Зверь

Глава 1

Браунсвикская школа для девочек, Колдвелл, Нью-Йорк

Муравьи под кожей.

Рейдж переминался с ноги на ногу, чувствуя при этом, как кипела кровь в его венах, а пузырьки щекотали каждый гребаный дюйм его плоти. И это далеко не все. Мускулы по всему телу подрагивали в произвольном порядке, от спазмов дергались пальцы и колени, плечи сжались так, будто он готовился ударить по чему-то со всей дури.

Он окинул взглядом неопрятное, заросшее поле перед собой в миллионный раз с тех пор, как материализовался на своей точке.

В то время, когда Браунсвикская женская школа еще работала, поле представляло собой раскатистую лужайку, которую исправно косили весной и летом, листву убирали по осени, а зимой ее накрывала снежная простыня, словно с обложки детской книги. Сейчас лужайка превратилась в поле для тач-регби[1], усеянное сучковатыми кустами, которые могли нанести паховой области нечто большее, чем эстетический ущерб; молодыми деревцами — уродливыми, бесформенными внуками более взрослых кленов и дубов — и поздне-октябрьской пожухшей травой, на которой без проблем расшибешься, если надумаешь бежать спринт.

По аналогии, кирпичные здания, когда-то предоставлявшие уют привилегированным деткам местной элиты, без тщательного ухода старели весьма скверным образом: окна разбиты, двери прогнили, подкосившиеся ставни хлопали на холодном ветру, словно призраки не могли решить, чего они хотят: чтобы мир только слышал их, или еще и видел.

Это был кампус из «Общества мертвых поэтов»[2]. Причем сразу по окончании съемок в 1988 году все упаковали вещички, и с тех пор сюда никто не заглядывал.

Но помещения не пустовали.

Рейдж сделал глубокий вдох, и рвотный рефлекс мгновенно стиснул горло. В заброшенных спальнях и учебных классах скрывалось столько лессеров, что было нереально отличить личный запах каждого от общей вони, забивавшей синусовые пазухи. Господи, он словно засунул голову в помойное ведро и сделал такой вдох, будто в мире вот-вот кончится кислород.

Причем кто-то примешал детскую присыпку к протухшей рыбе и слизи.

На десерт, так сказать.

Когда мурашки под кожей снова станцевали ламбаду, он приказал своему проклятью попридержать коней, потому что, да, зверь и так вылезет наружу очень и очень скоро. Рейдж даже не попытается сдержать проклятье… правда, тормоза его в любом случае не остановят… и хотя в обычное время это не всегда хорошая мысль — спустить дракона с поводка — этой ночью он станет преимуществом во время наступления. Сколько лессеров ждет Братство Черного Кинжала? Пятьдесят? Сто пятьдесят?

Много, даже для них… так что да, маленький… подарок… от Девы-Летописецы придется кстати.

К слову о козыре, припрятанном в рукаве. Больше века назад Мать расы наградила его персональной прошивкой, программой по коррекции поведения, настолько обременительной и неприятной, настолько непреодолимой, что она, на самом деле, помешала ему окончательно превратиться в капитального мудака. Если Рейджу не удавалось контролировать уровень энергии и свои эмоции, все черти ада срывались с цепей.

В буквальном смысле.

Да, в течение прошлого столетия он трудился, чтобы зверь не сожрал его родных и близких, или не обеспечил им заголовок «Парк Юрского Периода среди нас!» в вечерних новостях. Но, учитывая, с чем сейчас столкнулись он и его братья… и насколько изолированным был кампус? Если повезет, огромный ублюдок с фиолетовой чешуей, острыми, как бритва, клыками и неутолимым голодом всласть наиграется в Нобу[3]. Хотя, с другой стороны, диета из одних лессеров — то, что доктор прописал.

Только бы ни один из Братьев не попал в шаурму. И без людей на закуску или десерт, премного благодарен.

И последнее скорее из необходимости сохранять тайну, чем из нежных чувств. Ежу понятно, что бесхвостые крысы никуда не выходили без двух вещей: без полудюжины эволюционно неполноценных, полуночных приятелей-придурков и без гребаных сотовых телефонов. Блин, Ютуб — заноза в заднице, когда необходимо держать войну с немертвыми в тайне. Почти две тысячи лет сражения вампиров с Обществом Лессенинг не касались никого кроме самих воюющих, и он ненавидел людишек за то, что они не могли просто заниматься тем, в чем были поистине хороши — разрушать окружающую среду и указывать друг другу, что говорить и думать.

Проклятый интернет.

