В погоне за убежищем

9

Трейс

Она была красивой. Даже когда чихала и возилась с букетом, который был почти с нее ростом. Ничто не могло затмить ту, кем была Элли на самом деле. А ее упрямая решимость — неотъемлемая часть этого.

Она резко обернулась, и две косички, заплетенные по бокам, взметнулись в воздухе. На ней теперь был не тот наряд, что утром, а неоново-голубой спортивный костюм, покрытый переливающимися звездами. Рукава были закатаны, открывая радужную россыпь браслетов, подчеркивающих кольца на пальцах.

Она приоткрыла рот, наверное, собираясь выдать какую-нибудь колкую реплику, но тут ее взгляд упал на мою маленькую спутницу.

— У меня аллергия на лилии.

Я прищурился. Что-то в ее тоне подсказало — это не вся правда.

— Стоит сообщить тому, кто их прислал, — кивнул я в сторону мусорного бака.

— Не вижу смысла тратить воздух, — пробормотала она, а потом обратилась к моей дочке: — Мисс Кили, как прошел день?

Кили засияла так, будто Элли повесила для нее на небе луну:

— Он был лу-у-учший! Все спрашивали, кто и как заплел мне волосы!

На губах Элли появилась настоящая улыбка, и я едва не отшатнулся. Только тогда до меня дошло — я никогда прежде ее не видел. Ни на одном из семейных ужинов, где мы оба были, ни когда случайно пересекались в городе. Это была ее первая подлинная улыбка. И она сбила меня с ног.

— В следующий раз нужно поднять планку, — сказала она.

— Будет продолжение?! — ахнула Кили.

Улыбка Элли только стала шире:

— Подружка, у меня для тебя все под контролем. В следующий раз сделаем голландские косы.

— А это как? — восхищенно спросила дочка.

— Почти те же косички, только вывернутые.

— Это. Просто. Бомба! — радостно выкрикнула Кили.

Элли рассмеялась:

— А что вы сегодня задумали?

Кили будто только сейчас вспомнила, что держит в руках:

— Я сделала это для тебя!

Элли посмотрела на открытку из блестящей бумаги:

— Правда?

Кили серьезно кивнула и протянула ее. Элли прочитала вслух:

Спасибо, что делаешь меня потрясной! Я тебя люблю!

Ее глаза стали влажными.

— Я тебя тоже люблю, подружка. И всегда пожалуйста.

— Мы еще хотели пригласить тебя на ужин, — добавила Кили. — Папа готовит жаркое с овощами и курицей. Оно — огонь!

Элли нахмурилась и повернулась ко мне:

— «Огонь»?

— Говорят, это комплимент, — сдержанно улыбнулся я.

— Ясно, — пробормотала она, ковыряя носком кроссовки гальку. — Я, э-э… я на самом деле не ем мясо.

— Можешь поесть просто овощи. Правда ведь, папа? — предложила Кили.

— Она права. Я всегда готовлю их отдельно.

Это было последнее, что я должен был говорить. Я вообще не должен был соглашаться, когда Кили попросила позвать Элли на ужин. Но я вспомнил ее лицо утром — как в ней была тишина посреди всего хаоса. Даже с братом в городе, она выглядела одинокой. И я… я согласился.

Элли взглянула мне в глаза:

— И тебе это не кажется странным?

— Почему должно? Пока ты не посягаешь на мои бургеры.

Она приподняла руку в нечто вроде скаутского салюта:

— Торжественно клянусь.

— Тогда пошли, — сказал я и жестом пригласил ее.

— Только запру дверь.

Элли побежала к крыльцу, а мы с Кили остались стоять и наблюдать.

— Папа, она та-ак красивая, — прошептала дочка.

Как будто я сам этого не заметил.

— Угу.

— Даже ее спортивный костюм красивый.

Я не удержался и рассмеялся. С ее блестящими звездами этот костюм вполне мог бы продаваться в детском отделе.

— Скажи ей об этом.

Щеки Кили вспыхнули:

— Она подумает, что я глупая.

В животе скрутило. Я знал, откуда этот страх. Ее мать никогда не ценила любовь Кили к яркому и сказочному. И это оставило в моей девочке след. Это бесило. Я глубоко вздохнул и присел.

— А тебе самой приятно было бы, если бы кто-то похвалил твой наряд?

Кили прикусила губу, но кивнула.

— Значит, мы всегда должны говорить доброе вслух.

— Хорошо, — кивнула она.

— Все, я готова! — позвала Элли, подбегая к нам.

