Зверь

Глава 5

Вода, хлынувшая на руки Мэри, была холодной, и все же обжигала ее кожу… доказывая, что противоположные точки на термометре могли сосуществовать вместе.

Она стояла в дамской комнате перед белой фарфоровой раковиной с серебристым, блестящим водостоком. Зеркало высотой со стену отражало три кабинки с закрытыми дверьми персикового цвета, только одна из них была занята.

— Ты в порядке? — позвала она.

Раздался звук слива, хотя Битти не воспользовалась туалетом.

Мэри сосредоточилась на отражении. Да. Она выглядела так же плохо, как чувствовала себя: каким-то странным образом за прошедшие полчаса умудрились образоваться синяки под впавшими глазами, а ее кожа побледнела, сливаясь с плиткой, на которой она стояла.

Каким-то образом? Чепуха. Она знала, в чем дело.

«Я убила ее!».

Мэри закрыла глаза, силясь успокоиться. Снова открыв воду, она пыталась вспомнить, что делала. Да. Точно. На полке была стопка полотенец, сложенных одно к одному, и, потянувшись за одним из них, она залила водой остальные… гадая, как Хэйверс, поборник чистоты в своей клинике, дал добро на подобный беспорядок. А… точно. Диспенсер на стене у входа был сломан, нижняя крышка свободно болталась.

Совсем как я, подумала Мэри. Напичканная знаниями и опытом в оказании помощи другим, но не способная выполнить свою работу.

«Возьми ее руку. Все хорошо…»

«Я убила ее!».

— Битти? — из ее рта вылетел хрип, и Мэри прокашлялась. — Битти?

Вытерев руки, она повернулась к кабинкам.

— Битти, я войду, если ты не выйдешь?

Девочка открыла среднюю дверь, и Мэри знала, что никогда не забудет маленькую ручку, закрывавшую лицо, отказывавшуюся показывать слезы

Она плакала там. В одиночестве. И сейчас девочку заставили показать лицо, и она пыталась сделать именно то, к чему стремилась сама Мэри.

Порой самообладание — это все, что тебе остается; чувство собственного достоинства — твое единственное утешение. Иллюзия нормальности — единственный источник успокоения.

— Позволь мне… — Голос предал ее, и Мэри потянулась за бумажными полотенцами и намочила одно в раковине. — Это поможет.

Подойдя к девочке, она поднесла холодный, влажный материал к раскрасневшемуся личику, прижимая к горячей коже. Стирая слезы, она мысленно извинялась перед повзрослевшей Битти: Прости, что заставила тебя пройти через это. Нет, ты не убивала ее. Жаль, я не позволила тебе попрощаться с ней на твоих условиях. Мне жаль. Нет, ты не убивала ее. Прости меня.

Я так сожалею.

Мэри приподняла ее подбородок.

— Битти…

— Что они делают с ней сейчас? Куда она уйдет?

Боже, ее бледно карий взгляд был таким твердым.

— Они отвезут ее… ну, они собираются кремировать ее.

— Что это?

— Они сожгут ее тело для траурной церемонии.

— Ей будет больно?

Мэри снова прокашлялась.

— Нет, солнышко. Она ничего не почувствует. Она свободна… она будет ждать тебя в Забвении.

Хорошие новости в том, что Мэри знала, что это часть была правдой. Хотя она выросла в католицизме, Мэри лично встречалась с Девой-Летописецей, так что нет, она не кормила девочку ложью из сострадания. Для вампиров на самом деле существовал рай, и они действительно встречали там своих любимых.

Блин, наверное, это доказывало существование рая для людей, но так как в человеческом мире было меньше видимого волшебства, обычного человека труднее убедить в вечном спасении.

Свернув полотенце, Мэри отступила назад.

— Я бы предпочла вернуться в безопасное место, хорошо? Здесь мы ничем не поможем, а рассвет уже близко.

Последнее она сказала по привычке. Будучи претрансом, Битти не был страшен солнечный свет. Истина крылась в том, что Мэри хотела увезти девочку подальше отсюда.