Переключив внутреннюю передачу, чтобы преждевременно не пойти в разнос, Рейдж нацелил объектив своего взгляда на мужчину, скрывавшегося примерно в двадцати футах от него. Эссейл, Хрен-Знает-Чей Сын, был одет в похоронный черный, его темные, как у Дракулы, волосы не нуждались в камуфляже, на красивом-как-грех лице настолько глубоко отпечаталось желание убивать, что невольно проникнешься к парню уважением. К слову о кардинальном повороте на сто восемьдесят градусов. Парень сдержал обещание и оборвал деловые связи с Обществом Лессенинг, предоставив голову Старшего Лессера к ногам Рофа.

Он также выдал координаты этой дыры, которую убийцы использовали в качестве главного штаба. Ииииии вот как они все оказались здесь, по самые яйца в траве, дожидаясь, когда цифры на часах, синхронизированных Ви, покажут 0:00.

Но это нападение представляло собой не дилетантский обстрел врага. После нескольких ночей… и дней, благодаря Лэсситеру, с позывным «Засранец-Один», который занимался разведкой в солнечные часы… нападение было тщательно скоординировано и готово к исполнению. Здесь собрались все бойцы: Зи и Фьюри, Бутч и Ви, Тор и Джон Мэтью, Куин и Блэй, а также Эссейл со своими кузенами — Клыком № 1 и Клыком № 2. Потому что всем плевать на их имена, главное, что они явились, вооруженные до зубов и с патронами. Медперсонал Братства также ожидал поблизости, Мэнни с его передвижной хирургической палатой припарковался в миле отсюда, а Джейн и Элена ждали в одном из минивэнов в радиусе двух миль.

Он посмотрел на часы. Шесть минут с копейками.

Левый глаз начал приплясывать, и Рейдж выругался. Как, черт подери, он умудрится удержаться на месте так долго?

Обнажив клыки, он, словно бык, выдохнул через нос две струи конденсированного воздуха.

Господи, он не помнил, когда последний раз был на таком взводе. И не хотел думать о причинах. На самом деле, сколько он уже избегал этих самых причин?

С тех пор, как они с Мэри наткнулись на проблемное место, и он начал испытывать…

— Рейдж?

Его имя прошептали так тихо, что он повернулся с мыслью, что, может, подсознание решило поговорить с ним. Не-а. Это был Вишес… и, судя по выражению на лице брата, Рейдж бы предпочел раздвоение личности. Бриллиантовые глаза сияли недобрым светом. А татуировки вокруг виска делали картину еще более зловещей.

Бородка никак не влияла… если не оценивать ее по части стиля. Тогда ублюдок казался ходячей карикатурой средств от облысения.

Рейдж покачал головой.

— Разве ты не должен быть…

— Я видел эту ночь.

О, черт, ну нет, — подумал Рейдж. Брат, ты же не огорошишь меня этим прямо сейчас?

Отворачиваясь, он пробормотал:

— Будь добр, избавь меня от херни в духе Винсента Прайса[4]? Или ты решил податься в озвучку трейлеров эпичным голосом…

— Рейдж.

— …потому как тебя ждет успех в этом. В мире… где всем нужно… заткнуться и заняться своим делом…

— Рейдж.

Когда он не оглянулся, Ви обошел его и посмотрел в упор, гребаные бледные глаза — как два ядерных взрыва, распространявших грибовидное облако.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Немедленно.

Рейдж открыл рот. Захлопнул. Снова открыл… и мысленно напомнил себе о необходимости говорить тихо.

— Слушай, сейчас неподходящее время промывать мозги…

Брат сжал его руку.

— Вернись домой. Я не шучу.

Холодный ужас разлился по венам Рейджа, понижая температуру тела… но он снова покачал головой.

— Вишес, отвали. Я серьезно.

Он не собирался проверять на себе волшебные способности Девы-Летописецы. Он не…

— Черт подери, ты умрешь этой ночью.

Когда его сердце остановилось, Рейдж уставился на до боли знакомое лицо, изучая татуировки, поджатые губы, черные брови… неприкрытый ум, который обычно выражался в сарказме, остром как самурайский меч.

— Твоя мать дала мне слово, — сказал Рейдж.

Так, стоп, он серьезно говорил о своей смерти?

— Она пообещала, что когда я умру, Мэри отправится вместе со мной в Забвение. Твоя мать сказала…

— К черту мою мать. Возвращайся домой.

Рейдж отвел взгляд, потому что не мог иначе: либо так, либо голова лопнет.

— Я не оставлю своих братьев. Этому не бывать. К тому же, ты можешь ошибаться.

Да, и когда такое случалось в последний раз? В восемнадцатом веке? Семнадцатом?

Да никогда.

