Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 31

На полном скаку тройка влетела в слободку, распугивая её обитателей. Зашлись истошным лаем собаки. Куташев выбрался из саней и махнул вознице рукой, мол, не жди.

— Рада! Твой гаджо приехал! — с громким криком побежал к большой избе чумазый мальчишка.

На крыльцо, кутаясь в пуховую шаль, вышла тоненькая, как тростинка девушка. Буйную гриву чёрных, завивающихся кольцами волос, трепал ветер, бросая отдельные пряди цыганке в лицо. Пухлые алые губы раздвинулись в ослепительную белозубую улыбку.

— Приехал, князь, — легко сбежала она по ступеням и, совершенно не смущаясь любопытных взглядов сородичей, повисла у Куташева на шее. — Я ждала тебя, — поднявшись на носочки, прижалась она губами к его щеке.

Николай стиснул в объятьях тонкий стан. Рада податливо прильнула к нему всем телом. Потёрлась щекой о мягкий воротник его шубы, будто кошка. Князь улыбнулся ей и, склонившись, поцеловал в яркие губы.

— Идём в дом, — взяла она его за руку. — Холодно, — зябко повела девушка хрупкими плечами.

— Идём, — эхом откликнулся Куташев, поднимаясь вслед за ней по низеньким скрипучим ступеням.

Присев на лавку около печи, Николай из-под полузакрытых век наблюдал, как хлопочет Рада, собирая на стол нехитрую снедь. В избу потянулись её соплеменники. Коли приехал молодой богатый гаджо, стало быть, будут танцы и песни до самой зари, пока последний цыган не упадёт на лавку или под неё, сморённый хмелем и усталостью. Но нынче Куташеву было не до веселья. Будто уловив его унылый настрой, один из цыган, перебирая струны на гитаре, тихо завёл грустный напев.

— Что ты завыл, Шандор, — недовольно прервала грустную песню старая цыганка. — Видишь, барин и так печалится. Он к нам приехал, дабы мы его развеселили, — поднялась она со своего места и шагнула к Куташеву.

— Позолоти ручку, барин, а я тебе скажу, как печаль твою унять, — льстиво завела она.

Зазвенели мониста на необъятной груди цыганки, когда склонилась она над ладонью князя.

Долго всматривалась она в хитросплетение линий, и лишь тяжко вздохнула, выпустив его ладонь.

— Ну, что же ты там увидела? — усмехнулся Куташев.

— Кто-то спутал все нити твоей судьбы, князь, — тихо отозвалась цыганка.

— Разве не человек творец своей судьбы? Коли я окажусь на распутье, только мне решать, в какую сторону пойти.

— Так-то оно так, — обнажила в грустной улыбке гнилые зубы старуха. — Да только всё одно судьба каждого из нас вышита звёздами на ночном небе.

— И что же там вышито для меня? — удержал её за руку Куташев, когда старуха уже собралась отойти.

Старая цыганка пожала полными плечами:

— Прости, князь. Не увидела, — отвела она взгляд.

— Ну, будет, — подскочил с лавки Шандор и, налив полную чарку водки, с поклоном поднёс её Куташеву.

— Выпей, князь, вся печаль твоя и отступит, а мы тебе будем петь до утра.

Взяв в руки чарку, Куташев залпом выпил её содержимое и вытер губы рукавом бобровой шубы. Цыгане одобрительно загудели. Взяв в руки гитару, Шандор ударил по струнам весёлым перебором, зазвенел бубен, Рада вышла на центр комнаты, высоко подняв руки над головой и пошла по кругу, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, в такт ускоряющейся мелодии. Легконогая, тонкая, она будто летела над полом, взметнулись цветастые юбки, зазвенели браслеты на запястьях и щиколотках.

Лишь для него одного был сей безумный вихрь танца, улыбка не сходила с лица девушки, в глазах легко читался немой призыв. Мелодия оборвалась внезапно, рухнув на колени, так, что цветастая юбка легла вокруг согнутого стана на подобии перевёрнутой чаши цветка, девушка какое-то время не шевелилась, потом поднялась, легко и грациозно, покачивая бёдрами, прошла и села на лавку рядом с Николаем.

— Ты очень красивая, Рада, — тихо заметил Куташев, — наливая в серебряный кубок вино для танцовщицы.

