В погоне за убежищем

Пролог

Фэллон

Четырнадцать лет

— Если ты только что доел последние Lucky Charms, я взломаю твой Инстаграм и выложу ту самую фотку, где ты голышом носился по центру города накануне выпуска, — пригрозил брат.

Я даже не подняла головы на слова Коупa. Мой карандаш продолжал тихо шуршать по бумаге, и этот звук терялся в гуле кухни. Но я выросла в такой атмосфере — с шумом и хаосом. С тем добрым, уютным хаосом, который неизменно царил у нас дома, потому что мама принимала в семью приемных детей — всех, кому нужна была помощь, даже после того, как папа умер. Она просто была такой женщиной.

Иногда дети оставались всего на ночь или на пару дней. Иногда — навсегда. Но нас всегда было много, а значит, всегда было шумно и оживленно.

Шеп, сверкнув янтарными глазами, усмехнулся Коупу:

— Хорошо еще, что у меня шикарная задница. Волноваться не о чем.

— Твоя задница такая бледная, что при виде ее луна в обморок падает, — парировал Коуп.

— Следите за языком. Оба, — строго сказала мама, бросив взгляд на нового члена нашей семьи.

Арден было двенадцать, и за несколько месяцев, что она жила у нас, она сказала, может, пару слов. Но ее серо-фиолетовые глаза следили за каждым, и было ясно, что она замечает куда больше, чем кажется.

Бабушка Лолли фыркнула, входя на кухню в ослепительно блестящем спортивном костюме, расписанном всеми цветами радуги:

— Сквернословие — это честно.

Мама метнула на нее жесткий взгляд:

— Сквернословию в нашем доме не место.

— Как и моей йоге без одежды? — обиженно поджала губы Лолли.

Коуп сморщился, покачав головой так, что его светло-русые волосы взметнулись — уверена, от этого у половины девчонок в школе дыхание замирало.

— Пожалуйста, не напоминай. У меня до сих пор психологическая травма.

Лолли показала ему язык:

— Это называется «приветствие солнцу». И вообще, сам виноват, что заявился ко мне в гостевой дом без предупреждения.

Шеп усмехнулся, садясь на табурет рядом со мной:

— Бьюсь об заклад, он больше так не сделает.

— Я теперь держусь минимум в двухстах метрах, — передернул плечами Коуп.

В кухню ввалилась Роудс, ее темно-каштановые волосы чуть растрепаны:

— Не позволяй им гасить твою искру, Лолли.

— Никогда, пирожочек, — откликнулась Лолли.

Шеп поставил миску с хлопьями на кухонный остров рядом со мной, расплескав молоко. Быстро стал вытирать лужицу, а я убрала дневник с дороги.

— Прости, Фэл.

— Когда ты уже уезжаешь обратно в колледж? — спросила я, едва заметно улыбнувшись.

Он скорчил недовольную гримасу:

— Сегодня утром. И ты будешь скучать по мне до безумия.

— Только не когда ты забираешь последние Lucky Charms, — крикнул Коуп с другой стороны кухни.

— Кто успел, тот и съел, — парировал Шеп.

Мама подняла глаза от плиты, одарив их обоих взглядом, полным усталого раздражения:

— Вам обоим нужен белок, а не сахар в чистом виде.

— Я буду яичницу, Нора, — улыбнулась маме Роудс.

Мамино лицо смягчилось:

— Сегодня ты моя любимая.

— Подлиза, — фыркнул Коуп, пытаясь вытряхнуть остатки хлопьев из коробки себе в миску.

— Коупленд, — осадила его мама.

— Прости, мам. — Он бросил в сторону Роудс ухмылку. — Прости, Ро-ро.

Моя лучшая подруга жила с нами всего год — после того, как ее семья погибла в пожаре. Хотя она и проводила у нас много времени раньше, ей все еще приходилось привыкать к жизни в нашей большой семье.

— Неплохо, — заметил Шеп, заглянув через плечо в мой рисунок.

Я быстро захлопнула дневник, скрывая эскиз дома.

— Не так уж и неплохо по сравнению с твоими, будущий строитель.

Он одарил меня кривой улыбкой:

— Будем надеяться.

— Только если тебя не отвлекут девчонки, гоняющиеся за тобой по кампусу, — раздался новый голос.

В кухню вошел наш старший брат Трейс в идеально выглаженной форме помощника шерифа.

— А я думал, ты уже съехал, — бросил Шеп.

— У меня кончился кофе, — мрачно сообщил Трейс.

— Пропусти его, — сказал Коуп. — Трейс без кофе — страшное создание.

Трейс метнул в его сторону взгляд:

— Не дашь мне кофе и я с удовольствием выпишу тебе штраф за превышение, когда поедешь тридцать пять в зоне двадцать пять.

Мама резко выпрямилась и уставилась на Коупа:

— Коупленд Колсон. Я доверяю тебе самое ценное. Скажи, что ты не гоняешь.

В ее голосе слышалась легкая тревога, и я знала почему. Когда мне было десять, мы попали в аварию. Коуп и я оказались в больнице, а папа и брат Джейкоб погибли.

Трейс смягчился и приобнял маму:

— Да шучу я. Он всего на пару километров в час быстрее едет.

Ложь. Коуп за рулем — тот еще лихач, всегда ищущий острых ощущений. Может, потому, что мы однажды едва не потеряли все.

Я поднялась, собирая свои вещи в рюкзак. Потом прошлась по кухне, готовя себе ланч. Быстро огляделась, никто ли не смотрит, и сделала два сэндвича с индейкой. Но так увлеклась, что не заметила, как мама подошла вплотную.

Она откинула прядь волос с моего лица так легко, как умела только она:

— Ты позавтракала? В последнее время ты берешь с собой слишком много на обед.

Я невольно напряглась. В груди закололо от смеси тревоги и вины, ведь я скрывала от нее свою миссию. Но если расскажу, она вмешается. А я боялась, что так будет только хуже.

— Иногда хочу перекусить на свободном уроке, — уклончиво ответила я. Это была правда. Иногда я действительно ела на переменах. Но чаще это были конфеты, особенно Sour Patch Kids со вкусом клубники, если удавалось достать.

Коуп метнул в мою сторону взгляд, явно собираясь поддеть:

— За двоих ешь, Фэл?

Моя челюсть отвисла, а мама резко обернулась к нему:

— Это не тема для шуток.

— Да брось, — фыркнул он. — Фэл даже парня никогда не целовала. Можешь быть спокойна.

Щеки вспыхнули. Он был прав. От этого обиднее не становилось, но легче — тоже. Все в семье легко находили отношения. Трейс встречался с одной и той же девушкой еще со времен колледжа. Шепу просто проходу не давали. К шкафчику Коупа каждый день дежурила очередь девчонок. Даже у Роудс нашлось немало поклонников. И я была уверена, что Арден тоже не останется без внимания, если решит выйти за пределы нашего участка.

А я… всегда казалась себе лишней. Мне было сложно заводить друзей, я не интересовалась тем, чем жили остальные в моем классе. Да и стеснялась незнакомых людей. Чаще всего я просто растворялась в тени.

Схватив сэндвичи, я сунула их в рюкзак и, не оборачиваясь, выскочила за дверь. Доски крыльца глухо стукнули под ногами. В глазах защипало от глупых слез.

— Фэл, подожди, — крикнул мне вслед Коуп.

Я не останавливалась, хотя и бежать-то мне было некуда. Ранчо Колсонов находилось в километрах от города, и единственным моим «побегом» могло быть разве что пастбище с лошадьми или коровами. Я замедлила шаг у изгороди и уставилась на горизонт. В утреннем свете Горы Монарх выглядели величественно, и их потрясающая красота и мощь напоминали, насколько огромен мир за пределами наших заборов.

Коуп подошел и встал рядом, молча постоял пару секунд.

— Я придурок.

Я не ответила.

— Придурок вселенского масштаба. И в качестве компенсации отдаю тебе свои Lucky Charms на ближайшие две недели.

