Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 27

Дорогой до Москвы Марью стали одолевать сомнения, всё ей казалось, то она совершила непростительную ошибку, оставив Веденское. Несколько раз она порывалась вернуться и дождаться возвращения Ефимовского из Можайска, но всякий раз ей мешало уязвлённое до самой глубины души самолюбие. "Но каков! Он всё решил! Он велел дожидаться его в усадьбе! Нет, вернуться, стало быть, признать за ним право распоряжаться своей жизнью! Но отчего он был так холоден поутру?! Отчего слова его о том, что надобно сделать оглашение звучали, столь безрадостно? Разве можно так?!" Не было отныне обратного пути. Вернуться к нему, как побитая собачонка, испугавшись того, на что решилась, вернуться, чтобы видеть в его глазах насмешку и презрение? Нет уж. Господь не выдаст, свинья не съест, а она не станет дожидаться его только потому, что он так решил. Коли нужна, пускай догонит, пускай воротит, а ежели нет, то на нет и суда нет. При мысли о том, что может стать известно об оглашении, сделанном после того, как она приехала в Веденское, Марье становилось дурно. Не надобно быть семи пядей во лбу, дабы понять причины столь поспешного обручения. По всему выходит, что она вынудила графа сделать предложение, а уж коли припомнить ещё и слухи, что распустила в столице княжна Урусова о том, что Ефимовский, якобы сбежал на Кавказ потому как mademoiselle Ракитина ему проходу не давала, так и вовсе тошно становится. "Довольно!" — поджала губы Марья, когда возок остановился у ворот московского особняка Калитиных.

— Милка, — бросила она быстрый взгляд на горничную, — о том, что ночь провели в Веденском никому не сказывай, — напутствовала она девку, зная, что та большая охотница языком чесать по чём зря.

Видя, что барышня не в духе, горничная испуганно кивнула. Выбравшись из возка, Марья постаралась улыбнуться дворецкому, спешащему навстречу приехавшим.

— Марья Филипповна, — подавая руку, засуетился тот, — вот уж не ждали. Хорошо же, что вы нынче приехали, как угадали. Василий Андреевич поутру в столицу собирался выезжать.

— А что дядюшка дома будет? — осведомилась она в передней, снимая капор, отороченный мехом лисицы, и протягивая тот лакею.

— Дома, — помогая ей снять салоп, отозвался дворецкий. — Обедать собирались. Вы прямо к столу поспели.

— Вот и славно, — улыбнулась Марья. — Дюже голодна нынче.

Покидая Веденское, Марья не стала задерживаться даже для того, чтобы выпить чашку кофе, и в животе давно урчало от голода. Заслышав голоса в передней, Василий Андреевич вышел из кабинета.

— Марьюшка, — удивлённо распахнулись тёмные глаза Калитина, — ты как здесь?

— А я, дядюшка, в Петербург с вами поеду, к Сержу, — устремляясь в раскрытые объятья, отвечала Марья.

— Отчего надумала вдруг? — повёл он племянницу в столовую, где прислуга уже накрывала стол к обеду.

— От скуки, верно, — беспечно улыбнулась Марья.

— Ну, коли решила, то поедем, — покачал головой Ракитин.

За обедом Марья говорила без умолку, стараясь заглушить чувство страха, что росло в душе с каждой минутой. Калитин всё более хмурился, понимая, что неспроста она так говорлива и нарочито весела нынче. Расспрашивать не стал, полагая, что дорога впереди неблизкая, захочет, сама обо всём поведает.

После обеда Марья, сославшись на усталость, удалилась в покои, что всегда занимала, бывая в московском доме дядьки, сказав, что желает отдохнуть с дороги. Оставшись одна, девушка, не раздеваясь упала на кровать, уставившись широко открытыми глазами в потолок. Мыслями она снова вернулась в Веденское, вспоминая ушедшую ночь. Ах, какими нежными были руки Андрея, какие слова, полные страсти, шептал он ей, осыпая ласками и поцелуями. Так что же случилось поутру? Отчего он был столь холоден, столь бесконечно далёк? О, как ненавидела она его в тот момент, когда говорил с ней так зло и отрывисто, будто обвинял в чём-то. А он и обвинял. Разве не спросил, каким образом она оказалась в его имении? Стало быть, не поверил, что с пути сбились, решил, что нарочно к нему приехала.