Говорил он ей то от чистого сердца. В ней не было ни капли фальши, ни тени притворства. Если бы и он смог полюбить её так же, как она его, плюнул бы на все условности и в очередной раз эпатировал свет, женившись на цыганке. Только с ней он ощущал свободным от всяческих условностей, только с ней ему не надобно было претворяться тем, кем он не являлся на самом деле.

— Это ты красивый, — застенчиво улыбнулась девушка, принимая из его рук кубок. — Что тебе старая Аза сказала? — поинтересовалась она.

— Ничего, — пожал плечами Куташев.

В избе становилось жарко. Скинув с плеч шубу, Николай ослабил узел шёлкового галстука, а потом и вовсе снял его, накинул на шею чумазому мальчонке и махнул рукой, мол, дарю. Далеко за полночь продолжалось шумное веселье, поймав пристальный взгляд Куташева, Рада поднялась из-за стола и, не церемонясь, принялась выпроваживать сородичей из дому.

Старая Аза ушла последней. Подозвав девушку напоследок к себе, старуха тихо прошептала ей на ухо несколько слов и удалилась.

Оставшись наедине с цыганкой, Николай поманил девушку к себе. Нисколько не стесняясь, Рада скользнула к нему на колени, обвила тонкими руками крепкую шею и прильнула к губам в долгом томительном поцелуе.

Остаток ночи минул незаметно, словно в одно мгновение. Куташев так и не заснул. Поутру, едва только за окном забрезжил серый зимний рассвет, князь поднялся с узкого ложа и, стараясь не шуметь, принялся одеваться. Как бы он не старался вести себя, как можно тише, но Раду всё же разбудил. Девушка села на постели, натянув на грудь одеяло из цветастого ситца на вате.

— Уходишь? — разочаровано поинтересовалась она.

— Пора, — улыбнулся Николай. — Дело у меня есть безотлагательное. Вот улажу все свои неурядицы и вернусь к тебе, — пообещал он.

— Я буду ждать, — застенчиво улыбнулась в ответ Рада.

Ушедшая ночь, словно открыла ему глаза на самого себя, он словно бы со стороны увидел и себя, и Марью Филипповну, и до того омерзительна сделалась ему эта жизнь, полная условностей. Для чего? Зачем? К чему эти игры, коли можно жить свободно! Нет, пока ещё не поздно надобно разорвать к чёрту эти узы и забыть, как страшный сон. К чёрту всё! Пусть говорят, что хотят, ему не в первой!

Конечно, для визита в дом Ракитиных, время было совсем неподобающее, потому князь Куташев решил сначала поехать к себе, чтобы переодеться, дабы иметь вид более пристойный.

Несмотря на то, что возницу Николай отпустил, свои сани он обнаружил прямо перед крыльцом избы. Куташев улыбнулся. Прислуга хорошо знала его привычки, и даже ежели он оставался где-то на ночь, то поутру предпочитал покинуть любовное гнёздышко, как можно раньше.

Тройка лихо домчала его до Петербурга. Дома ждал накрытый в столовой завтрак, покончив с которым Николай поднялся к себе, дабы сменить одежду, и отправиться, наконец, туда, куда собирался, но его задержали дела. Из Сосновки прибыл управляющий с жалобой на соседа, науськивающего своих мужиков рубить деревья в сосновом бору. Пришлось вникать в суть его затруднений. Пока он разбирался с делами поместья, в кабинет робко поскрёбся дворецкий и доложил, что к нему с визитом пожаловала княгиня Анненкова.

— Ваше сиятельство, — заглянул дворецкий, — я говорил, что вы нынче не принимаете, но княгиня Анненкова настаивает.

Тотчас отпустив управляющего, он велел дворецкому проводить княгиню к нему в кабинет.

Ирина Александровна вошла в комнату, поздоровалась, пытаясь вести себя непринуждённо, но скрыть беспокойство и нервозность у её сиятельства не получалось. Тревожный взгляд княгини перебегал с предмета на предмет, уголки губ дрожали в нервической улыбке, словно она собиралась сказать или сделать что-то весьма и весьма ей неприятное, но необходимое.

— Ирэн, вы обворожительны, — склонился над протянутой рукой Николай.

— А вы всё такой же льстец, Николя, — присела в кресло и расправила юбки молодая княгиня. — Я должна поговорить с вами. Возможно, то, что вы услышите от меня, вас очень огорчит, но промолчать я не могу, — вздохнула она.

— Я вас слушаю, — сложив руки на груди, присел на подлокотник соседнего кресла Куташев.