Уголки моих губ чуть дрогнули.

— Вот это истинное раскаяние.

— Еще бы, — пробормотал он и толкнул меня плечом. — Прости. Любой парень был бы счастлив иметь тебя рядом. Но я ему башку проломлю, если он на тебя полезет.

Я скривилась.

— И сколько девушек ты сам уже целовал? — поддела я.

— Мне семнадцать. Это другое.

— Ага, конечно, — буркнула я.

Коуп обнял меня за плечи.

— Мир?

Я взглянула на него.

— Не знаю… Ты мне после школы молочный коктейль купишь?

— Lucky Charms и коктейль?

— Ты же был придурком вселенского масштаба.

Коуп расхохотался, но потянул меня обратно к ряду семейных машин. Трейс, заметив нас, чуть нахмурился. Он терпеть не мог, когда кто-то рядом с ним чувствовал себя хуже, чем должен, особенно те, кого он любил. Наверное, это шло от событий его жизни до того, как он оказался у нас. Но он сумел превратить свои трудности во что-то хорошее.

— Хочешь, я внесу его в список самых разыскиваемых? — спросил Трейс, а рядом стояли Шеп и Роудс.

— Мне хватит расплаты в виде Lucky Charms и коктейля, — крикнула я в ответ.

Коуп прижал меня крепче и растрепал волосы.

— Она торгуется, как профи.

— Коуп! — взвизгнула я.

— Только не волосы, — крикнул Роудс. — Это уже оскорбление поверх оскорбления.

Я вырывалась.

— Я насыплю тебе блесток в гель для волос.

Коуп рассмеялся.

— Я не пользуюсь гелем.

— Тогда в твой лосьон для тела.

— Преврати его в фею-нимфу, — подзадорил Ро.

Коуп отпустил меня.

— Жестоко.

Я попыталась пригладить волосы.

— И не смей об этом забывать.

Второй звонок прозвенел, и коридоры вновь заполнились учениками. Ребята останавливались у своих шкафчиков, чтобы сбросить лишние учебники, взять деньги на обед или достать еду, принесенную из дома. Почти все. Кроме меня. Я оставила рюкзак за спиной и лавировала между спешащими туда-сюда школьниками, стараясь не попадаться на глаза учителям, которые могли бы спросить, почему я не иду в столовую.

Кого я обманываю? Никто бы меня не остановил. Все бы решили, что я работаю над каким-то проектом или набираю дополнительные часы для домашки. И не то чтобы они были бы совсем неправы. Но и до конца правды не знали бы тоже.

— Фэл!

Мои мышцы напряглись от голоса Ро, прорезавшего гул толпы. Я могла бы сделать вид, что не слышала, но Роудс была упряма, и она бы пошла за мной. Я сбавила шаг в боковом коридоре и отошла к стене, чтобы не мешать потоку.

— Быстрая ты для такого мелкого создания, — выдохнула Роудс, пытаясь перевести дыхание.

— Что случилось? — спросила я с показным безразличием.

Ро прищурилась на меня так, как умеет только лучшая подруга.

— Куда идешь?

— У меня есть кое-что, чем надо заняться на обеде.

— И это…? — не отставала она.

Я не ответила сразу.

Роудс тяжело выдохнула:

— Ты уже несколько недель пропадаешь на обеде. Что происходит?

Я намотала ремешок рюкзака на пальцы и натянула его потуже.

— Я помогаю с уроками одному человеку.

Лоб Ро нахмурился.

— Почему ты сразу не сказала?

— Он не хочет, чтобы кто-то знал, что у него проблемы. Вот и все.

Один уголок ее губ приподнялся.

— Он, значит?

Щеки у меня вспыхнули.

— Все не так. — Как бы мне того ни хотелось. И пусть у нас не было украденных поцелуев или чего-то подобного, между нами было что-то другое — глубокое. Понимание, которого я не испытывала ни с кем. Даже с Роудс.

— Да ладно, — улыбнулась Ро. — Буду прикрывать тебя, если кто-нибудь спросит.

Я улыбнулась и пошла дальше по коридору.

— Ты — лучшая из лучших.

— Я знаю! — крикнула она мне вслед.

Оглядываясь, нет ли поблизости учителей, я юркнула в боковую дверь и перебежала через одно из футбольных полей к лесу. Стоило только ступить под сень деревьев, как дыхание стало глубже. Чистый горный воздух, запах хвои, цеплявшийся за все вокруг, далекий шум ручья… все это действовало умиротворяюще.

Я петляла меж деревьев, идя по тропинке, которую знала наизусть. Этот путь стал моим убежищем с самого начала учебного года. Я тогда еще не знала, что он принадлежит не только мне.

Сердце дрогнуло, когда я увидела его — сидящего на бревне. Я узнала его мгновенно, даже со спины и с капюшоном, надвинутым на голову. Кайлер Блэквуд был из тех парней, которых невозможно спутать ни с кем.

Дело было не только в его росте, хотя он был крупнее большинства ребят в старшей школе Спэрроу-Фоллс. В нем была какая-то энергия — глухая, напряженная, бьющаяся наружу, отчего люди предпочитали держаться на расстоянии. Но я никогда не боялась Кайлера. Он был настоящий. Не натягивал улыбку, если не чувствовал ее. Не притворялся, что все в порядке, когда это было не так. Он просто был самим собой. И это восхищало меня.

Под ногами хрустели опавшие листья, и Кайлер обернулся, открыв половину лица в тени капюшона. Даже так я сразу поняла — что-то не так.

— Привет, Воробушек.

Я не ответила сразу, просто двинулась к нему, чувствуя необходимость быть рядом. Опустилась на бревно и уронила рюкзак на землю.

— Расскажи.

Кайлер проигнорировал просьбу, задав свой вопрос:

— Есть новые рисунки дома?

Он был единственным, кому я когда-либо показывала свои рисунки по собственной воле. Иногда жить в воображаемом мире, где родители и братья не умирают, а детей не забывают и не обижают, было легче. Поэтому я снова и снова рисовала один и тот же причудливый дом — место, где никогда не случается ничего плохого. Он был чем-то средним между «крафтсманом» и викторианским, с бирюзовыми стенами и яркими цветами, оплетавшими фасад.

Рисовать я особо не умела, но этот дом у меня получался хорошо. Это был мой способ убежать. Только за последние месяцы побег изменился. Потому что в нем появился Кайлер.

Я чувствовала, как в нем бурлят злость и боль. Его ладонь лежала на бревне, прижимаясь к шершавой коре. Костяшки пальцев были сбиты — привычное дело, учитывая, сколько драк у него было, и в зале, и за его пределами. Но некоторые ссадины были свежими.

Мне до дрожи хотелось их обработать. Именно поэтому в рюкзаке всегда лежала аптечка. Но время еще не пришло. Сейчас его ранило куда сильнее, чем кожа на руках.

Я чуть сдвинулась, зацепив мизинец за его и сжав. Это был наш знак — мы рядом. Если мне нужно было выговориться о том, как несправедливо, что я потеряла папу и Джейкоба, или как я волнуюсь за кого-то из младших… Если Кайлеру нужно было выплеснуть все то, с чем он сталкивался дома каждый день: кулаки отца, яд матери. Мы всегда были рядом друг с другом.

— Расскажи, — повторила я, и в голосе проскользнула мольба.

И что-то в этом заставило его повернуться. И тогда я увидела. Меня затошнило от того, что предстало перед глазами. Лицо Кайлера было в синяках и отеках, таких, что получаешь, только если тебя бьют снова и снова, пока ты лежишь.

Мой мизинец сжался крепче, словно только это удерживало его здесь, рядом.

— Это бои? — выдавила я.

Кайлер был отличным бойцом ММА, но последнее время он стал выходить на подпольные бои за деньги, и мне это никогда не нравилось. Сейчас же я поняла, что дело хуже, чем просто драки без защиты.

В янтарных глазах Кайлера тень потемнела.

— Нет.

