулак полностью это уравновешивал. Синяки от моих теней всё ещё покрывали его шею и горло.
Моего лучшего друга.
Вернее, бывшего лучшего друга.
Я высыпал зёрна ему в ладонь и откинулся глубже в кресло, чувствуя, как лоб покрывается потом. Я приказал служанкам поддерживать огонь во всех каминах моих покоев, чтобы птица не мёрзла. С тех пор как Марла, сбежав в Дипмарш, рассказала нам о даре аноа, стало ясно, отчего птица так слаба, отчего её вид столь болезненный и почему я не почувствовал, что Галантия была моей предназначенной парой.
Из груди сорвался тёмный смешок.
Ах, но я ведь чувствовал.
Я чувствовал миллион вещей в тот миг, когда впервые увидел её ещё ребёнком — и всё это было одинаково сбивающим с толку. Тогда я винил горячку, что едва не утащила меня в могилу. Но когда наши пути снова пересеклись в рощице, а моя маленькая белая голубка уже повзрослела…
Тогда во мне поднялась необъяснимая, сырая жажда — такая сильная, что отрицать её было невозможно, хоть она и ошеломляла. Её острый ореховый взгляд, то, как её подбородок вздёрнулся при звуке моего прозвища. Чёрт… даже водопад её кремовых волос — всё в Галантии будило во мне дикое, ненасытное чувство собственности. Я жаждал её так, как никогда прежде не жаждал ни одну женщину.
Это было… неправильно.
До тех пор, пока я не услышал её имя.
А тогда стало непростительным.
— Тише, теперь я о тебе позабочусь, — Себиан опустился в длинное кресло с красной обивкой у окна и раскрыл ладонь. Этого оказалось достаточно, чтобы маленькая птица выглянула из-под крыла и медленно начала клевать корм. — Вот так. Вот моя умница. Ты такая худая, что и кота бы не накормила.
Вид этой сцены терзал меня изнутри — скреб, царапал, тьма сгущалась в груди так же, как застилала разум. Чёрная мгла поглощала мысли. Кто он такой, чтобы кормить мою аноалею? Заботиться о ней? Простой следопыт? Я мог убить его одним лишь намерением — он бы дёрнулся на полу, ещё не успев понять…
Ты не должен поддаваться этой тьме.
Я зажмурился, перекрывая эхо маминых слов, вбирая в себя злость до тех пор, пока рассудок медленно не вернулся. Без Себиана я бы не выжил. Он был рядом годами — надёжно. И, какой бы слабой ни была маленькая самка, ей нужна пища. Я должен был быть благодарен, что именно Себиан смог заставить её есть.
Я отвёл взгляд, позволяя уколу боли под грудиной врезаться глубже в сердце. Той самой боли, что преследовала меня бесчисленное количество раз: тем утром, когда я застал Галантию в постели Себиана после бури, той ночью, когда она впервые застонала под его языком и, по сути, каждую грёбаную ночь с тех пор, как она засыпала в его объятиях.
Я тогда не понимал, почему вид её пальцев ног, зажатыx под его голенью, вызывал во мне такую… ярость. Точно уж не потому, что я ревновал. Нет, как я мог? Желать человеческую женщину? Ещё хуже — Брисден? Смешно.
А эта боль в груди?
Не связано. Просто совпадение.
Не более чем Бесконечная Тоска, тянущаяся боль неразделённой связи под рёбрами, тоскующая по моей паре. Моей яркоперой аноалее, такой редкой, что мало кто видел белого ворона за всю жизнь, — и воспитываемой единственным человеком, которого я ненавидел больше всех. Ах, я был так глуп, так слеп из-за этих грёбаных… теней внутри меня. Всегда тени. Только тени!
— Перестань скрежетать зубами, от этого у меня крыша едет, — прошипел Себиан, волосы его стянуты в кривой узел на макушке, белая рубаха измята, лицо заросло трёхдневной щетиной — наверное, столько же дней, сколько её не было рядом.
Наши головы повернулись к двери — туда, где Аскер протиснулся через узкую щель, его лицо сочетало бледную усталость и внимательное возбуждение.
— Простите за задер…
— Закрой дверь, — сказали мы с Себианом в унисон. Мой взгляд встретился с его, и он добавил: — Она начинает дрожать от малейшего сквозняка.
Именно так.
Мой взгляд опустился ниже — на аноа Галантии, чья тень легла на мою грудь. Она снова заснула в его руках. Ну разве ей не уютно рядом с ним? Себиан… такой заботливый, нежный, мягкий — всё то, каким я не был и не мог быть, потому что во мне всегда была только тьма, одна лишь грёбаная тьма, от которой хотелось его задушить…
Держи их под контролем!
Я вдохнул. Я выдохнул.