Кили подняла голову и выпалила:

— Мне очень нравится твой звездный костюм, и твои косички, и браслеты. Особенно браслеты — они как маленькие радуги. И ты очень красивая.

Она тут же захлопнула рот, покраснев.

Лицо Элли смягчилось, она присела рядом с Кили:

— Это самое приятное, что мне говорили за очень долгое время. И это сделало мой день. Спасибо.

Кили сияла:

— Правда?

— Правда.

А я не мог выкинуть из головы ее слова. «Самое приятное за долгое время.» Как такое вообще возможно? Элли — ураган. Она смешная, решительная, добрая и сильная. Она должна слышать такие вещи каждый день.

Кили бросилась к ней и обняла.

— Я так рада.

Элли рассмеялась, обнимая ее в ответ, а потом потянулась к запястью:

— Думаю, тебе нужен один из моих браслетов.

— Не стоит, — поспешил вставить я.

— Я хочу, — возразила Элли. — У лучших подруг должны быть одинаковые браслеты.

— Да, папа, это же очевидно.

Элли улыбнулась и надела браслет на запястье моей дочери:

— Да, шеф. Очевидно.

Я сузил глаза:

— Я — шериф.

— Как скажешь, — отмахнулась она и взяла Кили за руку. И они, смеясь, запрыгали в сторону нашего дома.

Элли закинула одну ногу на стул, обняла ее руками и прижала к груди:

— Еще раз спасибо. Это было потрясающе.

Кили давно оставила нас наедине ради своих кукол. А я оказался в опасной зоне: один на один с Элли. Хорошо хоть стол между нами.

— Всегда пожалуйста.

Похоже, стол не мешал мне нести всякую глупость.

Один уголок ее губ дернулся вверх, и я не мог не проследить взглядом это движение.

— Осторожно. Такие предложения могут быть опасны.

Она понятия не имела — насколько.

Элли откинулась на спинку стула и изучающе посмотрела на меня:

— А где ты научился готовить?

Вроде простой вопрос. Легкий. Обычно я уходил от ответа. Но в этот вечер — с тихим голосом Кили, доносившимся из гостиной, с темнеющим за окном небом, с лицом Элли в мягком свете лампы над обеденным столом — я вдруг понял, что не хочу увиливать.

— Родители у меня были не самые лучшие. Мама пыталась готовить, когда не была под кайфом. Отцу было просто плевать. Я довольно рано понял: если хочу есть регулярно, придется самому учиться готовить.

Элли долго молчала. Не выглядела потрясенной или шокированной. Не отвела взгляд, как Лия, когда я пытался рассказывать ей о детстве. Она просто осталась со мной в этом моменте.

— Это, наверное, было страшно.

Не то, что люди обычно говорят. Обычно — ахают, качают головой, выдают дежурные фразы. Я откинулся на спинку стула и потянулся за бутылкой пива. Единственной за вечер. Никогда больше одной — не собирался рисковать, зная, какие гены во мне сидят.

— Это заставило меня еще больше ценить Колсонов.

Большим пальцем Элли поглаживала ногу в медленном ритме:

— Это хороший взгляд на вещи. Но от этого не становится легче.

— Нет. Не становится.

Я оставил тему — с Элли было опасно говорить правду. Я сам себе рыл яму.

— Тебе вообще нравится готовить?

Она решила отпустить меня, дать передышку. Я это оценил. Сделал глоток пива, обдумывая ответ:

— Нравится. Наверное, еще больше бы нравилось, если бы не нужно было каждый день учитывать вкусы маленького гурмана.

Элли усмехнулась:

— Линк до сих пор вспоминает, как я считала вершиной кулинарии виноград в кетчупе.

Я расхохотался:

— Ради всего святого, не подкидывай Кили идей.

— Обещаю. А что бы ты приготовил, если бы готовил только для себя?

Интересный вопрос. Я давно не думал об этом. Обычно в такие дни — на скорую руку или что-нибудь на вынос.

— Не знаю, как ты на это отреагируешь, но... брискет, запеченные макароны с сыром и крошкой сверху, картофельное пюре и шоколадный торт на десерт.

Элли уставилась на меня, а потом уголки ее губ дернулись:

— Что тебе сделали овощи?

— Говорит вегетарианка. Наверняка у тебя контракт с Большой Капустой.

Она расхохоталась. Этот смех — теплый, с хрипотцой, но свободный — окутал меня, как дым. Я не хотел терять это ощущение. Как будто вибрации ее смеха впитывались в кожу.

— Большая Капуста? Звучит заманчиво. Особенно с такими ценами на кейл.

Я поднял бутылку в знак согласия:

— Вот именно.