Горло сжало. Хуже, чем подпольные бои без экипировки? Хуже, чем связаться с парнями в жилетках мотоклуба, о которых Трейс говорил, что они опасны?

— Твой отец? — слова едва пробились сквозь узел в горле, который, казалось, никогда не развяжется.

Кайлер посмотрел на ручей внизу. Кизилы, что весной цвели, теперь стояли голые — словно костлявые пальцы, слишком долго лишенные тепла и заботы. Как и он сам.

На его скуле дернулся мускул в такт одному ему слышимому ритму.

— Подкараулил меня, когда я пришел домой. Пьяный или обдолбанный. Может, и то и другое. Свалил на пол, а подняться я не смог. Очнулся утром на полу.

Слезы подступили мгновенно, но я загнала их, как и бурлящую внутри ярость, как можно глубже.

— Мама? — выдохнула я почти беззвучно.

Он услышал.

— Ты же знаешь, ей наплевать. Все еще злится, что я испортил ей лучшие годы жизни. Иногда мне кажется, она предпочла бы, чтобы он меня добил.

Глаза защипало, и слезы потекли сами, пока я держала его мизинец. Но я не могла говорить. Не было слов для того, что он переживал.

Он повернулся, глядя на меня.

— Блядь, Воробушек. Не плачь.

Кайлер выдернул руку из моей. Лишившись этого прикосновения, я почувствовала пустоту, будто не могу его больше защитить. Он подтянул рукава худи и большими пальцами вытер мои слезы.

— Я в порядке.

— Нет, — прошептала я. — Так это оставить нельзя. Мы не можем это оставить.

Руки Кайлера опустились с моего лица.

— Я свалю. Может, попробую добраться до Портленда.

Паника мгновенно залила меня, а за ней пришел страх. Кайлер был на два года старше, но и шестнадцати лет недостаточно, чтобы выжить одному в огромном городе. С ним могло случиться все, что угодно. А мысль о том, что я больше не буду видеть его каждый день, что не буду знать, в порядке ли он…

От этого становилось тяжело дышать.

— Не надо, — хрипло выдохнула я. — Я могу поговорить с Трейсом. Он теперь заместитель шерифа. Он сможет помочь…

— Нет. — Кайлер вскочил и начал метаться из стороны в сторону. — Нельзя. Я могу оказаться в приемной семье или, если отец настучит, что я дерусь, в колонии для несовершеннолетних. Я не могу рисковать, Воробушек. Пообещай, что никому не скажешь. Пообещай.

Каждое слово все сильнее стягивало мою панику. Но я знала, что не могу предать то, что он мне подарил.

Доверие.

Парень, у которого нет ничего, отдал мне все. Свое доверие. Свою доброту. Он увидел, как я сражаюсь с горем, и встал рядом — так, как никто другой.

— Я не скажу, — прошептала я.

Напряжение в Кайлере чуть-чуть ослабло, будто кто-то убавил мощность электрического тока.

— Ладно.

Я смотрела на парня, который стал для меня пристанищем, на его избитое и в кровь разбитое лицо.

— Я не могу видеть, как тебе больно, — сорвалось у меня. — Хочу все исправить. Хочу убить их. Хочу забрать всю боль и сделать так, чтобы тебе стало легче.

— Ты и так делаешь, — перебил он, подойдя ближе и снова сцепив мизинец с моим. — Приносишь мне еду. Следишь, чтобы я не завалил учебу. — Его палец коснулся кулона-стрелы, который я носила каждый день. — Ты заставляешь меня чувствовать… что я не один. А, Воробушек, я был один почти столько, сколько себя помню. Но ты… ты все меняешь.

Дыхание сбилось, когда Кайлер поднял руку и коснулся моей щеки, большим пальцем убирая остатки слез. Сердце грохотало так громко, что я едва слышала его дыхание, когда он склонился ко мне. Но он не поцеловал, просто ждал. Как всегда.

И потому что это был Кайлер, я не боялась. Не нервничала. Я просто хотела. Хотела узнать, какие у него губы, какой у него вкус, что значит быть поцелованной именно этим мальчишкой.

Я сократила расстояние, прижалась к его губам. Парень, которого все считали грубым, оказался до боли нежным. Его поцелуй будто согрел меня изнутри, растекся по телу, пробудил, словно я до этого бродила во сне. На вкус Кайлер был как мята с легким оттенком дыма, а запах — еще сильнее: дубовый мох и амбра, но с какой-то особенной ноткой, которая появлялась только с ним. Как и я менялась рядом с ним.

Его шероховатая ладонь скользнула по моей челюсти, и я прижалась к нему сильнее, жадно впитывая это волшебство. Его язык едва коснулся моего, будто снова ждал разрешения. Сначала я двигалась неловко, но быстро поймала ритм. Длинные пальцы зарылись в мои волосы, и я раскрылась для него.

— Ну-ну-ну… Что у нас тут? — раздался насмешливый голос. — Я знал, что здесь дело не только в учебе.

Мы с Кайлером резко отпрянули. Он сразу заслонил меня собой и зло уставился на своего друга.

Орен фыркнул:

— Да ладно. Будто мне интересна маленькая мышка.

Кулаки Кайлера сжались, костяшки хрустнули.

— И слава богу, что не интересна. Потому что если ты хоть пальцем ее тронешь, я сверну тебе шею, как сухую ветку.

Орен поднял руки, но в его глазах сверкнула злость.

— Ох, какой нежный. Прибереги это для боя в выходные.

Гнев рванул во мне горячей волной.

— Он не будет драться в эти выходные. Посмотри на его лицо. У него, скорее всего, сотрясение.

Орен метнул на меня раздраженный взгляд:

— Ну ты и зануда, мышь. Он к субботе будет в порядке.

Я встала рядом с Кайлером, позволив злости вытеснить страх:

— Если узнаю, что ты уговорил Кайлера драться, я попрошу брата внести тебя в каждый возможный список наблюдения у шерифов. Я буду каждый день спускать колеса у твоего байка. И как-нибудь подсыплю розовую краску в твой шампунь.

— Да у нее прямо мстительная жилка, — усмехнулся Джерико, выходя из-за деревьев. — Мне нравится.

Я не питала особой симпатии к друзьям Кайлера, но у Джерико хоть какая-то душа была.

Челюсть Орена ходила туда-сюда, потом он посмотрел на Кайлера:

— Лучше держи свою суку на коротком поводке и перестань рассказывать ей наши дела.

Кайлер рванул вперед, но Джерико успел схватить его за куртку и оттащить.

— Ладно, хватит, — встал он между ними. — Орен, ты знаешь, что Фэллон для тебя табу. И для всех остальных тоже. Кай тебя в клочья разнесет. Кай, помни: своих не бьем.

— Он это заслужил, — прорычал Кайлер.

— Может, и так. Но Орен всегда будет засранцем. Так что нам просто придется с этим жить.

— Вы оба придурки, — буркнул Орен.

Вдалеке прозвенел школьный звонок — как будто часы пробили полночь. Вот-вот я превращусь в тыкву.

Кайлер повернулся ко мне, вглядываясь, словно пытался запомнить каждую черту моего лица.

— Тебе пора. Не хочу, чтобы ты опоздала.

Я шагнула ближе, не обращая внимания, что его друзья тут же. Сцепила мизинец с его:

— Ты будешь в порядке?

Один уголок его губ приподнялся:

— Я всегда в порядке, разве нет?

— Будь осторожен, — прошептала я.

Он долго смотрел на меня, потом наклонился и поцеловал в лоб. Будто тоже хотел запомнить этот момент. Внутри все сжалось, потому что это ощущалось… как прощание.

— Кайлер… — я потянулась к рюкзаку, достала приготовленный для него обед и сунула ему в руки.

— Иди, — тихо сказал он. — Не хочу, чтобы ты из-за меня опоздала.

И я ушла. Но жалела об этом весь остаток дня.

Где-то внизу, на кухне и в коридоре, раздался телефонный звонок, а я лежала в темноте, уставившись в потолок, словно там могли быть ответы на все мои проблемы. На втором гудке звонок оборвался.