— Прежде, чем я расскажу вам то, что должна, дайте мне слово, Николя, что всё сказанное никогда не выйдет за пределы этой комнаты.

— Странно, что вы сомневаетесь, Ирэн. Прежде я не был замечен в желании позлословить на чей-нибудь счёт, — усмехнулся Куташев. — Но, так и быть, я даю вам слово, что всё, что вы скажете, останется между нами.

— Вы зря настроены столь легкомысленным образом, Николя. Речь пойдёт о вас и о Марье Филипповне, — довольно резко, отозвалась княгиня Анненкова.

— Я уже заинтригован, Ирэн, — поднялся с подлокотника Куташев и пересел в кресло.

— Боже, мне так тяжело говорить, но я должна, — подняла она голову, глядя ему прямо в глаза. — Маша… она использует вас.

— Об этом я уже догадался. Вы не сказали мне ничего нового, Ирэн.

Ирина Александровна судорожно вздохнула, сцепила тонкие пальцы в замок в нервном жесте.

— Всё гораздо хуже, чем вы думаете, Николя. У Марьи Филипповны есть повод желать брака с вами. Она решила, что вы можете избавить её от некого рода затруднений.

— И что же это за затруднения? — нахмурился Куташев.

— Марья Филипповна в тягости, — отвела взгляд княгиня.

В комнате воцарилась оглушающая тишина, только размеренное тиканье напольных часов нарушало её.

— Отец ребёнка — Андрей? — сопоставив все факты и высказывания Марьи Филипповны о Ефимовском, поинтересовался Николай.

Ирина Александровна молча кивнула.

— Ну, что же, Ирина Александровна, видимо, я должен поблагодарить вас за то, что раскрыли мне глаза, — поднялся с кресла Куташев.

— Боже, Николя. Знали бы вы, как мне гадко нынче, — отвернулась княгиня.

— Вам не в чем себя винить, Ирэн, — тепло улыбнулся ей Куташев, стараясь поймать её взгляд. — Это не вам в голову пришла мысль наградить будущего супруга чужим ублюдком.

Ирина вздрогнула от холодности его тона.

— Я умоляю вас, Nicolas, будьте к ней снисходительны. Я лишь желала предупредить вас, дабы вы не стали жертвой интриги, но я вовсе не желаю зла mademoiselle Ракитиной.

— Вам не стоит тревожиться о том, Ирэн. Тем более что сегодня я, так или иначе, собирался порвать с Марьей Филипповной.

— Я пойду, пожалуй, — поднялась Ирэн. — Ещё раз прошу вас, не судите её слишком строго. Я не знаю, что произошло между mademoiselle Ракитиной и его сиятельством графом Ефимовским, но уверена, что ей пришлось нелегко.

Проводив княгиню, Куташев остался один. Он не поехал сразу к Ракитиным, надобно было успокоиться. С одной стороны, ему было безумно смешно от того, что он сам не смог раскусить mademoiselle Ракитину, но с другой — душила ярость. Видимо, Марья Филипповна и в правду в отчаянии, коли решилась использовать его, хотя, может быть, она не настолько хорошо знакома с его репутацией.

И ежели поутру он всё ещё ощущал некие угрызения совести от того, что собирался взять обратно своё слово, то после визита княгини Анненковой его оставили всяческие сомнения в правильности принятого решения. Мало того, сложившаяся ситуация его даже забавляла, поскольку нынче он получил ответы на все свои вопросы. Всё оказалось предельно просто: девица попала в весьма щекотливую ситуацию и решила скоренько выскочить замуж, дабы прикрыть свой грех. Что ж, не ново и оттого безумно скучно.

Не надобно быть семи пядей во лбу, дабы понять, что после его визита и разрыва отношений Марья Филипповна вновь кинется на поиски кандидата в супруги. Пожалуй, он мог бы даже поставить на то, что, наплевав на чувства брата к mademoiselle Урусовой, она постарается вернуть расположение князя Урусова. Поговаривали, что князь некогда даже выкупил все закладные отца mademoiselle Ракитиной, в надежде склонить её к замужеству. Так что самый вероятный кандидат в рогоносцы — именно Илья Сергеевич. Будет весьма забавно пронаблюдать за тем. Одним махом — двух зайцев: и княжне нос утрёт, и грех прикроет. Николай со смешком покачал головой: "Ай да Марья Филипповна!"