Уезжая, она оставила записку, написанную второпях. Вспоминая о чём написала, Марья едва не застонала вслух. Пока водила пером по бумаге, ею владели гнев и обида, что, как известно, совершенно никудышные советчики. Не надобно было писать всех тех слов, что нашёптывала собственная оскорблённая гордость, ведь, по сути, своей рукой написала о том, что прошедшая ночь для неё ничего не значит и свои планы относительно сезона в столице она менять не собирается. "Не стану более писать к нему, не стану искать с ним встреч. Будь, что будет", — решила она, закрывая глаза и проваливаясь в дрёму.

Из Можайска Андрей вернулся поздним вечером. Дорогою он много думал о своём отношении к mademoiselle Ракитиной и пришёл к выводу, что, в сущности, ему всё равно, коим образом она оказалась в Веденском. Приехала ли она нарочно, либо действительно метель заставила её искать пристанища на ночь в первой попавшейся усадьбе, отныне не имело значения. Важно было лишь то, что после дивной ночи, что он провёл с ней, все его метания и сомнения остались позади, и отныне она принадлежала ему. Раздумывая над тем, какой станет его жизнь, Андрей пытался представить себе семейный быт. Верно, всё переменится. Возможно, он оставит службу и подаст в отставку, превратившись в помещика, занятого исключительно собственным хозяйством и семейными хлопотами. Вероятно, Марья Филипповна пожелает переменить обстановку в огромном унылом и мрачном доме, и он не станет тому противиться. А ещё Андрей думал о детях. Сколько Господь пошлёт им? Вспоминая собственное безрадостное и одинокое детство, ему виделся большой дом, наполненный детскими голосами, ему хотелось, чтобы кто-то маленькими нежными ручками обнимал его и называл так трогательно: papa. И всё это ныне возможно. Отчего он так долго медлил? Надобно было ещё в Петербурге настоять на этом браке. Чёрт с ней, с гордостью, можно было наступить ей на горло, опуститься на одно колено и притвориться влюблённым до безумия. Зная женскую натуру, можно было быть уверенным, что тогда mademoiselle Ракитина ему бы не отказала.

Едва он вошёл в дом, навстречу ему поспешил дворецкий.

— Марья Филипповна ещё почивать не ложились? — весело осведомился он у слуги, снимая перчатки.

— Барышня ещё поутру уехали. В аккурат за вами, ваше сиятельство, — отозвался дворецкий, помогая хозяину снять шубу.

— Уехала?! — замер Андрей. — Отчего? — более обращаясь к самому себе, тихо спросил он.

— Не ведаю, — отозвался слуга. — Письмо вам оставили. Я его у в кабинете на столе положил.

Не глядя более на пожилого слугу, Андрей широким шагом пересёк вестибюль и распахнул двери, ведущие в южное крыло дома, туда, где располагался кабинет, прежде принадлежавший его отцу, комната, которую он ненавидел всей душой.

— Свечи зажги, — коротко распорядился он, обращаясь к семенящему следом за ним лакею.

Не дожидаясь пока прислуга зажжёт свечи в массивном канделябре, Ефимовский взял в руки белеющий на столе лист бумаги и вышел в хорошо освещённую гостиную. Пробежав глазами несколько строк, написанных знакомым почерком, явно второпях, Андрей выронил из рук злополучное письмо. Болезненно кольнуло в груди. Закрыв ладонью глаза, Ефимовский опустился в кресло.

"André, я освобождаю Вас от любых обязательств. Нынче утром я поняла, что не могу связать с Вами свою жизнь. Я не люблю Вас, Вы не любите меня. Наш брак стал бы ошибкой. Прощайте, André".

Первым порывом было велеть запрягать да ехать в Москву, но он тотчас угас стоило только подумать о том, что, верно, именно того от него и ждут. Нет он не поедет за ней. Довольно уже. Он трижды просил её руки, и трижды ему отказали, стало быть, надобно просто забыть о том. "Господи, но отчего так больно?" — судорожно вздохнул Андрей, отнимая ладонь от лица.

— Прошку позови, — обратился он к застывшему на пороге лакею.

Слуга, по тону голоса мгновенно уловив дурное настроение барина, бегом кинулся исполнять приказ. Поднявшись с кресла, Ефимовский прошёл в кабинет, где уже зажгли свечи. Андрей шагнул к поставцам. Слегка покрытый пылью хрустальный графин с бренди стоял на своём месте. Вынув пробку, он огляделся в поисках стакана и, не найдя его, отхлебнул прямо из горлышка.