О том, что Галантия испытывает симпатию к Себиану, я знал. Более того, я умело этим пользовался, не так ли? Ещё один смешок вырвался из меня, отчего Себиан и Аскер переглянулись, приподняв брови, будто моя последняя ниточка рассудка вот-вот лопнет.
Возможно, так и есть.
А сердце Себиана, хм?
Ожидал ли я, что он разозлится из-за того, как я ударил его в спину? Да. Но не до такой степени, чтобы наша дружба рухнула под градом синяков, порезов и крови. А что, если она для него была больше, чем мимолётная одержимость, как я думал сначала? Больше, чем временное утешение в муках его прошлых ошибок? Что если он был… влюблён?
В. Мою. Пару.
Я сжал кулак на подлокотнике кресла, ощущая, как щепки врезаются в кожу. По-своему я любил Себиана как брата, и, конечно, хотел, чтобы он примирился с прошлым и обрёл счастье. Но если счастье он находил с женщиной, предназначенной мне… Я не знал, что с этим делать.
Поддерживать это — неправильно.
Бороться с этим — тоже неправильно. Ведь разве это не лучший исход для женщины, которую я обязан хранить и защищать… даже если защищать её придётся от меня самого.
— Целитель дал Марле отвар, и она наконец уснула, — сказал Аскер, закрыв дверь. — Через несколько дней кашель должен пройти.
Я коротко кивнул.
— Тайдстоун?
— Все разведчики сообщают одно и то же: они знают о нашей предстоящей атаке и готовятся к осаде.
— Галантия должна была предупредить их. Почему — не скажу. Не то чтобы я дал ей много причин не предать мои планы… Но это мелочь. Наше наступление слишком продвинулось, чтобы Брисден устоял. С возвращением Марлы на твою сторону, Тайдстоун будет наш.
Себиан фыркнул и перевёл зелёный взгляд на Аскера.
— Не раньше, чем я вытащу Галантию оттуда. Теперь, когда мы точно знаем, что она в Тайдстоуне, я полечу этой ночью.
Мой аноа зашевелился внутри, раздражённый тем, как он влезает в мои планы.
— Твоя стая не выдержит тех ветров. Скорее твои вороны поставят её под удар, едва первый порыв унесёт их прямо под прицел лучников Тайдстоуна.
— Под удар? — он ударил кулаком в грудь. — Это я держал её в безопасности. — И ткнул пальцем в меня. — Это ты загнал её в Тайдстоун. И если ты появишься там? Она тем сильнее откажется уходить, только назло. А что будет потом? Во время осады, а?
— Если уж дойдет до этого, то она пересидит осаду в каком-нибудь безопасном месте. Если ей удалось выдержать… — я запнулся, — со мной её время здесь, то она уж точно переживёт переполох в темницах или хотя бы внизу, у бухты.
— Иными словами, ты прекрасно знаешь, как и я, что она с тобой не уйдёт, — сказал Себиан с таким преувеличенным смешком, что мне захотелось задушить его своими тенями.
Я нехотя перевёл взгляд на Аскера.
— Марла смогла дать тебе сведения, о которых я просил?
Себиан метнул в меня колкий боковой взгляд, настолько острый, что даже краем глаза я не смог его проигнорировать.
— Какие сведения?
— Достаточно точные, — ответил Аскер, подходя ближе. — Мне удалось сузить круг до двух покоев, у обоих окна выходят в ту же сторону, как в некоторых её видениях.
— Какие сведения? — повторил Себиан, и теперь в его голосе прозвучала откровенная угроза. Было ясно: он доверял мне не больше, чем ворону на ювелирном рынке.
— Местоположение покоев Галантии. Я и так собирался отправиться в Тайдстоун, — добавил я. Не для того, чтобы связать себя узами, нет. Просто чтобы убедиться, что она не погибнет под обломками рухнувшей катапульты. Она ведь моя пара, в конце концов. — Одна стая вряд ли привлечёт внимание, если я подойду со стороны океана ночью. Всё их внимание сейчас на Тарадура, который быстро приближается с противоположной стороны.
— Ах вот как? — протянул Себиан, его голос буквально истекал сарказмом. — И кто же тебя заменит на свадьбе с Сиси, а? Разве она не на носу?
Тени просочились в мои вены, ползя по шее и щекам, как грязные паразиты.
— Да я, может, и…
— Вы оба слышали, что сказала Марла, — вмешался Аскер, встав между нами, его голос был хриплым, а руки поднялись в примиряющем жесте. — Девушка полна решимости найти свой дар. Как я вижу, она не последует ни за одним из вас. Так что, может, перенаправим внимание на другую, более насущную проблему? Тарадур скоро достигнет Тайдстоуна. Леди Сесилия ждёт свадьбы. В свете последних… событий она сомневается, что вы, мой принц, сдержите своё слово.