Моя комната была всего в двух дверях от маминой, но я все равно слышала ее приглушенный голос — не слова, а знакомую, сонную интонацию. Потом — скрип половиц, когда она направилась по коридору и спустилась по лестнице.

Это могло значить только одно: к нам кто-то прибыл. И если посреди ночи — значит, все плохо. Срочное устройство.

Я сбросила одеяло и села, сунув ноги в пушистые тапочки-единороги в тон пижаме, и, тихо ступая, пошла по коридору. К тому моменту, как я добралась до кухни, мама уже поставила чайник.

— Привет, милая. Я тебя разбудила? — спросила она, поправляя пояс фланелевого халата. Того самого, что подарил ей папа десять лет назад. Она говорила, что, надев его, будто получает объятие от него. Халат весь был в заплатах и заново прошитых швах, и я была уверена — она будет носить его до конца своих дней.

Я покачала головой:

— Не могла уснуть.

Мама убрала прядь волос с моего лица.

— Все в порядке?

Нет, в порядке не было. Но я дала обещание, а Кайлер доверился мне. Я никогда бы этого не предала.

— Да так… В школе много всего.

— Я заварю тебе чай для сна. Выпей, — сказала мама.

— Хорошо.

Я наблюдала, как она снимает чайник с плиты, не дав ему засвистеть, и наливает кипяток в заварочный чайник, потом достает три кружки.

— Кто к нам приедет? — тихо спросила я.

Лицо мамы приобрело то тревожное выражение, что всегда появлялось, когда мы принимали тяжелый случай. Как тогда, когда Арден не могла спать без включенного света. Или когда Трейс ходил на кладбище в день рождения мамы.

— Мальчик. Останется у нас на какое-то время.

Я всмотрелась в ее лицо, пытаясь уловить больше.

— Что случилось?

Мама положила на чайник вязаный чехол и оставила ладонь поверх.

— Его ранили, и ему нужно безопасное место.

Живот свело. Почему в мире столько людей, готовых причинять боль?

— Того, кто это сделал, поймали?

Мама кивнула:

— Трейс сказал, что он в камере.

— Хорошо, — сказала я так резко, что мама приподняла брови.

Она дотронулась до моего лица и постучала пальцем по подвеске-стреле, которую мне когда-то подарил папа:

— Моя маленькая воительница за справедливость.

Раздался тихий стук в дверь.

— Наверное, это Трейс, — сказала мама.

Она уже шла к двери, а я пошла следом, надеясь помочь. Но когда дверь открылась, мир ушел из-под ног. И дело было не в усталом лице Трейса или печальном взгляде его напарника Габриэля. А в парне, который стоял, уставившись в пол. В том самом, который когда-то отдал мне все.

Наверное, я издала какой-то звук, потому что Кайлер резко поднял голову. И в тот же миг в его взгляде проступила боль. Его темно-каштановые волосы под тусклым светом казались почти черными, а под янтарными глазами лежали глубокие тени.

— Осторожно, — тихо сказал Трейс. — Швы будут болеть еще какое-то время.

Швы?

Мой взгляд метнулся по его фигуре, выхватывая новые детали: рука в перевязи, под рубашкой — торчит край перевязанной повязки, пластырь на брови, половина лица опухла.

— Привет, Кай, — мягко сказала мама. — Я Нора Колсон. Добро пожаловать. У меня для тебя готова комната, на кухне — чай. Фэллон тебя проводит. Наверное, вы знакомы по школе.

Сердце громыхало в ушах. Пальцы затекли от напряжения. Мой Кайлер оказался тем самым мальчишкой, которому теперь нужна защита.

— Нет, — хрипло ответил он. — Не думаю, что мы встречались.

Это был самый страшный удар — хуже, чем проснуться после аварии в больнице со сломанными ребрами и сотрясением.

— Фэл? — позвала мама.

— Извини, — выдавила я. — Проведу.

Я почти сбежала в кухню, как маленькая мышь, как любил называть меня Орэн. Но Кайлер шел медленно, каждый шаг давался с трудом, и в глазах защипало.

Пока мама тихо разговаривала с Трейсом и Габриэлем, я занялась чаем. Не могла на него смотреть. Слишком больно.

— Расскажи, — выдавила я.

Кайлер долго молчал.

— Он застал меня, когда я собирал вещи, чтобы уйти. Достал нож. Никогда не видел его таким. — Голос сорвался. — Думаю, он собирался меня убить.

Я не выдержала, подняла взгляд:

— Кайлер…

Слезы хлынули по его лицу.

— Мой отец пытался убить меня. А мать… она просто стояла и смотрела. Словно я для нее ничто.

Я не знала, куда дотронуться, чтобы не причинить боль. Но, как всегда, зацепила его мизинец своим.

— Теперь ты в безопасности. Мы тебя защитим.

В его взгляде появился новый страх, перемешанный с отчаянием. Он сжал мой мизинец сильнее:

— Ты не можешь сказать, что мы знакомы. Что я целовал тебя.

Я нахмурилась, не понимая.

— Иначе меня отсюда выкинут. Твой брат постарался, чтобы меня определили сюда. Хотели отправить в приют в Роксбери. Если узнают, что мы… — он не договорил, — пошлют туда.

Боль разорвала меня изнутри. Он не заслуживал этого. Он заслуживал спокойного места, где не надо оглядываться. И он его получит. Даже если мне придется стереть из памяти, что он знал меня лучше всех. Даже если придется скрыть, что я влюбилась в него с того самого момента, как он нашел меня кричащей в лесу.

Он отпустил мой мизинец и это было все равно что вырвать из груди живое сердце. Но не отвел взгляд, когда сказал слова, что разбили меня окончательно:

— Воробушек, — хрипло произнес он, — ты всегда была слишком хороша для меня. Так будет лучше.

1

Фэллон

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Обхватив ладонями кружку с надписью «Лучшая тетя на свете», я глубоко вдохнула. В нос ударил аромат крепкого темного кофе — густого, насыщенного, с легкими нотками горького шоколада и миндаля. Или мне это просто казалось. Неважно. Главное было одно.

— Сделай свое дело, сладкий, сладкий кофеин, — прошептала я в чашку, будто могла наколдовать себе хоть немного бодрости.

Сделав долгий глоток, я прикрыла глаза — глаза, в которых будто плескался песок, пропитанный кислотой. Но уже через пару глотков я почувствовала себя чуть более человеком.

Я открыла глаза и поставила кружку на комод. Его поверхность была вечно усыпана круглыми следами от чашек — напоминание о бесконечных утратах, которые начинались точно так же. Маму это сводило с ума. Она то и дело совала мне подставки или предлагала заново отполировать крышку. Но подставки неизменно терялись в хаосе моего крошечного домика на окраине города, а комод, как я считала, имел свой характер. Или, как говорила Лолли:

— Видал он виды, детка.

Двигаясь по комнате, я натянула покрывало на кровати и поморщилась, заметив на тумбочке стопку папок и ноутбук. Бумажная работа. Ее всегда было невпроворот, если ты трудишься в отделе опеки и попечительства. И девять раз из десяти именно из-за нее я ложилась в два часа ночи. Я снова потянулась за кружкой, напоминая себе, насколько мало сегодня спала.

Телефон пискнул, и я наугад схватила его с зарядной док-станции, чуть не уронив Пизанскую башню из бумаг. С шипением выругалась, когда горячий кофе плеснулся на руку, но обошлось без серьезных ожогов. На экране мигал семейный чат.

Шеп сменил название группы на Трусы-слипы Коупа.

Я нахмурилась. Мои братья и сестры постоянно соревновались, придумывая все новые и новые имена для чата, но такого еще не было.

Шеп: Гляньте, что я сегодня в магазине видел…

На экране появилось фото обложки журнала Sports Today. На нем — мой брат, хоккейная звезда, без рубашки, с каким-то блеском на груди и зачесанными назад волосами. К счастью, он был не в нижнем белье, но тренировочные шорты оставляли мало простора для фантазии. Я скривилась.

