Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 20

Марья с трудом подняла отяжелевшие веки. Единственная свеча у её постели едва рассеивала мрак, сгустившийся в комнате.

— Отчего так темно? — прошептала она, поразившись тому, сколь слабым и хриплым был собственный голос.

— Машенька, душечка, как же ты напугала нас, — шурша плотным шёлком юбок, присела подле неё на край постели Елена Андреевна.

— Отчего так темно, маменька? — повторила вопрос Марья.

Елена Андреевна поднесла к глазам платок, утирая слёзы.

— Ночь на дворе, ma cherie, — всхлипнула она. — Целый день в беспамятстве, и доктор ничего сделать не смог.

— Где Ефимовский? — приподнялась на подушках mademoiselle Ракитина.

— Ушёл граф, — приблизилась с другой стороны постели Ольга Прокопьевна. — Андрей Петрович желал остаться, но Серж просил его уйти.

— Как ушёл? — без сил падая обратно в постель, выдохнула девушка. — Что же будет теперь?

— Не знаю, Машенька, — отвечала Елена Андреевна, рассеянно перебирая русые пряди, рассыпавшиеся по подушке. — Ты голодна поди? Велю ужин принести.

— Не надобно, — отвернулась от матери Марья. — Ничего не хочу. Где Серёжа? Мне говорить с ним нужно.

— Я позову, — поднялась со стула Ольга Прокопьевна и заторопилась к дверям.

Сергей нерешительно потоптался на пороге спальни сестры и вошёл в комнату.

— Маша, ты звала меня? — остановился он подле её постели.

— Я всё же пойду, скажу, чтобы ужин принесли, — поднялась Елена Андреевна, понимая, что в её присутствии Марья не станет говорить.

Ступив за порог, madame Ракитина приникла к двери, пытаясь расслышать, о чём станут говорить брат с сестрой.

— Присядь, — указала на край постели Марья. Я должна признаться тебе, Серёжа, — заговорила она очень тихо. — Со мной Ефимовский был, и нынче я знаю почему, — шёпотом продолжила она. — Я, верно, очень глупая, — сжимая руку брата, всхлипнула она. — Мне показалось, что он влюблён в меня, но я ошиблась. Боже, Серёжа, как же я ошиблась. Он ненавидит меня, винит меня в смерти брата, но я не желаю ему смерти, потому что люблю его, несмотря ни на что. Ты должен остановить их. Он собирается стреляться с князем Куташевым, потому что я не открыла тебе правды, и ты всё неверно истолковал. Ефимовский просил моей руки, но я отказала ему.

— Мари, — смущённо отвёл глаза Ракитин, — ежели бы я знал, что ты увлечена им… ежели бы только знал. Я должен был сказать тебе, что Мишель брат Андрея, но мне не хотелось напоминать тебе лишний раз о том.

Марья заплакала, размазывая слёзы по щекам.

— Я поеду с Бетси в Полесье. Мне ничего более здесь не нужно. Всё, что хочу, тишины и покоя. Прошу тебя.

— Сделаю, что смогу, — погладил её по руке Ракитин, поднимаясь с края постели.

В доме Калитиных, начиная со следующего дня, никого не принимали. Ждали, когда поправится Марья Филипповна, чтобы ехать в деревню. Справиться о ней приходил князь Куташев, Елена Андреевна вышла к нему и на его вопрос о состоянии mademoiselle Ракитиной отвечала, что дочери уже лучше, но она никого не принимает.

От Ракитиных князь Николай отправился в дом Ефимовского. Андрея он нашёл в своём кабинете. Граф что-то писал, сидя за столом. В вестибюле стояли уложенные сундуки и чемоданы.

— Nicholas, — поднялся он ему навстречу, — рад видеть тебя.

— Ты уезжаешь? — недоверчиво глядя на него, осведомился Куташев.

— Видимо, ты сочтёшь меня трусом, — скользнула по его губам мимолётная усмешка над самим собой, — но я не могу поступить иначе. Я просил руки mademoiselle Ракитиной, но Марья Филипповна мне отказала. Желаешь вызвать меня, так я к твоим услугам.

— Я никогда не считал тебя трусом? Боже упаси! Одного не пойму: отчего тебе непременно нужно уезжать? А как же служба? Полк?

— Отныне служить Государю и отечеству мне предстоит в другом месте. Меня перевели в Нижегородский полк.

— Отчего? Донесли о намерении стреляться со мной? Отчего меня не тронули?

— Я сам подал прошение, — прошёлся по кабинету, заложив руки за спину Ефимовский.