— Вот именно, — Себиан фыркнул. — Я отправлюсь в Тайдстоун. А Малир пусть идёт на свою свадьбу, как и планировал.
— Это было до того, как выяснилось, что Леди Галантия — его предназначенная пара, — заметил Аскер. — Теперь, когда она нашлась, весь двор понимает: это может всё изменить. Связанные ткачи смерти…
— Мы даже не знаем, что она вообще ткач смерти, — возразил я, хотя её белые тени, заточённые в соляной кулон, можно было и проигнорировать все эти годы. — Единственное, о чём я молил у святилища Крылатой Крепости, ты ведь знаешь. Судьба, что даровала мне богиня, уж слишком жестока. Пусть хотя бы в этом она проявит милосердие.
Забавно, как я вдруг заговорил так, словно и правда собирался сделать Галантию своей связанной парой…
— Я могу по пальцам пересчитать тех редких ткачей смерти, что оказывались связаны с воронами с иным даром, — сказал Аскер. — Но как бы там ни было, если вы свяжетесь, Малир, вы обретёте силу, не имеющую равных ни в одном союзе.
Мои мышцы напряглись, старые клятвы и новые желания столкнулись в самой глубине. Конечно, я всегда знал, что могу встретить свою аноалею. Так было предначертано. И тогда я пошлю её далеко отсюда, — клялся я себе, — жить в прекрасном поместье на острове Ланай, с охраной и прислугой, чтобы заботились обо всех её нуждах.
Но это было до того…
До того, как я почувствовал вкус её крови на своих губах, её шрамы между своими зубами, её горло в своей хватке, её стоны в своём ухе, её покрасневшую задницу под своей ладонью, её язык вдоль моего клинка, её лоно, сжимающееся вокруг моего члена от боли и наслаждения. Это было до того, как она проводила зимние утра на моих коленях за моим столом, когда мы оба сидели, укрывшись одним одеялом, и она пыталась учиться этому проклятому письму.
Это было до того, как я влюбился в неё…
— Если ты вздумаешь нарушить своё слово, — сказал Аскер, — Тарадур вполне может объединиться с Брисденом и вместе с ним двинуться прямо в Дипмарш.
Да, это была вполне реальная проблема. Но что получит Тарадур, снова встав на сторону королевства Дранада? Дипмарш… ну, болотина. Ханнелинг Холд? Песчинка на карте. Даже если я и нарушу обещание, разве я не смогу предложить им что-то взамен? Но что именно?
— Как я вижу, у тебя есть два выхода, мой принц, — продолжил Аскер. — Жениться на девушке из дома Тарадура без промедления, чтобы объединёнными усилиями её войска и видений Марлы мы одержали победу при Тайдстоуне.
— А второй выход?
— Найти способ умиротворить Дом Тарадур, чтобы они не отказались от нас в этой осаде. — Его взгляд вонзился в меня. — А потом лететь в Тайдстоун. Вернуть девушке её аноа. Сделать всё, что потребуется, чтобы ваши аноа связались.
Связать Галантию. Одно лишь звучание этих слов успокоило что-то в моей глубине, на мгновение притупив боль от тяжёлой судьбы.
— Ты ведь не серьёзно, — простонал Себиан. — Разве она не достаточно натерпелась от него?
Да. Ещё как.
Шрамы, что я оставил на ней, мои удушья, пощёчины, удары и укусы — всё это лишь подтверждало очевидное: каждая морально испорченная выходка была причиной, почему я перестал искать свою пару. Я никогда не смог бы примириться с мыслью, что причиняю боль своей аноалее — ради собственного удовольствия. Но я и не мог перестать любить то, что любил. Жестокость была вбита в меня плетью, желание причинять боль, а не получать её — выжжено в самую ткань естества.
М-м, что же делать?
Связь с ней означало бы нарушить клятву, которую я однажды дал себе и ей. Но разве это было хуже, чем нарушить обещание, данное Отцу, Матери, Харлену, Нае… каждому Ворону, что страдал из-за меня?
Будь я хорошим человеком — достойным мужчиной, хоть раз в жизни, — я бы отверг Галантию, чтобы она смогла найти счастье с Себианом. Связать её с собой было бы жестоко, навсегда прикрепив к вороньему принцу, который уже сломал её жестоко и беспощадно. Но разве я в её глазах уже не был всем этим? И если так, то разве притязание на неё не дало бы ей хотя бы твёрдую уверенность в том, что я — законченный ублюдок?
В конце концов, кто спорит с судьбой?
— Отмени свадьбу. Пусть Тарадур станет моей заботой. — Я поднялся и направился к своим покоям. — Я хочу, чтобы каждый Ворон с даром, пригодным для войны, был готов отправиться на восток к утру, чтобы соединиться с силами Тарадура. К лету я хочу свою корону.
А для этого мне нужно связаться.