— Ну, ты же не можешь так уж ненавидеть овощи. В ужине их было полно.

— Если не хочу, чтобы мы с Кили заболели цингой, приходится идти на жертвы.

— Особенно на поле битвы за ужин, — покачала головой Элли, опустила ногу и встала, чтобы забрать тарелки.

— Не надо, — сказал я.

Правда была в том, что я не хотел, чтобы этот момент заканчивался. Это было глупо. Безрассудно. Но я не мог с этим ничего поделать.

Элли улыбнулась, начиная собирать посуду:

— Ты готовил — я помою. Так честно.

Я отодвинул стул:

— Ладно, буду контролировать процесс, пока готовлю десерт.

— Десерт? Шоколадный торт?

— Шоколадный торт — это на выходные. Сегодня придется довольствоваться ягодными морожеными десертами.

В глазах Элли заиграли огоньки:

— Ягодный десерт — это не «довольствоваться». Это оскорбление для ягод.

Я рассмеялся, пока мы шли на кухню:

— Приношу извинения всему ягодному семейству.

— Уже лучше, — сказала Элли, начав соскребать остатки еды, пока я нарезал ягоды. Но когда она подошла к загрузке посудомоечной машины, я вздрогнул. Все было не на своих местах — тарелки косо, миски под странным углом, чашки стояли так, что вода точно их снесет.

— Шеф…

Я посмотрел на нее:

— Да?

— Почему ты смотришь на меня так, будто я совершаю военные преступления?

Я провел рукой по щеке:

— По правде говоря, ты сейчас глумишься над моей посудомойкой.

Элли уставилась на меня:

— Я все тщательно ополоснула.

Я отложил нож и подошел:

— За ополаскивание — твердая четверка.

— Четверка?! — возмутилась она.

— Но ты сдала. А вот эта башня из посуды — максимум на два с минусом.

Выражение шока сменилось на боевой взгляд:

— Ну ладно, мистер Идеал. Покажи, на что ты способен.

— С радостью.

Я молниеносно взялся за верхнюю полку, выровнял стаканы, переставил миски, переместил пластик наверх.

— Там ему и место! — бурчала Элли.

— Если хочешь расплавить пластик — пожалуйста. Хотя, ты ведь уже успела устроить пожар с кухонной техникой.

Она замерла, а потом рванулась вперед. Я не успел и глазом моргнуть — она схватила шланг с раковины и направила струю прямо мне в грудь.

Мой вскрик был далек от мужественного, но иначе и быть не могло. Я рванулся к ней, перехватил шланг, обхватив рукой талию, чтобы она не ускользнула.

— Ты это заслужил! — хохотала она.

— Сейчас я тебе покажу, что значит заслужил, — сказал я, поднимая шланг.

— Белый флаг! Белый флаг! Я сдаюсь! — просила она сквозь смех.

Ее глаза сияли, цвет их был каким-то новым, как мох у ручья, как первые ростки весной. Она прижималась ко мне, грудь касалась моей, ее тепло будто проникало в меня.

— Извинишься? — хрипло спросил я.

В ее взгляде плясали искры:

— Извини, что справляюсь быстрее, чем ты.

— Ты хотела сказать — извини, что собиралась устроить пластиковый апокалипсис.

Ее губы дернулись, оттенок стал насыщеннее:

— У тебя там верхняя полка, как будто сержант-инструктор собирал.

— Да неужели, Вспышка?

— Надо жить смелее, шеф. Перемешивать тарелки с мисками — вдруг сработает.

Господи, да она настоящий маленький провокатор. Так что я сделал единственно возможное — направил струю воды и на нас обоих.

Элли завизжала, извиваясь в моих руках, но я не отпустил ее.

— Я тебе это припомню!

— Ага, а у меня глаза на затылке!

— Надеюсь, ты ими и во сне пользуешься! — крикнула она, нащупывая кран, чтобы перекрыть воду.

Когда ей это удалось, она развернулась ко мне — и только тогда мы поняли, насколько близко стоим друг к другу. Я уловил аромат бергамота и розы, едва заметный, но такой узнаваемый — землистый и немного сказочный. Точно как она.

Я видел, как ее губы приоткрылись от вздоха, как розовый румянец окрасил щеки.

И все, о чем я мог думать — какая на вкус Элли. Остался ли на ее языке привкус пива, которое она пила за ужином? Или вкус будет только ее, яркий, упрямый, неповторимый? Я не знал. Но очень хотел узнать.

— Так-так-так, — раздался знакомый, чуть насмешливый женский голос. — И что тут у нас?