— Звали, барин? — появился на пороге Прохор.

— Собирай багаж, поутру выезжаем, — распорядился Андрей, ставя графин на место.

— Далеко? — осмелился поинтересоваться камердинер.

— В Тифлис, — отрезал Андрей, предвосхищая дальнейшие расспросы.

Ефимовский решил, что поедет через Москву. Он непременно заедет в дом Калитина, и коли Марья Филипповна окажется там, сам скажет её дядьке о том, что его племянница провела с ним ночь, не оставив mademoiselle Ракитиной путей к отступлению, а коли не застанет её, то тогда поедет в Тифлис в штаб Кавказского корпуса. Отпуск его ещё не окончился, потому пускай командование решает, куда его определить. Не было желания возвращаться в Новые Закаталы. Слишком памятно было ошибочное решение, повлёкшее гибель стольких людей из его эскадрона, принятое им в угоду собственным амбициям.

Ночью Андрею не спалось, его не покидало ощущение, что время утекает, как вода сквозь пальцы, но всё же утром, собираясь выезжать, он не торопился, памятуя о данном самому себе обещании. В Первопрестольную он приехал после полудня. В Московском доме барина не ждали, а потому среди челяди поднялась настоящая суматоха, стоило ему только ступить на порог своих московских владений.

На Никольской улице, где располагался особняк Калитина, Ефимовский объявился только ближе к вечеру. Встретивший его в передней дворецкий с порога объявил, что господа отбыли в столицу нынче поутру. Андрей знал, что так и будет, потому нисколько не был удивлён его ответом. Ежели поторопиться и в ночь выехать из города, то можно нагнать Калитина и его племянницу по дороге в Петербург, но, повинуясь указующему персту судьбы, Андрей не стал предпринимать попыток настигнуть беглянку. Вместо того он вернулся в особняк, поужинал и, коротая время перед сном, достал из саквояжа несколько писем, писанных рукой Марьи Филипповны.

Почти до полуночи он просидел в гостиной в кресле у камина, по нескольку раз перечитывая её послания, а после собрал все, запечатал в один конверт и, надписав адрес столичного особняка Ракитина, велел лакею поутру снести письмо на почтовую станцию. Всё было окончено нынешним вечером. Марья Филипповна пожелала вернуть ему свободу от любых обязательств, и Ефимовский воспользовался предоставленным ему правом. Ему подумалось о том, что, полагая дело решённым, он не проявил должной осторожности, и та ночь могла иметь последствия. Впрочем, зная Марью Филипповну, можно быть уверенным, что она изыщет способ известить его, коли подобное всё же случится.

В Петербург приехали в середине декабря. Заканчивался Рождественский пост, и столица готовилась с размахом встретить новый 1835 год. Василий Андреевич предложил было племяннице воспользоваться его гостеприимством, но Марья пожелала остановится в доме брата на набережной Фонтанки. Особняк перешёл в наследство Сержу после того, как скончалась Бетси. Помимо дома в Петербурге владения Ракитина увеличились весьма значительно. Ныне ему принадлежало два имения в Тульской губернии и одно в Тверской, а также огромный особняк в Москве. Сергей Филиппович стал весьма состоятельным человеком.

Впрочем, его карьера также не стояла на месте. Должность адъютанта военного министра осталась в прошлом. Ныне Сергей Филиппович занимал ответственный пост в Провиантском департаменте Главного штаба. Будучи человеком состоятельным, Ракитин не пускался в различные авантюры подобно своим предшественникам с целью приумножить имеющееся в его распоряжении состояние, а потому заслужил репутацию человека неподкупного и весьма щепетильного в том, что касалось напрямую его служебных обязанностей. Подобное положение льстило самолюбию Ракитина. Он оброс полезными знакомствами с связями и стал довольно значимой персоной. Его охотно приглашали, его мнением интересовались, его благосклонность пытались заслужить.

Сергей Филиппович и сам не заметил, когда он успел стать завсегдатаем светских гостиных. В том не было ничего удивительного. Истекал положенный срок траура по усопшей супруге, и молодой, привлекательный человек, занимающий довольно высокую должность при Главном штабе, стал желанным гостем в домах, где имелись девицы на выданье.