Он обратился к Ви:

— Я также не стану бежать от Забвения. Начну об этом думать, и впору уходить на пенсию. — Он накрыл ладонью его бородку, чтобы брат не перебивал. — И третье мое «пошел к черту»? Если я не буду сражаться сегодня ночью, то не высижу до конца дня в особняке… не выпустив фиолетового монстрину на завтрак, обед и ужин, сечешь?

Ну, фактически был и четвертый пункт. И четвертая причина… была настолько скверной, что он не мог вынести саму мысль больше чем на пару секунд.

— Рейдж…

— Ты не остановишь меня. Я буду…

— Нет, не будешь! — прошипел Ви.

— Ну и ладно, — выплюнул Рейдж, подавшись вперед. — Ну умру я, и что? Твоя мать подарила моей Мэри невиданное благословение. Если я уйду в Забвение, Мэри встретит меня там. Я не должен буду ждать ее там. С нами все будет хорошо. Кого волнует, если я отброшу ласты?

Ви тоже подался вперед.

— Думаешь, Братьем не насрать? Ну ты и говнюк.

Рейдж посмотрел на часы. Еще две минуты.

Которые могут показаться двумя тысячелетиями.

— И ты доверяешь моей матери, — прошипел Ви, — в настолько важном вопросе. Никогда бы не подумал, что ты так наивен.

— Она умудрилась привить мне альтер-эго в виде Ти-Рекса! Невольно начнешь верить.

Внезапно со всех сторон донесся птичий щебет. Если не знать наверняка, то можно подумать, что стая сов исполняла партию из «Идеального голоса»[5].

Черт возьми, они с Ви перешли на крик.

— Ви, проехали, — прошептал он. — Раз ты такой умный, подумай лучше о себе.

Последней сознательной мыслью перед тем, как отключился его мозг, перестав осознавать что-то кроме агрессии, стала его Мэри.

Он вспомнил, когда они в последний раз были вместе.

Это был его ритуал перед сражением, мысленный талисман на удачу, и сегодня он увидел ее в их спальне, перед зеркалом, висевшим над высоким столом, на котором они хранили часы и ключи, ее украшения и его леденцы, телефоны.

Она стояла на носочках, склонившись над столешницей, пытаясь вставить сережку с жемчужиной в мочку уха и промахиваясь. Она наклонила голову в бок, ее темно-каштановые волосы рассыпались по плечам, отчего ему захотелось зарыться лицом в недавно вымытую копну. И это не единственное, что впечатлило его. Ее ровный подбородок, на который падал свет хрустального бра на стене; кремовая блузка из шелка, с драпировкой на груди и заправленная за пояс; брюки в пол; туфли на плоской подошве. На ней не было макияжа. И парфюма.

Это было бы кощунством, словно разукрасить Мону Лизу или обрызгать розовый куст освежителем воздуха.

Его шеллан можно было описать тысячей разных слов, и не хватит ни предложения, ни целой книги.

Она была часами на его запястье, ростбифом, когда он умирал от голода, глотком лимонада в жару. Она была его храмом и церковным пением, горным хребтом, утолявшим жажду странствий, библиотекой для его любопытства, каждым рассветом и каждым закатом в этом мире. Одним взглядом, одним простым словом она могла изменить его настроение, заставляя его парить, даже если ноги не отрывались от земли. Одним прикосновением она пленяла его внутреннего дракона или могла заставить кончить еще до того, как затвердеет член. Она являла собой сосредоточие вселенской силы в одном живом существе, чудом, которое даровали ему, хотя он не заслуживал ничего лучшего, чем свое проклятье.

Мэри Мадонна Льюс была девственницей, которую Вишес напророчил ему… и ее было достаточно, чтобы превратить его в богобоязненного вампира.

И на этой ноте…

Рейдж устремился вперед, не дожидаясь «в бой» от своей команды. Продираясь через поле, он держал пистолеты перед собой, а высококачественное топливо придавало скорости его ногам. И нет, ему не обязательно было прислушиваться к проклятьям и раздраженным репликам на то, что он преждевременно раскрыл их и начал атаку.

Он привык к тому, что парни злятся на него.

И разбираться с внутренними демонами намного труднее, чем с братьями.

Убежище, офис Мэри.

Когда Мэри Мадонна Льюс закончила разговор, она не убрала руки с гладкой поверхности трубки. Как и большая часть оборудования и утвари в Убежище, аппарату АТ&Т, бывшему в употреблении у какой-нибудь страховой компании или агента по недвижимости, было лет десять. То же самое со столом. Креслом. Даже ковром под ногами. В единственном приюте для жертв домашнего насилия, доступном для вампирской расы, каждый цент из щедрой казны Короля тратился на людей, получавших помощь, лечение и реабилитацию.

