В погоне за убежищем

37

Элли

Дом Трейса был полон людей. Больше, чем он, наверное, когда-либо видел в этом доме в стиле крафтсман, который Шеп когда-то модернизировал. Сотрудники шерифского департамента сновали туда-сюда, а Нора без устали снабжала их кофе, печеньем и прочими угощениями. Здесь собралась почти вся семья Колсонов, кроме Луки, который остался у друга на ночевку, и Кили — Лия, хоть и с недовольством из-за внезапной смены графика, согласилась забрать ее к себе на ночь.

Все казалось каким-то туманным. Как картина в стиле импрессионизма, которую можно было бы увидеть в Метрополитен-музее или в МоМА. Люди были лишь размытыми пятнами цвета и форм, двигающимися туда-сюда. Я ощущала присутствие Трейса только по его запаху. А брата — по временами повышенному тону, который Арден пыталась успокоить.

Кто-то присел передо мной. Пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем я смогла сфокусироваться на лице Трейса. Его руки скользнули с моих колен на бедра — уверенное, теплое прикосновение, возвращающее меня в реальность.

— Думаешь, готова поговорить с Габриэлем? — тихо спросил он.

Я отвела взгляд от него и оглядела комнату, только сейчас осознавая, сколько людей здесь было. Нора и Саттон стояли в столовой, тревожно наблюдая за мной, обе в фартуках — заботились о людях через еду, как у них было в крови. Коуп подошел к Саттон, поцеловал ее в висок и что-то шепнул.

Шеп и Тея устроились в большом кресле у дверей в сад. Шеп держался поближе к ней с самого момента приезда, и я видела, как он следит за ней — заботливо, настороженно. Меня кольнула вина: ведь она сама пережила вторжение в личную жизнь — те ужасные фотографии и угрозы. Да, ее история была другой, но все это, наверняка, подняло болезненные воспоминания.

Роудс возилась с цветами на обеденном столе, словно яркий букет мог решить все проблемы, а рядом Энсон вполголоса говорил с Габриэлем в прихожей. Их тихие голоса не могли скрыть тревоги на лицах.

Кай и Фэллон тоже говорили тихо в дальнем углу гостиной. Кай раз за разом проводил рукой по волосам, дергая темные пряди, пока Фэллон не схватила его за руку и не сжала ее крепко. Ее темно-синие глаза встретились с его, и между ними пробежала безмолвная, но понятная только им двоим фраза.

А вот Линк тихим не был. Он мерил шагами комнату, и каждый его шаг отдавался глухим ударом по деревянному полу, словно он хотел выместить злость на досках. Арден смотрела на него с тревогой.

— Элли, милая, посмотри на меня, — голос Трейса стал почти невыносимо мягким. — Хочешь, я выведу всех, пока мы будем говорить?

— Нет, — мой голос прозвучал гораздо увереннее, чем я себя чувствовала. Но я знала, что нужно сделать. Я устала. Устала от недомолвок, вранья, от чувства вины и стыда. Если говорить, то при тех, кто уже становится моей семьей. Я не хочу больше прятаться. И не хочу врать брату.

Я прочистила горло, словно сбрасывая с себя цепи, которые слишком долго тянула.

— Пусть останутся.

— Вот, — раздался новый голос. В гостиную вошла Лолли и протянула мне кружку с надписью Лучший папа в мире. — Я сделала тебе чай.

Голова Трейса резко повернулась.

— Какой чай?

— Ох, расслабься, — отмахнулась Лолли. — Мой маковый чай остался дома.

— То есть твой опиумный чай? — уточнил Кай, явно пытаясь втиснуть хоть каплю юмора в этот момент.

Лолли фыркнула:

— Не ожидала от тебя такого занудства. Это обычная ромашка. — И, наклонившись ко мне, добавила: — С крепкой порцией виски для успокоения нервов.

Я подняла на нее взгляд, почувствовав, как на лице мелькнула тень улыбки.

— Спасибо, Лолли.

Она похлопала меня по плечу и крепко сжала.

— Я с тобой, дорогуша.

И я это чувствовала. От каждого из этих странных, разных, но родных людей. Каждый из них был здесь — и в радости, и в беде. Каждый давал по-своему. А вместе они давали мне силы нырнуть в ту тьму, в которую я должна была войти.

— Я готова.

Трейс подождал секунду, будто давая мне шанс передумать. Когда я этого не сделала, он сказал:

— Габриэль. Мы готовы.

Габриэль повернулся, закончил разговор с Энсоном и пошел к нам. Трейс сел рядом, переплел свои пальцы с моими, и вместе мы стали единым, куда более крепким, чем поодиночке, целым.

Габриэль устроился напротив, но не стал нависать надо мной, а сел прямо на пол по другую сторону журнального столика. Положил на него телефон, пару раз коснулся экрана.