— Хорошо? — добавила Мэри.

— Я не хочу бросать ее.

В другой ситуации Мэри бы села на корточки и максимально аккуратно рассказала Битти, что ждет ее в новой реальности. Такова ужасная правда: мама, которую она могла бы бросить, умерла, и было вполне уместно увести девочку из среды, где пациентам оказывали медицинскую помощь, иногда — в жутком состоянии.

«Я убила ее!».

Вместо этого Мэри сказала:

— Хорошо, останемся столько, сколько пожелаешь.

Битти кивнула и подошла к двери, ведущей в коридор. Она встала перед закрытой панелью, и казалось, ее застиранное платье соскользнет с ее хрупкого тела, ее не сидевшая по фигуре черная куртка напоминала одеяло, в которое она закуталась, каштановые волосы электризовались от ткани.

— Жаль я…

— Что? — прошептала Мэри.

— Жаль я не поехала раньше. Когда проснулась вечером.

— Я тоже сожалею.

Битти посмотрела через плечо.

— Почему нельзя вернуться назад? Это так странно. В смысле, я помню ее очень хорошо. Словно… словно мои воспоминания — это комната, в которую я могу войти.

Мэри нахмурилась с мыслью, что это слишком взрослый комментарий для ребенка вроде нее.

Но прежде чем она успела отреагировать, девочка вышла в коридор, очевидно, не ожидая ответа… и, может, к лучшему. Что можно ответить на это?

Уже в коридоре Мэри хотела положить руку на ее маленькое плечо, но сдержалась. Девочка замкнулась в себе, напоминая книгу посреди библиотеки, или куклу в коллекции, и было сложно оправдать нарушение границ. Особенно когда ты, будучи терапевтом, чувствуешь себя весьма шатко в профессиональных туфлях.

— Куда мы идем? — спросила Битти, когда мимо них пробежали две медсестры.

Мэри оглянулась. Они все еще находились в крыле интенсивной терапии, но на расстоянии от палаты, где умерла ее мама.

— Мы можем попросить, чтобы нас отвели в какую-нибудь комнату.

Девочка остановилась.

— Мы не можем увидеть ее еще раз?

— Нет.

— Наверное, нам лучше вернуться.

— Как скажешь.

Пять минут спустя они ехали в Убежище на Вольво. Как только Мэри перевезла их через мост, она снова начала поглядывать в заднее зеркало, проверяя Битти через каждые пять ярдов. В повисшем молчании она обнаружила себя снова на Поезде Извинений… за то, что дала плохой совет, что принесла девочке еще больше страданий. Но подобное самоедство было корыстно, это поиск личного оправдания за неверное отношение к пациенту, тем более такому юному.

Ей еще предстоит разобраться самой с этим «рабочим» кошмаром.

Въезд на шоссе I-87 появился сразу, как только они достигли центральной части моста, звук поворотника казался оглушительным в салоне универсала. Направляясь на север, Мэри придерживалась скоростного лимита, ее обогнали несколько фур на скорости восемьдесят при разрешенных шестидесяти пяти. Время от времени огни мелькали светофоров, отмечавшие слияние двух полос, которые не задерживались ненадолго, и чем дальше они уходили от города, тем меньше встречали машин.

Когда они доберутся до дома, Мэри решила, что она попытается накормить девочку. Битти не съела Первую Трапезу, поэтому, наверное, умирает от голода. Потом, наверное, до рассвета они посмотрят фильм, где-нибудь в тихом месте. Травма была свежей, и речь не только о потере ее матери. Произошедшее в клинике Хэйверса взбередило все, что было до этого… домашнее насилие; спасение, когда Рейдж, Бутч и Ви убили ее отца, чтобы спасти Битти и ее маму; новость о том, что ее мама была беременна; потеря ребенка; долгие месяцы, в течение которых Анналай не смогла полностью оправиться…

— Миссис Льюс?

— Да? — О, Боже, задай вопрос, на который я смогу дать сносный ответ. — Да, Битти?