Я: Вот это зрелище мне точно не нужно было перед завтраком. Меня слегка подташнивает.

Коуп: Грубо. Саттон сказала, что я выгляжу шикарно.

Роудс: Твоя невеста вряд ли способна быть объективной.

Кайлер: Это что, вас в бочке с оливковым маслом вымочили? Или ведром Crisco обмазали? Мне нужны подробности.

Все в семье называли Кайлера сокращенно — Кай, но я так и не смогла сменить имя в своем телефоне. Как и многое другое, это было напоминанием о том, что могло бы быть. Знак того, что я никогда не отпущу, даже понимая, что оно не мое.

Трейс: Это фото неприлично. Как серые спортивные штаны, только хуже.

Роудс: Ах да, серые штаны — мужское распутное белье. Думаю, холод уже достаточный, чтобы выложить для Энсона пару пар.

Это невольно вызвало у меня улыбку.

Я: Дай знать, как отреагирует ненавистник солнца и ярких красок, когда его заставят ходить в нижнем белье на людях.

Жених Ро был хроническим мрачным ворчуном, разговаривавшим в основном рычанием и хмурыми взглядами, пока она не появилась в его жизни. Все изменилось, когда они нашли друг друга. В груди неприятно кольнуло. Я отложила телефон и потерла место чуть выше солнечного сплетения.

Арден: Слишком рано, чтобы смотреть на причиндалы Коупа. Хотя, думаю, хоккейные зайки будут в восторге.

Коуп: Не говори «хоккейные зайки» при Саттон. Она сразу лезет с ножом.

Аден: Подарю ей перочинный нож на Рождество.

Я тихо усмехнулась, продолжая краситься. В нашей семье Арден прославилась тем, что хваталась за нож первой и задавала вопросы потом. Именно так она и познакомилась со своим нынешним женихом, Линкольном.

Коуп: Пожалуйста, не надо. У меня нет денег на судебные иски.

Шеп: Сообщаю для всеобщей радости: я отправил это фото Лолли, и она сказала, что сделает из Коупа фею-принца в своем следующем арт-проекте.

На губах появилась ухмылка, пока я старалась не смазать консилер. Лолли была печально известна своими двусмысленными бриллиантовыми картинами. Все они имели ярко выраженный фаллический или сексуальный подтекст. И сколько бы мама или мы ни подшучивали над ней, она не переставала дарить свои творения.

Коуп: Она, наверное, нарисует, как я оседлал бедную беззащитную фею.

Роудс: Еще повезет, если попадешь в одну из ее композиций-тройничков. Помните королеву эльфов и башню Эйфеля?

Трейс: Мои глаза до сих пор не оправились.

Я снова взглянула в зеркало и поморщилась. Темные круги сегодня придется замазывать в два слоя.

Кайлер: Хочу лично узнать ее художественное видение за ужином сегодня.

Я выругалась, глядя на стопку работы на тумбочке.

Я: Может, мне придется пропустить сегодня. Простите, ребята. Если так, дайте полный отчет.

Роудс: Что происходит? Ты в последнее время совсем пропала.

Вина кольнула сильнее. Она была права — я пропустила больше семейных ужинов за последний месяц, чем за последние пять лет.

Я: Простите. На работе ад. Мы потеряли одного куратора, и сейчас все валится… Но я постараюсь прийти. Обещаю.

Кайлер: Дай угадаю, кто разгребает завалы.

Я нахмурилась на телефон — и потому, что он угадал, и потому, что он знал, почему это для меня так важно. Не только потому, что я понимала, как остро нужны этим детям соцработники и помощь, но и из-за него.

Кай был невидимой меткой на моих костях. Тем, что я несла в себе всегда и везде, даже если никто никогда об этом не узнает.

Трейс: Береги себя. Иначе никому не поможешь.

Я нахмурилась еще сильнее. Трейс и раньше был нашим гиперзаботливым старшим братом, а теперь, став шерифом, распространял эту заботу на весь округ.

Я: Я знаю свои пределы. Люблю вас всех.

Коуп: В переводе с языка Фэл — это значит «идите лесом».

Арден: Берегитесь. А то получите конфетти-гранату.

Я хотела улыбнуться в ответ на ее упоминание моего любимого способа мести, но сил уже не осталось. Вместо этого я заблокировала телефон и закончила собираться. Накинула привычные брюки и рубашку на пуговицах, а светлые волосы заплела в косу.

Оставалась лишь одна деталь. Я протянула руку к шкатулке с украшениями и достала оттуда ожерелье — стрелу, которую носила каждый день, сколько себя помнила. Застегнула цепочку на шее и уставилась на крошечный кулон. Провела по нему пальцами — и, казалось, все еще ощущала отголосок прикосновений Кая, когда он делал то же самое.

Я крепко зажмурилась, позволив себе на несколько коротких мгновений вернуться в те дни. Призвала призрак Кайлера, позволяя воспоминанию окутать меня, вспомнила, как это было — быть его.

Когда я открыла глаза, его уже не было. Больше не Кайлер. Только Кай. Единственный приемный брат, которого я так и не смогла увидеть лишь как брата. Потому что не имело значения, прошло ли четырнадцать секунд или четырнадцать лет, он всегда будет тем самым мальчишкой, который отдал мне все.

Мой хэтчбек закашлял и зажужжал, когда я припарковалась в конце ряда. Я поморщилась и заглушила двигатель, ласково похлопав ладонью по панели.

— Просто дотяни до конца этой зимы, а потом я отправлю тебя на покой куда-нибудь в теплое и солнечное место. — Вроде свалки.

Вылезла из машины, подошла к багажнику и вытащила переполненную сумку. Заднее сиденье у меня было в порядке, а вот багажник… Там лежал второй комплект буквально всего, что могло мне понадобиться, ведь иногда я жила в машине неделями: бесконечные бутылки с водой, спортивная форма, смена одежды для суда или джинсы, чтобы покататься верхом с Арден и Кили, даже подушка и плед.

А еще там хранился мой резервный набор для детей, с которыми я работала: одежда, книги, игрушки, перекусы и аптечка. Хаос, но рабочий хаос.

Я захлопнула дверь и щелкнула сигнализацией. Даже этот звук прозвучал устало и безжизненно.

— Я тоже, дружок. Я тоже.

Расправив плечи, направилась к офису. Служба опеки округа Мерсер обслуживала пять городков и прилегающие территории. Вместе с помощниками нас было всего пятеро. Нам бы как минимум вдвое больше людей.

По нормативу у соцработника должно быть не больше двадцати пяти дел одновременно. У меня сейчас было тридцать два. Последние месяцы наглядно показали мне, почему так многие в этой профессии быстро выгорают. Эта работа и так бьет по душе, а если еще и перегружен… рецепт катастрофы.

Но при этом это была самая важная и ценная работа, о какой я могла мечтать. Нет ощущения лучше, чем видеть, как семьи проходят путь к здоровому воссоединению, или помогать детям попасть в новые, безопасные условия, где они могут раскрыться. Конечно, бывали дела, в которых победа казалась невозможной, и максимум, на что можно было рассчитывать, — это выживание. Но это не значило, что я перестану бороться.

Каждое дело, попадающее ко мне на стол, заслуживало лучшего, что я могла дать. И они это получат. Даже если мне придется пожертвовать сном.

Когда я вошла в офис, раздался звонок, и Мэри Лу подняла голову от стола регистрации:

— Доброе утро, Фэл.

— Доброе, — кивнула я. — Как Джинни? Простуда прошла?

— Намного лучше. Но, к несчастью, Том заразился. А ты знаешь, что это значит.

Я передернула плечами.

— Только не мужской грипп.

Мэри Лу усмехнулась:

— Вот именно.

— Да прибудет с тобой Сила.

— Возьму, что дают.

Я прошла в небольшое помещение, которое делила с другим соцработником, Милой, и нашим инспектором Ноа. Единственный отдельный кабинет был у руководителя службы опеки округа Мерсер, Роуз.