С жертв не взималась плата. И они оставались в большом, многокомнатном доме столько, сколько было необходимо.

Конечно, персонал требовал больших затрат… и учитывая новости, которые она получила по старенькому телефону, Мэри была обалдеть как благодарна за то, как Марисса расставляла приоритеты.

— Смерть, пошла ты к черту, — прошептала она. — Катись на все четыре стороны.

Подавшись вперед, она поморщилась от скрипа кресла, хотя слышала его жалобы не впервые.

Посмотрев на потолок, Мэри ощутила сильный позыв к действиям, но первое правило терапии гласило, что для начала надо обрести контроль над собственными эмоциями. Неподготовленность и суматоха ничем не помогут пациенту, и категорически неприемлемо осложнять и без того стрессовую ситуацию личной драмой.

Будь у них время, она бы отправилась к одной из социальных работниц, чтобы выслушать ее мнение, вернуться на исходную и обрести ясность ума. Но с учетом всех событий, все, что она могла себе позволить — это минуту фирменного глубокого дыхания, запатентованного Рейджем.

Без намека на эротику.

Скорее из разряда йоги, когда он наполнял легкие воздухом за три отдельных вдоха, удерживал кислород внутри, а потом долгим выдохом расслаблял все мускулы.

Точнее, пытался ослабить напряжение в мускулах.

Ладно, совсем не помогло.

Поднимаясь на ноги, Мэри должна была разобраться с двумя пунктами, чтобы взять себя в руки: первое — она заправила блузку и пропустила сквозь пальцы волосы, которые решила отращивать. И второе — она спрятала чувства под маской, надевая на лицо подобие заботы, теплоты и не-истерики относительно своей собственной пост-травмы.

Когда Мэри вышла в коридор второго этажа, запах растопленного шоколада и выпекавшихся сахара-масла-муки сообщил ей, что Ночь Печенья была в самом разгаре… и в короткий миг умопомрачения она подумала о том, чтобы открыть окна и позволить холодному октябрьскому воздуху очистить дом от запахов.

Контраст между домашним уютом и молотом, который она собиралась обрушить, казался в лучшем случае неуважительным, в худшем — еще одной гранью трагедии.

Помещение Убежища изначально было трехэтажным зданием времен девятнадцатого века и обладало всей грацией и утонченностью хлебницы. Что здесь было — так это множество спален и ванных комнат, пригодная к использованию кухня и уединенное расположение, такое, что человеческий мир никогда не догадается, что среди них обитают вампиры. Потом последовало расширение. После смерти Велси, когда Тор сделал пожертвование в ее память, строители среди расы вампиров пристроили Крыло Веллесандры. У них появилась общая комната, вторая кухня, достаточно большая, чтобы вместить общую трапезу, а также четыре дополнительные спальни для женщин и их детей.

Марисса управляла заведением, руководствуясь сострадательным сердцем и фантастически трезвым взглядом, ей помогали семь советников, включая саму Мэри, и все они делали необходимую, наполненную смыслом работу.

Которая порой разрывала сердце на части.

Мэри бесшумно открыла дверь, ведущую на жилой чердак, потому что собственноручно смазала петли пару ночей назад. Однако абсолютно все ступени скрипели, пока она поднималась наверх, старые деревянные доски стонали, даже несмотря на то, что она ступала мягкими туфлями на плоской подошве.

Было невозможно не ассоциировать себя с Мрачным Жнецом.

На лестничной площадке желтый свет от старомодных медных ламп на потолке подчеркивал красноту вековой непокрашенной обшивки стен и протертой ковровой дорожки. В другом конце коридора виднелось овальное окно… и персиковое освещение уличных ламп сочилось внутрь, разрезаемое квадрантами оконной рамы.

Из шести спален пять были открыты.

Мэри подошла к закрытой двери и постучала. Услышав тихое «да?», она приоткрыла панель, заглядывая внутрь.

Девочка сидела на одной из парных кроватей, разбирая спутанные волосы куклы расческой без нескольких зубьев. Ее длинные темные волосы были собраны в конский хвост, а свободное платье ручной работы сшито из голубой ткани, поношенной, но швы казались крепкими. Туфли были сбитыми, но аккуратно завязанными.

Она казалась такой крохотной в этой и без того маленькой комнате.

Покинутой не по своей воле.

— Битти? — позвала ее Мэри.

Бледно-карие глаза поднялись через мгновение.

— Ей совсем плохо, да?

Мэри проглотила ком.

— Да, малышка. Твоей маме хуже.

— Пришло время попрощаться с ней?

Спустя мгновение Мэри прошептала:

— Да. Боюсь, что да.