— Неужели мало было? Неужели забыл об Остроленке? — нахмурился Куташев. — Тебя с того света почитай достали. И снова на войну?

— Я не могу иначе, — вздохнул Андрей. — Прочти, — подал он Куташеву письмо, что лежало на краю стола.

Начав читать, Николай смутился, и хотел было вернуть письмо Ефимовскому, но Андрей настоял на том, чтобы он прочёл его до конца.

— Мари прямо пишет обо всём. Надеюсь, ты поймёшь, отчего я не могу поступить иначе.

"André, Вы писали мне, что ваше предложение руки и сердца, остаётся в силе, но я не могу принять его. Вы предложили мне руку, но не сердце, и я понимаю отчего. Мне понятны Ваши чувства. Я виновата в том, что случилось с Вашим братом, и Вы решили наказать меня. Поверьте, я достаточно наказана, и вовек не забуду ни Вас, ни Мишеля. Я желаю Вам счастья с той, что станет мила Вашему сердцу, и могу лишь просить Вас простить мне мои прегрешения вольные и невольные. Господь завещал нам прощать своих врагов, вот и я уповаю на то, что Вы найдёте в своём сердце толику милосердия, дабы отпустить и мне мои грехи. М.Р.".

— Мари — девушка, из-за которой стрелялся Мишель? — протянул письмо обратно Ефимовскому Куташев.

— Да, — свернул письмо и убрал в карман мундира Ефимовский. — Когда я встретил её здесь в столице в первый раз, я не знал, кто она, — вздохнул Андрей. — То было невероятное чувство. Я словно ожил, я искал с ней встреч. Я полюбил. Никогда ещё я не чувствовал в себе чувства столь сильного и светлого, но потом… Теперь ты знаешь, отчего я не могу остаться здесь. Я не могу, жить как прежде, делать вид, что ничего не произошло, столичный свет слишком тесен, дабы избегать встреч, а видеться с ней я не могу. Я дважды просил её руки и дважды получил отказ. Я даже радовался тому, что ты вынудил меня сделать ей предложение, ведь по собственной воле я бы не смог. Это было бы предательством памяти Мишеля. Но видеть её мне тяжело, потому я желаю уехать, забыть.

— Но отчего Кавказ?

— Оттого, Mon cher ami, что там у меня не будет времени мечтать о том, чему быть не суждено.

— Барин, лошади готовы, — заглянул в комнату берейтор. — Ехать пора.

— Прощай, Nicholas. Коли что случится, не поминайте лихом, — хлопнул Куташева по плечу Андрей.

В начале февраля приехали в Полесье. К тому времени прислуга постаралась вернуть особняку его первоначальный вид, и в доме почти не осталось следов пребывания семейства Величикиных. Марья заняла свои прежние покои, а Бетси разметили в комнатах, что раньше принадлежали Елене Андреевне. Сама madame Ракитина заняла более скромные апартаменты, согласившись с тем, что отныне хозяйка в Полесье Бетси. Елена Андреевна желала вообще уехать в Ракитино, но усадебный дом в скромном имении нуждался в ремонте, потому она решила остаться с невесткой и дочерью до лета.

О том, что случилось в Петербурге предпочитали не говорить. Раз и навсегда тема эта оказалась в семье под запретом, о том не говорили, словно ничего и не было. Дабы занять себя, Марья взялась распорядиться перевезти вещи, вывезенные в Ракитино, обратно в Полесье. С утра до ночи она хлопотала вместе с прислугой, укладывая посуду, картины, ковры, ведь дом в Ракитино по весне собирались ремонтировать, а потому всё надлежало вывезти. Проезжая мимо сворота в Клементьево, Марья Филипповна несколько раз останавливала возницу, но так и не решилась посетить могилу Мишеля, опасаясь, что madame Соколинская, проживавшая нынче в усадьбе, её приезду будет не рада.

Она старалась не вспоминать о времени, проведённом в столице, и у неё почти получилось отрешиться от тягостных мыслей об Андрее, коли бы не письмо, что пришло от княжны Ирины.

Mademoiselle Гагарина писала, что сожалеет о поспешном отъезде своей подруги, ведь она так надеялась, что Мари будет на её свадьбе с Борисом. О помолвке уже объявили и венчаться собирались на Красную Горку. Прочитав первую часть письма, Марья Филипповна улыбалась, радуясь счастью Ирэн, а вот вторая часть её расстроила.