— Доброе утро, — поднял взгляд от ноутбука Ноа, поправив очки. — Я принес пончики. — Он кивнул на кухонный уголок у стены.

— Спасибо. Я готова принять любую дозу сахара прямо в вену.

Мила покачала головой, ее темные волны волос обрамляли лицо с идеальными восточноевропейскими чертами:

— Я вообще не понимаю, как вы с Ноа еще живы с таким питанием.

Я скривилась, глядя на ее зеленый смузи:

— Я свои овощи предпочитаю в салате, спасибо.

— Когда ты рухнешь в час дня, пожалеешь, что не выпила мой зеленый сок.

Может, она и была права. У Милы было на четыре года больше и возраста, и опыта в этой работе. Но я держалась на плаву, как могла.

— Сахар у меня из холодных, мертвых рук не вырвешь, — пробормотала я, проходя к столу.

Ноа усмехнулся:

— Сахар — это энергия. Он нас держит.

— Считаю это научно доказанным фактом, ведь Ноа работает в службе дольше, чем мы обе.

В тридцать четыре он уже десять лет был в Департаменте социальной защиты. Обычно, если человек дотягивал до десятилетнего стажа, он оставался надолго.

Я скинула сумку на пол и отодвинула стул, но замерла, заметив на столе пакет и записку. Пакетик клубничных мармеладок Sour Patch Kids и сложенный лист бумаги с моим именем — Фэллон — выведенным яркими, замысловатыми буквами.

Горло сжалось. Я медлила, не решаясь ни открыть, ни оставить.

— Она хотела прочитать, — заметил Ноа, снова уткнувшись в компьютер.

— Спасибо, что сдал меня, — фыркнула Мила.

Я сузила глаза, глянув на нее.

Она подняла руки:

— Не я! Честно. Просто интересно, что сегодня написал плохиш из Blackheart Ink.

Я едва заметно поерзала. Нередко бывало, что Кай заезжал по пути в свой зал смешанных единоборств Haven или в тату-салон, который он тоже держал, и оставлял для меня что-то. Чаще всего — конфеты. Но не всегда.

У меня на столе и дома хранилась целая коллекция его мелких подарков: брелок с Chevy Impala из сериала Сверхъестественное, плюшевый велоцираптор из нашего любимого с Каем Парка юрского периода, снежный шар с Нью-Йорком, который он привез с крупной тату-выставки, и рисунок моего дома мечты.

Последний был моим любимым. Он взял мою нескладную каракулю, которую я рисовала снова и снова, и превратил ее в нечто красивое. И дело было не в том, что я никогда не заработаю на такой дом. Это было символом надежды.

Я развернула записку.

Не хватало бы тебе упасть в обморок на работе. Вот немного топлива, чтобы держалась. Не работай слишком усердно.

Под словами — рисунок воробья. Так он подписывал каждую записку. Я сглотнула, аккуратно сложила бумажку и убрала ее в нижний ящик стола. Время от времени я освобождала ящик, но никогда не выбрасывала эти записки — складывала их в коробки в шкафу. А когда хотела особенно помучить себя, перечитывала.

— Все так плохо? — спросила Мила. — Он что, написал, что вчера убил кого-то?

Я злобно глянула на нее. Она не пыталась обидеть специально, просто видела мир черно-белым. Для нее прошлое Кая и его временами мрачный вид автоматически ставили его в графу «плохих». Наверняка и то, что он был весь в татуировках и носил потертые байкерские ботинки вместо ковбойских, не добавляло очков.

— Прекрати, — отрезала я.

Она уже набрала в легкие воздуха, чтобы ответить, но дверь кабинета Роуз распахнулась:

— О, хорошо, Фэл, что ты здесь. Нужно обсудить размещение семьи Эндрюс.

Я с облегчением встала. Если что и могло меня взбесить, так это, когда кто-то задевал Кая. К счастью, работы у нас с Роуз хватало.

Я с головой ушла в привычный ритм дня. Было два выезда. Первый — проверка семьи, воссоединившейся после того, как мать прошла реабилитацию. Она держалась молодцом, продолжала программу и получала дополнительную поддержку от сестры, которая даже переехала поближе, чтобы помогать с детьми. Я осторожно радовалась за них.

Второй — проверка двух братьев в приемной семье. Младший расцветал от внимания и заботы, стал лучше учиться, завел друзей. А вот старший замыкался в себе. В пятнадцать лет он уже возвел вокруг себя стены, и приемным родителям придется потрудиться, чтобы их разрушить. Но я знала, что семейство Мур справится. Видела, как они делали это не раз.

Когда я вернулась в офис, сил почти не осталось. Глянула на часы — тринадцать тринадцать. Черт. Мила была права. Вместо того чтобы готовить что-то на месте, я направилась прямиком к столу и рванула пакет с клубничными мармеладками.

— Все так плохо? — поднял глаза от монитора Ноа.

— Если скажешь Миле, что у меня случился сахарный кризис ровно в тот момент, когда она предсказала, — можешь считать, что мы больше не друзья, — предупредила я, запихивая в рот кислые клубничные мармеладки. Закрыв глаза, я простонала: — Кислые клубнички, вы все, что мне нужно в этой жизни. Вы никогда не бросаете меня в трудную минуту. Всегда появляетесь именно тогда, когда я в вас нуждаюсь.

Когда я открыла глаза, то поймала взгляд Ноа, прикованный к моему рту. Он поспешно откашлялся и отвел глаза.

— Раз уж ты подзаряжаешься сахаром, хочешь обсудить дело Куперов?

— Давай, — пробормотала я сквозь мармеладки, усаживаясь за стол и доставая ноутбук.

Открыв папку с файлами, я почувствовала, как Ноа встал и подошел сзади.

— Прокурор собирается завтра предъявить обвинения в пренебрежении и угрозе жизни ребенка. С учетом доказательств и показаний, думаю, родители получат срок.

Живот неприятно сжался, как всегда при таких делах. Сколько бы раз я ни проходила через подобные ситуации, легче не становилось. В соцслужбе часто говорили, что, чтобы выдержать такую работу, приходится отключать эмоции. Я понимала, о чем они, но так не умела. Это было не в моей натуре.

— Бабушка детей хочет оформить постоянную опеку. У нее есть хорошая поддержка, стабильный доход, она работает из дома. Думаешь, мы можем подать на лишение родительских прав?

Ноа глухо хмыкнул, сжимая руками спинку моего кресла, обдумывая ответ. Но вместо его голоса я услышала более низкий, с хрипотцой, от которого по спине побежали мурашки, как от легкого касания пальцев.

— Не знаю, что ты там ищешь, но скажу, где этого точно, блядь, нет. И это в декольте Фэл.

О, черт.

2

Кай

За эти годы я неплохо научился держать себя в руках, сдерживая вспышки ярости и справляясь с чудовищем, что жил внутри меня. Но были вещи, которые всегда срабатывали, как мина-ловушка: когда кто-то причинял боль тем, кто слабее, когда обижали животных… и Фэллон.

Ничто не могло вывести меня из себя быстрее, чем если кто-то пытался задеть Воробушка.

Я ведь не дурак. Я прекрасно видел, как этот ее так называемый коллега на нее смотрит. Всегда смотрел. Единственная, кто, казалось, этого не замечала, — сама Фэллон.

Но он становился все наглее. Как сегодня — навис над ней, будто она его личная игрушка, к которой нельзя подпускать других. Или когда его взгляд был направлен вовсе не на экран компьютера, а в ее вырез.

Пальцы сами сжались в кулаки, татуировка на коже дрогнула от напряжения. Мне стоило огромных усилий не дать злости захватить контроль. Я не мог позволить себе срывов. Не с моей-то историей.

Не важно, что все это было в юности — все равно могло аукнуться, если оступлюсь. Драка. Незаконные бои. Связи с тем, что суд называл организованной преступностью. И пусть тогда у меня были свои причины, для досье это все равно оставалось черными пятнами. И для моей души тоже.