— Куда мы едем?

Мэри посмотрела на дорожный знак: СЪЕЗД 19 ГЛЭНС ФОЛЛС.

— Что, прости? Мы едем домой. Будем на месте минут через пятнадцать.

— Я думала, что Убежище не так далеко.

— Чт…

О, Боже.

Она ехала в гребаный особняк.

— О, Битти, Прости. — Мэри покачала головой. — Должно быть, я пропустила нужный съезд. Я…

О чем она думала?

Ну, она знала ответ… все гипотетические мысли о том, чем они займутся, когда выйдут из машины, включали место, где Мэри жила с Рейджем, Королем и Братьями, воинами и их шеллан.

О чем, черт возьми, она думала?

Мэри повернула на девятнадцатом съезде, проехала под шоссе и выехала назад, на юг. Блин, сегодня ночью она превзошла себя.

По крайней мере, хуже точно уже быть не могло.

***

В это время в Браунсвиксой женской школе, Эссейл, сын Эссейла, услышал рев, прорвавшийся сквозь сенсорную перегрузку.

Сквозь хаос выстрелов, ругань, сумасшедшие броски от укрытия к укрытию раздался громоподобный рык, который привлек всеобщее внимание.

Он извернулся, не убирая пальца с курка, продолжая выпускать пули в выстроившихся перед ним немертвых…

На короткое мгновение он прекратил пальбу.

Его мозг просто не мог осознать то, что волшебным образом нарисовалось перед его глазами в каких-то пятидесяти футах. Это было… драконоподобное создание, с фиолетовой чешуей, шипастым хвостом и огромной пастью с набором клыков Ти-Рекса. Доисторический монстр высотой в два этажа, длинный как фура с прицепом, и юркий, как крокодил, устремлялся за всем, что убегало прочь…

Свободное падение.

Без предупреждения его тело оказалось в воздухе, и острая боль опалила голень и лодыжку. Извернувшись в полете, Эссейл приземлился спиной на спутанную траву… и мгновение спустя полу-раненный лессер, зацепивший его ножом, запрыгнул ему на грудь, занеся лезвие над плечом, он оскалился, заливая черной кровью Эссейла.

Ага, разбежался.

Эссейл схватил копну все еще каштановых волос, затолкал дуло пистолета в раскрытую пасть и нажал на курок, разнося голову вдребезги и нейтрализуя противника, чье тело рухнуло на него извивающимся мертвым грузом. Сбросив с себя шевелившийся труп, он вскочил на ноги.

Оказавшись прямо на мушке у твари.

Резко приняв вертикальное положение, он привлек внимание дракона, его глаза метнулись в его сторону, прищуриваясь. Потом с очередным ревом монстр двинулся на него, сотрясая землю, сминая огромными задними лапами убийц, передние лапы выпустили когти, готовые к удару.

— Твою дивизию!

Эссейл выпрыгнул вперед, больше не заботясь тем, куда направлен его пистолет и абсолютно не тревожась тем фактом, что сейчас направлялся прямо к ряду наступающих лессеров. Убийцам также хватило одного взгляда на фурию-из-ада, надвигавшуюся на них, чтобы разлететься в стороны как листья на осеннем ветру.

Естественно, впереди не было ничего, что бы предложило мало-мальское укрытие. На беду, его путь к спасению представлял собой кусты и заросли, не дававшие серьезной защиты. Ближайшее здание? В двухстах ярдах. По меньшей мере.

Выругавшись, он побежал еще быстрее, обращаясь к мускулам ног, призывая их набрать скорость.

Эту гонку выиграет зверь… победа была неизбежна, учитывая, что он пытался пятифутовым шагом обогнать пару ног, которые покрывали по двадцать пять футов за шаг. С каждой секундой грохот становился все громче, пока потоки горячего дыхание не ударили в спину Эссейла, согревая его на холоде.

Страх пробрал его до костей.