Он мог бы поспорить с кем угодно, что так и будет, ибо, судя по всему, времени у Марьи Филипповны оставалось совсем немного и раскидывать сети на новую жертву она не станет, по пытаясь разрешить затруднения, как можно скорее и с наименьшими потерями. В чём, в чём, а расчётливости и трезвости рассудка ей отказать нельзя. Ведь он и сам не раз восхищался этой чертой её характера.

Невольно в сознание закралась мысль о том, что станется с ни в чём неповинной жертвой подобной интриги. Родится дитя, и как поступит Урусов? Илья Сергеевич непременно поймёт, отчего Марья Филипповна сменила гнев на милость. Безусловно, он признает ублюдка своим, но вряд ли окружит заботой и вниманием. "Ребёнок, — вздохнул Куташев. — Ведь это не только Марьи Филипповны ребёнок, но и Андрея. И что же его ожидает? Может быть, написать Ефимовскому, но ведь дал слово, что от меня никто не узнает о том. Нет. Не могу".

Николай принялся мерить широкими шагами ковёр в кабинете. Не сообщи ему княгиня Анненкова о положении Марьи Филипповны, обман всё одно раскрылся бы. Так вправе ли он лишить Андрея возможности узнать о том, что он станет отцом? Он не должен вмешиваться, пусть сие останется на совести mademoiselle Ракитиной. Боже, подумать только и он всерьёз намеревался сделать ей предложение!

Куташев вновь сел за стол, выдвинул верхний ящик и вынул бархатный мешочек. Развязав тесёмки, князь вытряхнул на ладонь фамильный перстень с рубином. В двери постучали.

— Entrez! — откликнулся Куташев.

— Барин, вы выезд заложить велели, — остановился на пороге слуга, склонившись в поклоне. Готово всё.

— Иду, — поднялся из-за стола князь.

Бессознательно опустив перстень в карман, Куташев торопливо покинул кабинет. Так или иначе, ему придётся объясниться с Марьей Филипповной. Никому не позволительно водить за нос князя Куташева и остаться притом безнаказанным.

Марья Филипповна не заставила себя долго ждать и уже спустя четверть часа после того, как дворецкий доложил ей о визите его сиятельства, она спустилась в гостиную. Мари в некоторой нерешительности застыла перед дверями гостиной. Сердце учащённо билось в груди перепуганной птахой. Глубоко вдохнув, девушка кивнула лакею, и он широко растворил двери перед ней.

— Bonjour, Nicolas, — поздоровалась она, величественно вплывая в гостиную. — Мне сказали, вы желали меня видеть.

Николай окинул девушку пристальным взглядом. Невольно взор его задержался на тонкой талии, скользнул выше к полной груди и глубокому декольте. Губы искривились в усмешке: Марья Филипповна ждала его визита и готовилась к нему самым тщательным образом. Жаль её разочаровывать, он уже успел привыкнуть к её обществу, к ироничным пикировкам, к её едким, полным сарказма замечаниям. Предполагается, что нынешний визит должен стать последним, вряд ли она захочет иметь с ним дело, когда он выскажет то, зачем пришёл.

В серо-голубых глазах mademoiselle Ракитиной застыло ожидание и тревога, вызванная его долгим молчанием и оскорбительным осмотром, которому он подверг её. Невольно она облизнула пересохшие губы:

— Что же вы молчите, Nicolas? — выдохнула она, приблизившись к нему вплотную.

— Думаю, Мари, — усмехнулся Куташев. — Вы невероятно красивая женщина. Впрочем, вам о том и без меня известно.

Марья внимательно вгляделась в лицо князя Куташева. В горле пересохло от страха, что вдруг сковал уста. Когда цель была уже совсем близка, её стали одолевать сомнения. Он говорил именно те слова, что она ждала услышать, но во взгляде явно читалось другое, да и в самом тоне, которым было произнесено признание, сквозила ирония, граничащая с сарказмом.

— И о чём же вы задумались, позвольте полюбопытствовать?

— Мне подумалось о том, что фамильные драгоценности Куташевых прекрасно смотрелись бы здесь, — дотронулся он указательным пальцем до ямочки между ключиц, — и здесь, — тронул он маленькую жемчужную серёжку.

Марья изумлённо выдохнула, глядя в глаза Куташеву, но не смогла вымолвить ни слова.

— Что же вы молчите? — усмехнулся князь. — Коли не люб я вам, так и скажите.

— Nicolas, право слово, ежели вы таким способом делаете мне предложение… — выдавила она из себя.