— Можно я запишу? Так нам не придется все повторять.

— Да. — Голос мой звучал хрипло, но этого было достаточно.

Энсон опустился в соседнее кресло. Он избегал прямого взгляда, но я все равно чувствовала, как он украдкой наблюдает за мной, пытаясь прочитать каждое мое движение и выражение лица — в нем оживал профессиональный профайлер.

— Готова начать? — спросил Габриэль.

Я сильнее сжала руку Трейса, кровь в пальцах почти перестала циркулировать, но отпускать не стала.

— Можно начинать.

— Расскажи мне о своем дне, — мягко начал он. — Все, до того момента, как ты вернулась домой.

Вопрос был легким, и я благодарно это приняла. Он давал мне шанс выровнять дыхание и хоть немного успокоить сердце. Я рассказала про утро с Кили, как заплетала ей волосы. Про смену в The Mix Up. Про то, как Тея подвезла меня к школе на парад и что там произошло. Мой голос замедлился, когда мы дошли до момента, как мы с Трейсом и Кили приехали домой.

Габриэль поднял глаза, мягко улыбнулся:

— Отлично. Очень полезно. Скажи, ты заметила, чтобы кто-то следил за тобой? Может, на работе были странные или тревожные ситуации? Даже если кажется пустяком.

В голове было мутно, как будто я пробиралась сквозь вязкую грязь, пытаясь вспомнить.

Трейс наклонился ближе, его губы коснулись моего уха:

— Не торопись. Все в порядке.

Я постаралась, но все равно ничего не вспомнила.

— Нет. Разве что… были неприятные встречи с людьми, злившимися из-за того, что сделал мой отец…

— Что? — рявкнул Линк. — Почему ты мне не сказала?

Арден взяла его за руку:

— Спокойно, ковбой. Ей не нужна твоя злость.

Линк глубоко вдохнул, явно стараясь сдержаться. Но в глазах все равно была обида.

— Почему ты мне не сказала, Эл-Белл?

От этого прозвища у меня внутри все сжалось. И стало хуже, зная, что впереди у меня еще столько всего тяжелого.

— Я хотела справиться сама. Ты бы тут же переселил меня в охраняемый дом Коупа и ходил за мной по пятам. Но это не решение. Люди злятся на Филипа, и у них есть на это право. Я ищу, как с этим жить.

Мышца на его челюсти дернулась.

— Если бы ты жила у Коупа, этого бы не случилось.

— Может быть. А может, и нет. Но это был мой выбор.

Габриэль кашлянул:

— Можем поговорить о твоем отце?

Меня накрыло неприятным, тошнотворным ощущением.

— Да.

— Вы общаетесь?

Я знала, что Трейс, скорее всего, уже рассказал все, что ему было известно, но все же я повторила.

— Не совсем. Он пытался связаться сразу после ареста, но я никогда не принимала его звонки. Недавно я сменила номер, и он снова попытался дозвониться. В этот раз я ответила.

Я взглянула на Линка. В его ореховых глазах золотой оттенок перевесил зеленый, а на челюсти заиграла мышца. Но он промолчал.

— Чего он хотел? — спросил Габриэль, возвращая мое внимание к себе.

У меня пересохло во рту, словно в одно мгновение исчезла вся влага, и я не могла вымолвить ни слова. Я потянулась к чашке Лолли с чаем, отпила глоток и едва сдержала гримасу от привкуса виски.

— Волосы на груди отрастут, — усмехнулась Лолли, но я заметила тревогу в ее глазах.

— Не думаю, что это моя цель, но спасибо.

У Шепа дернулся уголок губ. Он обнял Тею, притянув ее ближе. Несколько человек вокруг тихо засмеялись.

Я поставила чашку обратно на столик и собралась с духом.

— Он хотел, чтобы я вернулась в Нью-Йорк. К Брэдли. К той жизни. Похоже, у него все еще живет в голове безумная мысль, что он выберется из той передряги, в которую вляпался, и хочет, чтобы я была рядом, когда это случится.

В памяти вспыхнули образы той жизни. Ужины в ресторанах с мишленовскими звездами вместе с Брэдли, которые я никогда не любила. Благотворительные вечера с Хелен, где я постоянно ощущала на себе ее осуждающий взгляд. Лобстер-вечеринки в нашем доме в Хэмптоне, где отец следил за каждым моим движением. Уимблдон с семьей Брэдли и моим отцом, где Хенрик ворчал, что я ничего не понимаю в теннисе.

Я всегда шла по канату, стараясь угодить всем. Всем, кроме себя.

Габриэль сосредоточился на блокноте, словно давая мне личное пространство для следующего вопроса.

— И как вы отнеслись к этой просьбе?