"… Mon cher amie (мой милый дружочек), не знаю, что вышло промеж тобой и Андреем, но Ефимовский подал прошение о переводе на Кавказ. Борис говорил, что его полк нынче находится на Лезгинской линии и там бываю весьма горячие столкновения с этими ужасными горцами.

Mademoiselle Урусова всем говорит, что граф Андрей сбежал от того, что ты проходу ему не давала, преследуя его на каждом шагу. Разумеется, я не верю этой чудовищной лжи. До чего неприятная и злая девица. Я как-то сказала ей о том, что её злоязычие не доведёт её до добра, но она только рассмеялась мне в ответ. О, мне было так неприятно. Надеюсь, что на будущий сезон ты вернёшься, иначе мне будет очень скучно без тебя. Я и сейчас скучаю. Может быть летом, когда мы поедем в Смоленские владения Бориса, я уговорю его заехать к вам. Надеюсь, ты будешь рада. Твоя meilleure amie (лучшая подруга) Ирэн.".

"Отчего он уехал на Кавказ? Отчего туда, где война? Туда, где любой день может стать последним?" — в который раз думала Марья, позабыв о начатой работе, что лежала у неё на коленях. Глядя в заснеженный парк, она видела не белые сугробы, укрывавшие статуи и фонтаны, не оголённые чёрные ветки деревьев, а лицо Андрея, каким оно было в тот самый миг, когда он говорил о своём брате. О сколько боли, сколько муки было в синих глазах, что она успела так сильно полюбить. И она была причиной тому. Чтобы она чувствовала, ежели бы знала, что, к примеру, Андрей оказался виноват в смерти Сержа? Верно, она бы возненавидела его всей душой. Но нынче душа её лишь мучилась и страдала от неразделённой любви. Видимо, Господь наказал её любовью к человеку, не способному ответить на её чувство.

С каждым прожитым днём настроение Бетси всё более ухудшалось. Её тягость уже становилась заметна, она несколько подурнела лицом, исчезли лёгкость и изящество. Походка её сделалась тяжёлой и неуклюжей.

Зная о том, что Настасья находится ровно в том же положении, что и её золовка, Марья только диву давалась тому, как её горничная умудряется ловко скрывать всё от посторонних глаз. Впрочем, широкий сарафан скрадывал очертания фигуры девушки, тогда, как Бетси продолжала носить приталенные платья.

После позднего ужина с четой Василевских, что заехали выразить радость по поводу возвращения Ракитиных в семейное гнездо, Марья долго лежала без сна, вспоминая, каким щенячьим влюблённым взглядом весь вечер смотрел на неё Поль. Она даже пожалела, что отказала ему, когда Василевский просил её руки. Но это было столь давно, будто в другой жизни. В той жизни, где она была юна, беспечна и каждый день просыпалась с уверенностью, что всё самое лучшее и интересное ждёт её впереди. Поль стал бы ей замечательным мужем, нежным, любящим. Что с того, что она не любила его? Разве любовь принесла ей счастье?

Ей послышался тихий стон из будуара, где обыкновенно ночевала Настасья. Прислушавшись и убедившись, что ей не показалось, Марья Филипповна села на постели. Тихий полный муки стон заставил mademoiselle Ракитину подняться с постели. Подхватив капот со спинки кровати, она поспешила выйти из спальни. Настасья скорчившись лежала на полу в луже крови, что растекалась по светлому паркету.

— Настя! — бросилась к ней Марья, присаживаясь подле неё на колени. — Да что же это, Настя?! — попыталась она поднять горничную.

— Помираю я, барышня, — прошептала Настасья и закусила до крови губу, дабы удержать крик боли.

Марья метнулась к дверям, распахнула двери в коридор и вихрем промчалась к покоям матери. Страх увиденного гнал её по коридору к покоям матери.

— Маменька! — вбежала она в спальню, оттолкнув с дороги девку Елены Андреевны. — Маменька! — заливаясь слезами, принялась она тормошить мать. — Настя умирает! — выпалила она, гладя в сонные глаза матери.

— С чего ей помирать? — поднялась Елена Андреевна. — Скорее, маменька, помочь надобно, — тянула её за собой Марья.

Madame Ракитина нащупала босой ногой комнатные туфли, ворча себе под нос, одела халат и последовала за дочерью.

— Свечи подай! — распорядилась она столпившейся в дверях прислуге, встав на пороге будуара Марьи и, загораживая ото всех то, что происходило в комнате.

Принесли свечи. Елена Андреевна склонилась над Настасьей, что уже даже не стонала, а лишь дышала тяжело и мучительно. Оглядев лужу крови, madame Ракитина велела лакею перенести девку на кушетку и замыть кровь на паркете.