Николай завладел её рукой и поднёс к губам тонкую кисть:

— Разве вы не того ждали?

Опустив руку в карман сюртука, Куташев извлёк из него перстень с рубином и надел на тонкий палец mademoiselle Ракитиной.

Марья застыла, подобно изваянию в парке, глядя на кроваво-красный рубин на своей руке. Уголки её губ медленно опустились. В голову закралась мысль о том, что княгиня Анненкова узнав о помолвке не станет молчать и расскажет Куташеву о том, что она сама поведала ей в порыве отчаяния. Осторожно вытащив свою ладонь из рук Николая, она отвернулась. Паника овладела всем её существом. Стиснув пальцы левой руки, она ощутила, как рубин больно впился в нежную кожу. Решение пришло внезапно. Стащив кольцо с пальца, она повернулась к князю и протянула ему перстень на раскрытой ладони.

— Николай Васильевич, я не могу выйти за вас, — скороговоркой произнесла она.

— Pourquoi? (Отчего?), — недоумённо взлетели вверх густые тёмные брови Николая.

Он ждал изъявлений радости и отказом оказался немало обескуражен. Вовсе не так он себе всё представлял.

— Не спрашивайте, — повернулась к нему спиной девушка.

— Вы отказываете мне? — недоверчиво осведомился князь.

— Да, я отказываю вам, но не спрашивайте отчего, — не поворачиваясь, опасаясь, растерять остатки решимости и смелости, отвечала Марья.

И что же вынуждает вас отказать мне.

— Я не могу стать вашей женой, Nicolas. Есть обстоятельства, о которых вы не знаете. Я думала, что смогу, но нет.

— И что же это за обстоятельства, Мари? Разве вы не того желали?

— Вы правы. Я надеялась на то, что вы сделаете мне предложение, но я не люблю вас. Я завлекала вас, как могла, дабы потешить уязвлённое самолюбие, но более не желаю обманывать. Я люблю…

Куташев приложил палец к её губам, не дав произнести имя.

— Полно, Марья Филипповна. Я в кое-то веки собираюсь поступить, как человек чести и делаю то, чего от меня с таким нетерпением ожидает свет, не портите же мне всю интригу. Разве вы сами не того же добивались? Или пожелали вдруг выставить меня совершенным идиотом? В таком случае мне придётся шепнуть кое-кому из любителей позлословить на чужой счёт о том, как дивно я провёл с вами время, предаваясь восторгам плотской страсти.

Марья ошеломлённо распахнула глаза, рука помимо воли взметнулась вверх, но реакция Куташева оказалась молниеносной. Больно перехватив тонкое запястье, он поднёс её кисть к губам и поцеловал в раскрытую ладонь.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, на мой счёт ma cherie, или слишком высокого мнения обо мне. Никогда более не поднимайте руку на меня, ибо в другой раз я непременно отвечу вам тем же, — прищурились тёмные очи князя.

— Вы — мерзавец, сударь! — процедила Марья Филипповна, силясь вырвать руку из его хватки.

— Мне нет дела до того, кем вы меня считаете, mademoiselle. Сделать из меня посмешище я вам не позволю.

С этими словами, он вновь надел на палец Марьи кольцо и погладил подушечкой большого пальца покрасневшее запястье девушки.

— Я жду, — улыбнулся князь.

— Я стану ваше женой, — опустила голову Марья, глядя себе под ноги.

— А как же поцелуй, дабы скрепить любовные обеты? — иронично осведомился Куташев.

— Катитесь к чёрту, ваше сиятельство! — вспыхнула гневным румянцем, Марья Филипповна.

Николай расхохотался, глядя на разъярённую фурию перед собой. Определённо, его семейная жизнь не будет скучной.

— Полагаю, ваше веселье совершенно неуместным, — процедила mademoiselle Ракитина.

— Вы правы, Мари, — в притворном раскаянии ответил Куташев, наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц. — Я оставлю вас, ибо совершенно очевидно, что ныне моё общество вам в тягость. Думаю, поразмыслив над моим предложением вы по достоинству оцените все выгоды нашего союза.

— Сделайте милость, оставьте меня, Nicolas, — вздохнула Марья Филипповна.

От внимательного взора Куташева не укрылось, каких трудов ей стоило сохранить самообладание и сдержать слёзы, что уже блестели в глазах. Видимо душевные силы её были на исходе, и потому Николай не стал более задерживаться в доме Ракитиных. Чего-чего, а видеть её слёз он не желал.