— Чтобы он засунул ее туда, куда солнце не заглядывает. Я так ему и сказала. Как и то, что он отвратительный отец. Он не услышал, но я и не для него говорила. Я сказала это для себя.

— Вот так, моя девочка! — обрадовалась Лолли. — Поставь этих уродов на место!

— Лолли, — шикнула Нора.

— Удачи, — пробормотал Роудс. — Она пригубила чай с добавкой.

— Господи, — выдохнул Трейс, сжимая переносицу пальцами.

Габриэль поднял взгляд от записей, с трудом пряча улыбку.

— Иногда выплеснуть все чувства может быть освобождающе.

— Так и было.

— И вы с тех пор от него слышали?

— Нет. Больше он не появлялся.

Габриэль перевел взгляд вправо, обменялся с Энсоном молчаливым пониманием и снова посмотрел на меня.

— А что насчет вашего бывшего жениха, Брэдли Ньюбери? Расскажете, как закончились ваши отношения и как он это воспринял?

Я уставилась на свои руки: одна все еще была сцеплена с ладонью Трейса, другая сжата в кулак так, что побелели костяшки. Как бы мне ни хотелось сказать правду в комнате, полной людей, которые меня любят, я не могла смотреть им в лицо. Но я убедила себя, что это нормально. Главное — сказать, даже если голос дрожит и я не вижу ничего, кроме переплетенных с моими пальцев Трейса.

— Наши отношения с Брэдли никогда не были хорошими. Сейчас я вижу это гораздо яснее. Все начиналось с мелочей. Он выражал недовольство какими-то моими друзьями или тем, что я надевала. Следовали маленькие наказания, если я не шла у него на поводу.

Я сглотнула, язык прилип к небу.

— Ничего серьезного. Но если я шла против его воли, он мог пропадать до глубокой ночи. Ложиться спать, не обнимая меня. Не целовать на прощание. Унижать при своих родителях или моем отце, пересказывая какую-нибудь историю.

Я распрямила свободную руку и прижала ее к джинсовой штанине.

— Это нельзя было назвать чем-то большим, чем просто жестокостью. Но теперь…

— Это была манипуляция.

Голос, который это произнес, был не тем, которого я ожидала. Я подняла взгляд и встретилась с темно-синими глазами Энсона. В их глубине плескалась злость и узнавание.

— Манипуляция, чтобы добиться своего. И, думаю, потом все стало хуже.

Я крепче сжала руку Трейса, но не отвела взгляда от бывшего профайлера, складывающего все кусочки мозаики.

— Да.

Мой брат издал низкий звук в горле, но я не смогла на него посмотреть. Не могла взглянуть ни на кого, прежде чем произнесла следующее:

— Когда я сказала ему, что не выйду за него замуж, он ударил меня. Ладонью так, что остался синяк под глазом.

Раздался шум. Шорох, а потом хлопнула дверь. Я подняла голову и увидела, как Линк выходит на заднюю террасу, в темноту. Мой взгляд встретился с глазами Арден, и она грустно улыбнулась.

— Я пойду за ним, — тихо сказала она.

Я знала, что пойдет. Но внутри что-то оборвалось от мысли, что именно я причинила боль брату. Единственному человеку, который был рядом, пока я росла. Но скрывать это от него не было добром.

— Так и надо, — мягко сказала Тея. — Нужно рассказывать. Даже если это причиняет боль. Даже если это самое страшное, что ты когда-либо делала. Нужно рассказывать, чтобы люди могли быть рядом. Чтобы помогли развеять ложь, которую ты о себе слышала.

Я сдерживала слезы. Между нами с Теей было что-то родственное, чем я не хотела делиться с другими. Потому что не хотела, чтобы кто-то еще чувствовал ту же боль, что и я. Но все же я произнесла:

— Спасибо.

Губы Трейса коснулись моего виска.

— Чертова храбрячка.

Взгляд Габриэля стал куда более жестким.

— Я уже направил офицеров в Нью-Йорке, чтобы они допросили его, и связался с администрацией тюрьмы, где сидит твой отец.

— Он еще проверяет, где сейчас Джаспер, — добавил Трейс.

По комнате прошел легкий ропот — не все Колсоны знали, что отец Трейса уже на свободе.

Я повернулась к нему.

— Ты правда думаешь, что он мог сделать это просто из-за злости на тебя?

Челюсть Трейса дернулась несколько раз, прежде чем он ответил:

— Сегодня он стоял возле начальной школы. Снова угрожал. Я не знаю. Он ненавидит меня.

Я сильнее прижалась к Трейсу, крепче сжав его руку. Все это давило на него вдвойне: страх за меня и боль с гневом из-за отца. Я подняла голову и коснулась его губ своими.

— Мы справимся.

Но по лицу Трейса было видно — он в это не верит.