— Что же ты, голубушка? — принялась отчитывать девку барыня, сурово поджав губы. — Дитя нагуляла, да скинуть надумала? Отчего не сказала? С кем не бывает? Кто отец-то? Стёпка поди? — продолжала допытываться Елена Андреевна, имея в виду лакея, что частенько крутился около хорошенькой горничной.

Между делом послали за доктором.

— Серж — отец, — дотронулась до плеча матери левой рукой Марья, правой утирая слёзы, что струились по лицу.

Елена Андреевна тяжело вздохнула, оборачиваясь к дочери:

— Ступай, Маша! Нечего тебе тут делать! — положила она руки на плечи дочери и вытолкала её из комнаты.

Марья не могла спать. Она кружила по своей спальне, прислушиваясь к тому, что происходило за стеной. Устав ходить, она опустилась на колени и принялась горячо молиться о том, чтобы Господь не забирал Настасью.

Доктор приехал лишь утром. Он ничего не смог поделать. Большая кровопотеря и большой срок тягости не оставили Настасье никаких шансов. К обеду она затихла.

"Это я виновата! Я! — корила себя Марья. — Я должна была сказать Сержу, но со своими горестями совсем позабыла о том!"

Из деревни пришли женщины и мать Настасьи, дабы забрать тело и приготовить к погребению. Тихий беспрерывный плач выматывал всю душу. Прислушиваясь, Марья и сама не могла удержать слёз и рыдала, пряча лицо в маленькой подушечке из тех, что лежали на кушетке около окна её спальни.

Елена Андреевна, уставшая от волнений ушедшей ночи, вошла к ней, когда тело бедной горничной уже увезли и, присев подле дочери на кушетку, попросила её не говорить Бетси о том, кто был отцом ребёнка. Марья кивнула, соглашаясь, и вновь залилась слезами.

— Я знала, маменька. Надобно было сказать Серёже.

— И что с того? — вздохнула madame Ракитина. — Бывает, Маша, что такое случается. Мужчины не думают о последствиях своей страсти. Ты бы сказала Сержу, но ничего бы не переменилось. Он бы выдал её скоренько за кого-нибудь из дворовых, а муж поколачивал бы жену за то, что она ему барского байстрюка принесла. Может, и грех говорить такое, но так даже лучше.

На другой день после похорон Настасьи у Марьи появилась новая горничная, бойкая черноглазая девчушка шестнадцати лет по имени Мила. Девица стремилась во всём угодить барышне, но mademoiselle Ракитину её чрезмерное усердие только раздражало. Марья всем была недовольна и не потому, что Милка делала что-то не так, а потому что это востренькая смешливая девчушка была не Настасья. Настасья была ей куда ближе, чем просто прислуга. Почившей горничной были ведомы все тайны её барышни, с ней Марья делилась своими секретами, иногда просила совета, а Милка была просто горничной.

С утра mademoiselle Ракитина разбранила Милку, потому как ей не понравилось, как та расчёсывала её, мол, за волосы тянула, потом платье не то подала. Весь день Марья терзалась угрызениями совести, вспоминая, как тихо всхлипывала в углу маленькая горничная, а вечером подарила ей новую атласную ленту и лишь тяжело вздохнула, когда Милка обрадовалась подарку, тотчас забыв о всех своих огорчениях.

К весне Бетси сильно раздобрела. Приезжавший смотреть её доктор, сказал, что ей надобно больше ходить и бывать на свежем воздухе. Роды следовало ожидать к концу мая, началу июня. Из-за растаявшего снега в парке было очень сыро и грязно, потому прогулки ограничивались стенами усадьбы.

Бетси быстро уставала и часто капризничала. Она вообще сделалась плаксивой и раздражительной. Часами она просиживала у окна гостиной неотрывно глядя на подъездную аллею. Марья, как могла, старалась скрасить досуг невестки. Она часто читала ей вслух, но замечая, что та её не слушает, откладывала книгу и просто молча сидела рядом или бралась за вышивку.

— Отчего Серж не едет так долго? — заговорила как-то Бетси, как обычно глядя в окно. — Он даже не пишет мне. Верно, я ему опротивела, — вздохнула она, оборачиваясь к золовке.

— Ну, что вы такое говорите, Лиза? — отложила работу Марья. — Серёжа любит вас и скоро обязательно приедет, — постаралась она успокоить молодую женщину.