Но не было времени на то, чтобы взять контроль над паникой, затопившей разум. Его сотряс рев невероятной силы, буквально толкая его вперед под силой потока тошнотворного воздуха. Дерьмо, его единственный шанс…

За внушительным ревом последовал укус, челюсти сомкнулись в дюймах от затылка Эссейла, и он съежился, замедляя свой ход. Но было поздно спасать себя.

Полетел.

Он полетел, оторвавшись от земли… но почему не было боли?

Если бы зверь ухватился за плечи, его бы охватила боль… нет, он схватил его за куртку. Монстр схватил его за кожаную куртку, а не тело, материал впился в его торс на местах швов, поднимая его за подмышки, оставляя ноги болтаться в воздухе, и оружие начало стрелять, когда он сжал кулаки. Земля под ним накренилась, словно он был на качелях, разбегавшиеся лессеры, дерущиеся Братья, заросли кустов и деревья завертелись вокруг, пока его трясли в воздухе.

Монстрина собиралась подбросить его и заглотить. Он просто играл с едой.

Черт подери, Эссейл чувствовал себя вампирским аналогом куриного крылышка.

Нет времени. Он отпустил пистолет и потянулся к замку у горла. Благодаря дрожи в руках и мокрым, потным пальцам замок превратился в крошечную мышь, скользкую, как мрамор, иголку в стоге сена.

Ему больше помогла сама хватка зверя.

Когда зубы вцепились в заднюю сторону куртки, кожа не могла вынести тяжесть его веса, и он выпал из челюстей, приветствуя твердую землю. Перекатившись так, чтобы ничего не сломать, он приземлился бесформенной кучей.

Прямо на плечо.

Его тело зарегистрировало хруст, превращаясь в беспомощного младенца, дыхание вылетело из легких, зрение затуманилось. Но времени не было, если он хотел выжить. Вывернувшись, он…

Бамс, бамс, бамс… БУМ!

Его кузены появились из тьмы, они бежали так, словно их преследовали. Эрик разряжал два пистолета…а у Эвейла была огроменная винтовка на плече.

Вот что было «Бумом».

Воистину, это действительно была винтовка для слонов, громадная пушка, как из фильмов Раджа[17]. Эвейл, агрессивный ублюдок, питал болезненную любовь к «своей прелести».

Хвала богам за его нездоровые привязанности.

Сорокамиллиметровые пули не замедлили зверя ни на йоту, отскакивая от фиолетовой чешуи, словно горох от автомобиля. Но куча свинца из пушки оставила после себя рев боли и заставила зверя отшатнуться.

Это был единственный шанс Эссейла на спасение.

Закрывая глаза, он сосредоточился, собирался с мыслями…

Дематериализации не будет. Слишком много адреналина плюс избыток кокаина в крови плюс взрыв боли в плече.

И зверь снова бросился в атаку, нацеливаясь на Эссейла и посылая ему драконий эквивалент «пошел нахрен» в виде сокрушающего рёва…

Шквальный огонь раздался во второй раз, направленный в грудь зверя.

— Беги! — закричал Эрик, перезаряжая сороковые, заталкивая обоймы в пистолеты. — Поднимайся!

Эссейл с помощью целой руки оторвался от земли, ноги вернулись в строй с рвением, достойным восхищения. Прижимая раненую конечность к груди, он побежал, что было сил, остатки куртки болтались на его торсе, живот скручивало, а сердце гулко билось в груди.

БУМ!

Куда-нибудь, куда угодно… ему нужно свалить к чертям собачьим из радиуса поражения… и быстро. Очень плохо, что тело его не слушалось. Хотя мозг криком приказывал ускориться, он мог лишь хромать, как зомби…

Кто-то подхватил его со спины, оторвал от земли и закинул на плечо, как мешок с картошкой. Когда его перевернули вверх тормашками, Эссейла стошнило от боли, и в глазах замелькали звездочки, когда желудок самопроизвольно опустошил себя. Хорошие новости — он ничего не ел в течение двенадцати-пятнадцати часов, поэтому не сильно уделал штаны своего кузена.