Ноа резко выдохнул и обернулся:

— Я не смотрел на ее декольте.

Я просто уставился на него, не двигаясь.

Фэллон устало вздохнула — так, что было ясно: она не знает, что со мной делать.

— Не обращай внимания. Его чрезмерная опека не знает границ.

— Не уверен, что дело в опеке, — пробормотал Ноа, возвращаясь к своему столу.

Я чуть расслабился, когда он отодвинулся от Фэллон. Понимал, конечно, что рано или поздно она кого-то встретит. Влюбится. Пойдет дальше, по-настоящему, а не так, как сейчас — пара случайных свиданий и все. Это убьет меня, но я буду рад, если тот мужчина окажется достоин ее. Потому что она заслуживает все самое лучшее, что может дать этот мир.

— Кайлер, — произнесла Фэллон, выгнув бровь и разворачивая кресло ко мне. — Что ты здесь делаешь?

Блядь, у меня даже член отреагировал на то, как она произнесла мое полное имя. Я жил ради этих мгновений. Они напоминали о том, что у нас почти было. О тех нескольких секундах, когда она была моей. Даже если сейчас она использовала это имя только тогда, когда я нарывался. Иногда я сам себя ловил на мысли, что злю ее нарочно, лишь бы услышать это «Кайлер».

Я поднял пакет с бирюзовой надписью The Mix Up.

— Подумал, тебе нужно что-то посерьезнее сахара, чтобы дожить до вечера.

Ее лицо смягчилось. Она встала с кресла, и на губах появилась улыбка.

— Скажи, что это сэндвич с шпинатом и артишоками.

— Я ж не такой, чтобы, принеся тебе обед, еще и подставить.

Уголки ее губ дрогнули.

— На тебя всегда можно положиться.

Всегда. В любое время суток, на любом конце света, если она позовет, я приду.

— К столикам на улице? — уточнил я, зная, что это ее любимое место для обеда, даже в мороз.

— Ага, — она накинула куртку, высвобождая из-под воротника копну своих светлых волос.

Пальцы зачесались, так хотелось зарыться в эти пряди, намотать их на руку. Все во мне было настроено на Фэллон — красота, которая только расцветала, чем дольше на нее смотришь. Изгиб ее улыбки, который хотелось потянуть зубами. Синий цвет глаз, что темнел до грозовой синевы при любом сильном чувстве. И ее фигура — как она идеально ложилась в мои объятия, когда я все-таки осмеливался их на нее замкнуть.

Блядь.

Я, как всегда, запихнул все это глубоко внутрь и пошел к выходу.

На улице температура держалась около восьми градусов, и сегодня я выбрал грузовик вместо байка. Хорошо хоть, что в Центральном Орегоне солнце хоть чуть, да смягчало холод.

Фэллон глубоко вдохнула, пока мы шли к одному из столов.

— Пахнет снегом.

— Даже не говори.

Она рассмеялась, усаживаясь на скамью, и этот смех отозвался в моей пустой груди, устраиваясь там как дома.

— Ты ведь никогда не любил белое безобразие, — сказала она, запахиваясь потуже.

— Все думают, что это волшебно, а на деле — холод, сырость и переломы на ровном месте.

Ее губы дернулись в сторону улыбки.

— Ладно, Гринч.

Я достал из пакета ее сэндвич, напиток и пару печенек.

— Я не Гринч. Новогодние фильмы? Конечно да. Особенно Крепкий орешек.

Фэллон закатила глаза.

— Крепкий орешек — не новогодний фильм.

— Тогда и Маленькие женщины — не новогодний, — парировал я.

Она развернула сэндвич.

— Ты играешь нечестно.

— А еще я люблю рождественское печенье, подарки и обязательный отпуск, — продолжил я.

— Ладно-ладно. Ты тайный эльф Санты. Доволен?

— Много кем меня называли, но тайным эльфом Санты — еще никогда.

Она ухмыльнулась.

— Огромный эльф?

Я хмыкнул и достал свой сэндвич с индейкой.

— Как у тебя дела?

Фэллон прищурилась.

— Это что, проверка?

Я пожал плечами. Правда в том, что я всегда буду ее проверять. Хоть до самой старости, когда будем орать на детей, чтоб не топтались по газону.

— Ты в последнее время сильно себя загоняешь.

— Нашел, кто бы говорил, — буркнула она.

Я ухмыльнулся.

— Работаем много — отдыхаем на полную.

Она скривилась.

— Мне не нужно знать о твоих… внекарьерных развлечениях.

В желудке неприятно заныло. Но так даже лучше — пусть думает, что мою постель греют десятки женщин. Правда же в том, что она пустая, как арктическая тундра.

— Ты не ответила на вопрос, — напомнил я.

Фэллон откусила сэндвич, тянула время.

— Просто дел побольше, чем обычно.

— Сколько?

Она потянулась за новым кусочком, но я перехватил ее запястье. Ее кожа всегда обжигала меня, оставляя после себя красивые ожоги.

— Сколько, Фэл?

— Тридцать два, — прошептала она.

Я выругался.

— Ты же загоняешь себя в могилу.

В ее глазах вспыхнул огонек, превратив синий в яркий сапфир.

— Я знаю, что могу выдержать.

— Правда? Или ты просто готова угробить себя ради других?

Огонек разгорелся сильнее.

— Они того стоят. И ты это прекрасно знаешь. Нет ничего важнее, чем убедиться, что у них есть безопасное место, пока их жизнь рушится.

— Ты важнее. Сколько детей ты спасешь, если попадешь в больницу от переутомления?

В глазах Фэллон мелькнула боль.

— Я не слабая.

Блядь.

Я отложил сэндвич и сделал то, что давно себе запретил. Зацепил ее мизинец своим и сжал.

— Последнее, что я о тебе думаю, Воробушек, — это что ты слабая. Но мы по тебе скучаем. Твоя семья скучает.

Если с ней что-то случится… я этого не переживу. Я слишком хорошо знаю, сколько грязи и жестокости в мире. И знаю, что Фэллон снова и снова лезет прямо в самое ее сердце.

Мой пикап зарычал, останавливаясь на моем месте перед Blackheart Ink. Все в нем было черным — от колес до салона. Фасад здания на окраине Спэрроу-Фоллс мы с Шепом покрыли темным мореным деревом, и он тогда сомневался, стоит ли так делать. Но потом мой брат-подрядчик использовал этот цвет и на других стройках и ремонтах, и он прижился. Вывеска магазина была матово-черной, ее можно было разглядеть только при определенном свете.

Джерико называл это глупостью — мол, что за смысл в вывеске, которую не видно. А я считал, что это добавляет месту таинственности. И оказался прав. После статьи в The New York Times под заголовком «Новое лицо татуировки» дела у меня пошли в гору. Чувство, что это почти подпольный клуб с секретным названием, только подогревало интерес.

Внимание, которое принесли эта статья и последующие, мне не нравилось. Но деньги, которые пришли вместе с ними, я не ненавидел. Продажа тату-расходников, оборудования и даже одежды обеспечивала мне больше, чем достойный доход. А когда я понял, что у меня есть талант к биржевой игре, этот доход вырос до суммы, которую я не смогу потратить за всю жизнь. Все это было настолько далеко от того, в чем я вырос, и уж точно от того, во что верил мой так называемый отец.

Вылез из пикапа, хлопнул дверью и направился к Blackheart. Пошевелил пальцами — мизинец все еще покалывал от того, что был переплетен с пальцем Фэллон. Хотелось выжечь это ощущение в коже навсегда… и одновременно забыть. Я привычно затолкал внутреннюю борьбу поглубже и сосредоточился на ближайших делах.

Прошел мимо ряда машин: ярко-розовый Cadillac Пенелопы, байки Бэра и Джерико, пара незнакомых тачек. Колокольчик звякнул, когда я толкнул дверь, и Бэр поднял на меня взгляд от стойки.

Этот медвежьего вида дед байкер оскалился:

— Опаздываешь, босс. Фэллон задержала?