— Я боюсь, — наполнились слезами глаза Бетси. — Иногда мне кажется, что я умру также, как ваша несчастная горничная, — высморкалась она в платок.

— Господь с вами! — всплеснула руками Марья. — Маменька вон и меня и Серёжу родила, и жива — здорова. И с вами всё хорошо будет. Я вас малыш скоро появится, и вы будете любить его, и Серёжа, я знаю, полюбит его.

Бетси слабо улыбнулась в ответ.

— А пойдёмте гулять, — взяла её за руки Марья. — Аллеи почти просохли, день такой чудесный, солнышко светит.

— Идёмте, — согласилась Бетси.

Почти два часа Лиза и Марья ходили по центральной аллее. Снега в парке почти не осталось, только кое-где в тени мостиков и в глубоких чашах фонтанов он ещё оставались грязно серыми съёжившимися клоками. Когда они возвращались к дому, во двор въехала карета. Сергей Филиппович спустился с подножки и остановился, глядя на сестру и жену, вышедших из парка. При виде Бетси, Ракитин нахмурился, но при её приближении заставил себя улыбнуться и пойти навстречу.

— Ma cherie, — склонился он к жене, целуя её в щёку, — прости, что так долго. Служба.

Взяв жену под руку, Сергей повёл её к дому. Бетси словно расцвела в тот день. Её глаза лучились такой радостью, что становилось почти незаметно, сколь сильно она подурнела за время тягости. За ужином Серж был сама любезность, он сел подле жены и ухаживал за ней, но Марья замечала, что всё это напускное, что брат старается изо всех сил не выказать неприязни, что испытывает к жене.

Вечером перед сном, Марья зашла к нему в кабинет. Она очень соскучилась и ей не терпелось поговорит с братом, но ещё больше, она желала рассказать ему о Бетси. Ей казалось, что ежели Серж узнает, как Лиза страдала в его отсутствие, то он переменит к ней своё отношение.

— Серёжа, — подошла она к нему со спины, обнимая за шею, — как же мы все скучали без тебя. Как там в Петербурге? — поинтересовалась она.

Серж улыбнулся, взял сестру за руку и усадил на подлокотник кресла, в котором сидел сам.

— В Петербурге сыро и ветрено. Я получил отпуск до лета и пока останусь с вами.

— Лиза очень скучала пока тебя не было, — вздохнула Марья.

— Я не могу всё время сидеть подле её юбки, — нахмурился Ракитин.

— Да, но ты мог бы писать ей чаще, — упрекнула его сестра.

— Я был занят, — отозвался Сергей. — Я смотрю у тебя новая горничная, — после непродолжительного молчания заговорил он, не желая говорить о своих взаимоотношениях с женой. — А где Настя?

— Настя умерла, — вздохнула Марья и отвела взгляд.

— Умерла? — поднялся с кресла Ракитин. — Но отчего?!

— В том есть и твоя вина, Серёжа, — встала следом за ним Марья и в волнении прошлась по кабинету.

— Как я могу быть виноватым в том? — искренне изумился Ракитин.

— Настя в тягости была, — чувствуя, как запылали щёки, отвечала Марья. — Она ребёнка скинуть хотела, — отвернулась Марья от брата.

Ракитин долго молчал, стоя посреди комнаты, словно впал в ступор, а потом шагнул к поставцам и, распахнув дверцы, достал бутылку шотландского виски из коллекции, что когда-то собрал их отец. Вытащив пробку, Ракитин сделал большой глоток, и со стуком поставил бутылку на стол. Опустившись в кресло, он закрыл лицо руками.

— Я не хотел, — глухо отвечал он. — Я не желал ей смерти.

— Я знаю, — подошла к нему Марья, положив ладони на плечи. — Потому ты очень нужен здесь. Лиза очень боится. Ей кажется, что она тоже умрёт, как Настя.

— Она знает? — поднял голову Ракитин, обеспокоенно гладя в глаза сестре.

— Нет, — покачала головой Марья. — Маменька решила, что ей ни к чему знать о том.

— Я останусь, пока она не родит, — отвечал Сергей, поймав руку сестры и запечатлев на ней поцелуй. — Я рад, что ты была с ней всё это время.

— Серёжа, — робко заглядывая ему в глаза, начала Марья, — ты ничего не слышал о Ефимовском?

— Отчего ты спрашиваешь? — нахмурился Сергей.

— Не знаю, — вздохнула Марья. — Сердце не на месте. Давит что-то вот здесь, — дотронулась она до груди.

— Нет. Ничего не слышал, — покачал головой Ракитин. — Забудь о нём.