Он хотел помочь ему. Хотел крепко держаться. Хотел.

Ветки ударили в лицо, и он зажмурился, защищая глаза. Потекла кровь, наполняя его нос. Боль в плече все нарастала. Давление в голове стало невыносимым, напоминая ему о надутых с избытком шинах, мешках, переполненных деньгами сверх меры, шарах с водой, что лопнули, разливая содержимое на пол.

Хвала Богу за его кузенов. Они никогда не бросали его.

Нужно не забыть отблагодарить их как-нибудь.

С точки обзора Эссейла — вверх ногами — казалось, здание надвигалось на них, не наоборот, строение появилось так, будто росло из неба, а не врастало в землю. Кирпич. Даже во тьме, с лезшими в глаза ветками и мелькавшими перед ним ногами, он видел, что хибара построена из кирпича.

Им оставалось лишь надеяться на крепкое укрытие.

Его кузен выломал дверь, и воздух внутри был затхлым и душным.

Без предупреждения Эссейла сбросили на пол, как мешок мусора, и он приземлился на пыльный пол с ударом, от которого его снова вырвало. Дверь резко захлопнули, и после он слышал только тяжелое дыхание своего кузена. И свое собственное.

И приглушенный шум боя

Резко вспыхнул оранжевый свет.

Эссейл нахмурился сквозь туман боли… и отпрянул. Лицо, освещенное зажигалкой, приставленной к самокрутке, не принадлежало ни одному из его кузенов.

— Сильно ранен? — спросил Брат Черного Кинжала Вишес, выдыхая самый приятный дым в мире.

— Это ты?

— А что, похож на Санту?

— Не похож на спасителя. — Поморщившись, Эссейл вытер рот рукавом куртки. — Прошу прощения за штаны.

Ви посмотрел на себя.

— Что-то имеешь против черной кожи?

— Меня стошнило на заднюю…

— Вот дерьмо!

— Ну, их можно почистить…

— Да нет же, придурок, он идет за нами. — Ви кивнул на окно. — Черт подери.

Воистину, издалека доносилась громоподобная поступить дракона, шторм надвигался в их сторону.

Эссейл забился по полу в поисках укрытия. Шкафа. Ванной. Погреба. Ничего. Внутри было пусто, не считая двух подпорных балок от пола до потолка и сгнивших за десятилетия стропил. Слава Деве-Летописеце, кирпич был крепким на вид, и, скорее всего, выдержит…

Оторванная крыша разлетелась в щепки, черепица осыпалась внутрь, словно с аплодисментами собственному падению. Свежий ночной воздух разогнал затхлость, но едва ли можно радоваться этому, учитывая, что ждало их дальше.

Разумеется, Зверь не был вегетарианцем. Но он также не заботился о потреблении клетчатки: монстрина выплюнула старую древесину крыши в сторону, наклонилась и, открыв пасть, издала громогласный рев.

Бежать было некуда. Монстрина нависала над зданием, собираясь проглотить все, что было в ланчбоксе. Негде укрыться. Никакой приемлемой защиты.

— Беги, — сказал Эссейл Брату, когда огромные глаза ящера прищурились, и рыло выдохнуло воздух, горячий и зловонный, так пахло летом от Дампстера. — Дай мне свое оружие. Я отвлеку его.

— Я тебя не оставлю.

— Я не один из твоих Братьев.

— Ты направил нас сюда. Ты принес нам голову Старшего Лессера. Придурок, я тебя здесь не брошу.

— Как галантно. И сколько комплиментов. Прекрати.

Когда зверь издал очередной рев и запрокинул голову так, словно собирался поиграть с ними перед тем, как съесть, Эссейл подумал о своей торговле наркотиками… своей наркозависимости…

Человеческой женщине, в которую влюбился и которую отпустил. Потому что она не могла свыкнуться с его стилем жизни, а он был слишком увлечен, чтобы остановиться, даже для нее.

Он покачал головой, смотря на Брата.

— Нет, я этого не стою. Вали отсюда, черт подери.