Я нахмурился:

— Похоже, у тебя слишком мало работы.

Он откинулся на спинку стула и похлопал по своей ноге с протезом от колена вниз:

— Не знаю… Чую, снег пойдет. Нога у меня на снег реагирует.

Я фыркнул:

— Да ты и в метель на медведя кинешься и все равно успеешь печеньки испечь.

— Про печеньки не забывай, — крикнул Джерико от одного из тату-кресел, нанося изящные лотосы на руку симпатичной рыжеволосой клиентки.

Джерико был со мной с первого дня, как я открыл студию. Вместе мы вырвались из-под контроля Reapers и за это я обязан Трейсу. Он достаточно напугал мотоклуб, чтобы они держались от нас подальше. Постоянная слежка у их клуба им сильно мешала, и, чтобы от нее избавиться, они согласились отпустить нас и свернуть подпольные бои.

— Только печеньки и держат тебя на работе, — бросил я, проходя к своему месту.

У меня была отдельная комната в глубине, но я предпочитал работать в общем зале — видеть, что происходит и кто заходит.

Бэр скрестил руки на бочкообразной груди:

— Магазин бы развалился без меня.

Он был прав, и мы оба это знали, даже если его систему порядка никто не понимал.

Я достал карандаши и блокнот, устроился в кресле и принялся рисовать эскиз для продолжения рукава. Клиент дал пару значимых для него ориентиров, а дальше — полный карт-бланш. Так я любил работать: взять основу и воплотить ее в своем стиле. Когда тебе доверяют — это важно.

— Прист, поедем вечером в Haven побоксировать? — спросил Джерико, не отрываясь от работы.

Мне дико хотелось в ринг. Даже без подполья единоборства оставались одним из немногих мест, где я чувствовал себя по-настоящему свободным. Мои три кита: искусство, ММА и Фэллон.

Карандаш скользил по бумаге, выводя тонкие линии:

— Не выйдет. Семейный ужин.

Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Не Джерико — он был слишком сосредоточен. Не Бэр. Значит, рыжая.

— Вы ведь Кайлер Блэкууд? — ее голос подтвердил догадку.

Я взглянул мельком:

— Он самый.

Глаза у нее загорелись, зелень в них заискрилась:

— Я пыталась записаться к вам, но сказали, что очередь на полгода вперед.

— Пожалуйста, — отозвался Бэр.

Блядь.

Джерико оторвал машинку от ее кожи:

— А я кто? Сушеная селедка?

Она рассмеялась и послала ему влюбленный взгляд:

— Никогда.

Напряжение внутри чуть спало. В тату приходили разные люди. Одни ценили искусство, другим нужен был адреналин, третьи хотели увековечить потерю или событие. А были и те, кто приходил ради кайфа от самой атмосферы. Эта рыжая явно из последних.

Я снова погрузился в рисунок, но в зале послышались шаги.

— Вот ваш набор для ухода. Все по инструкции. Если кожа покраснеет или станет горячей — сразу к врачу, — говорила Пенелопа, провожая женщину средних лет с новой перегородкой в носу.

— Спасибо, Пен, — отозвалась та.

Пенелопа обняла ее, разноцветные волосы — розовые, сиреневые и голубые — мягко качнулись.

— Берегите себя.

Пока женщина расплачивалась, Пенелопа повернулась ко мне, оценивающе глянув:

— Ты устал.

А что нового? Мои демоны последние месяцы давили сильнее обычного. А после того, что недавно пережил Трейс из-за своего урода-отца, все только усугубилось. Порой казалось, что я каждую ночь воюю с ними насмерть.

Перед глазами вставало, как отец шел на меня с ножом. В ушах — голос матери, крутящийся по кругу:

— Никчемный. Все, к чему ты прикасаешься, ты ломаешь.

— Все нормально, — процедил я сквозь зубы.

Пенелопа фыркнула:

— Принести тебе поесть?

— Уже поел с Фаллон.

Ее губы чуть дрогнули — совсем немного, но я заметил. Как замечал и ее ненавязчивые намеки. Никогда ничего откровенного, и я всегда давал понять, что двери в ту сторону для нее закрыты. Но она, похоже, так и не поняла.

Джерико поднял голову от лотосов, над которыми работал, борода блондина блеснула в свете ламп:

— А почему ты мне никогда не предлагаешь поесть?

— Потому что у меня есть хоть капля вкуса, — парировала Пенелопа.

— Разбиваешь мне сердце.

Она только покачала головой, но с улыбкой:

— Пойду возьму что-нибудь в The Mix Up. Скоро вернусь.

Она вышла вместе со своей клиенткой, и тут воздух прорезал рев мотоцикла. Сколько бы времени ни прошло, этот звук всегда заставлял меня напрячься, пока я не знал наверняка, что байк свой. Я развернулся в кресле и поморщился, заметив его в окне. Узнал сразу.

Череп в кольце пламени — настолько пафосно и избито, что у меня скрутило губу. Но дело было не только в этом. Это значок Reapers. А маленькая эмблема на баке говорила, что мотоциклист — их боевик. И я знал его слишком хорошо.

Колокольчик звякнул, когда в дверь вошел Орен:

— Добрый день.

Я уставился на человека, которого когда-то считал другом, но понял, что он им никогда не был:

— Зачем пришел?

Он пожал плечами, кожаная жилетка скрипнула:

— Соскучился по вам, ублюдкам. Что, нельзя зайти поздороваться?

— Нет. — Ответ был коротким и окончательным. Он потерял это право в ту ночь, когда пытался помешать Джерико позвонить в полицию, а я едва не сдох на этом чертовом ринге.

Карие глаза Орена сузились. Он повернулся к Джерико:

— Он теперь и за тебя отвечает?

Джерико взглянул на него и снова опустил голову к работе:

— В этом случае — да.

— Ладно. Хотел предложить тебе возможность. Президент собирает бой. Призовой фонд — сто тысяч. Думал, может, захочешь участвовать.

В животе похолодело. Значит, бои не умерли, как я надеялся. Или снова набирают обороты. Для Reapers это чертовски рискованно.

— Пас, — отрезал я.

— Аналогично, — добавил Джерико.

Губы Орена стянулись, складки по бокам рта стали похожи на цепочку скобок:

— Тебе стоило бы гордиться, что он тебя позвал.

Теперь фыркнул я:

— Гордиться тем, что он хочет снова втянуть нас в ту же грязь, из-за которой нас арестовали? Из-за которой меня чуть не убили? Спасибо, но нет.

Орен сделал шаг ко мне:

— Запомни, ты сам сделал этот выбор.

— Парень, — подал голос Бэр с ресепшена, — убирайся, пока я на тебя Трейса не натравил. Или, что хуже, сам не взялся.

Орен метнул в его сторону злой взгляд:

— Думаешь, я испугаюсь какого-то уикенд-воина? Смешно.

Бэр даже бровью не повел:

— Настоящего мужчину определяет не количество глупостей, в которые он влез. Запомни это — пригодится.

Взгляд Орена скользнул по залу:

— Могли бы быть друзьями клуба. Запомните это тоже. — И он вышел, запустил двигатель и укатил.

— Блядь, — пробормотал Джерико, откладывая машинку.

— Он только языком чешет, — успокоил я его.

Хотя сам в этом не был уверен. Орен изредка появлялся, чтобы поддеть нас. Казалось, это было больше от скуки или одиночества. Но он никогда прежде не предлагал вернуться или драться. Значит, что-то изменилось.

Воспоминания о том времени полезли в голову, цепляясь ледяными когтями: мои голые кулаки врезаются в чью-то челюсть, удар в ребра, падение на бетонный пол, боль… пока не останется только пустота.

И пробуждение в больнице, где рядом бледная Фэллон, а в глазах у нее блестят слезы:

— Ты не можешь уйти, Кайлер. Пообещай, что не уйдешь от меня.

Я пообещал. И намерен был сдержать слово. Даже если у меня останутся от нее лишь осколки. Эти крошки были дороже всего остального.