Подмоченная репутация сестры для Ракитина могла стать источником неприятностей и беспокойства, может быть, оттого и не выказал он особой радости при появлении Марьи в Петербурге. Впрочем, на сей счёт он довольно быстро успокоился. Ему неведомы были причины, по которым сестра пожелала вести затворнический образ жизни, но то его вполне устраивало.

А причины те были вполне очевидны. На третий день по приезду в столицу Марья получила письмо: весьма объёмный конверт, подписанный рукою графа Ефимовского. Гадая, о чём он мог ей писать, mademoiselle Ракитина поспешила уединиться, дабы прочесть послание. Разочарованию её было безмерно, когда, вскрыв конверт, она обнаружила в нём собственные письма, что писала к Андрею и ни строчки от него. Это был окончательный разрыв. Именно в то мгновение, когда Марья осознала, что Ефимовский отказался от неё и не станет более искать её расположения, ей стало по-настоящему страшно. Не стоило ей искушать судьбу, пытаясь потворствовать собственным желаниям.

Вволю нарыдавшись, она застыла в странном оцепенении, сидя у окна в полутёмной спальне и невидящим взглядом уставившись на улицу. Сама загнала себя в ловушку, из которой не было выхода. О чём думала, когда писала последнюю короткую записку? И что нынче? Написать ему? Нет. Как можно, когда сама, собственной рукой вывела слова, освобождающие его от любых обязательств? Не думала она, что Андрей воспользуется тем, но видимо ошиблась, полагая, что не достигнут ещё порог терпения. Всё кончено отныне.

Марья не интересовалась приглашениями и не донимала брата просьбами вывести её в свет. Минуло две седмицы её пребывания в Петербурге, на смену отчаянию и страху пришло странное спокойствие, полная отрешённость. Она словно бы и не жила теперь, дни протекали уныло и образно. Поначалу её меланхолия не вызвала беспокойства у Сержа, он полагал, что она стала следствием разлуки, на которую сестра добровольно обрекла себя, уехав из Полесья в Петербург, но время шло, а состояние её всё более усугублялось. На все расспросы она неизменно отвечала, что её ничего не беспокоит.

Столица шумно отпраздновала Новый год, в Зимнем состоялся ежегодный императорский бал, знаменовавший собой официальное открытие светского сезона в Петербурге, а Марья всё ещё маялась хандрой. Проснувшись ранним январским утром, она долго лежала в постели, дивясь тому, как светло в комнате, несмотря на ранний час. За окном мягкими пушистыми хлопьями падал снег. Понимая, что более не уснёт, она, поёживаясь, выбралась из тёплой постели и, обхватив себя руками за плечи, прошлась по комнате. Потянувшись за капотом, висевшим на спинке кресла, она выронила его из рук и наклонилась, дабы поднять. Голова её закружилась, ноги подкосились, липкая холодная испарина выступила на лбу, замутило. Стараясь совладать с подступившей дурнотой, Марья медленно опустилась в кресло и, дотянувшись до колокольчика на столе, раздражённо встряхнула им, потому как голос отказывался повиноваться ей.

В комнату заглянула заспанная Милка.

— Звали, барышня? — зевая осведомилась горничная.

— Нехорошо мне, — выдавила Марья. — Поди воды принеси.

Милка побледнела, испуганно во все глаза глядя на неё.

— Что стоишь столбом? — простонала девушка, подпирая рукой голову, что так и клонилась на грудь.

— Так… — осеклась Милка, умолкнув так и не договорив.

— Что? — с трудом подняла голову Марья.

— В тягости вы, барышня, — пробормотала девка, отводя глаза.

— Не может быть того! — ахнула Марья Филипповна и тотчас умолкла, пытаясь припомнить, когда в последний раз с ней случалось женское недомогание.

После той ночи в Веденском ни разу и не было. Девушка вздрогнула. Ледяная длань страха сжала сердце, замершее в груди.

— Воды принеси умыться, — осторожно поднялась она на ноги. — Ежели кому скажешь, отправлю обратно в деревню, на скотный двор, — пригрозила она горничной, взиравшей на неё с ужасом едва ли не большим, чем тот, что обуял её саму.

Первой мыслью было написать Андрею, и она даже взялась исполнить своё намерение, поднявшись после завтрака в свои покои. Просидев почти два часа к ряду над чистым листом бумаги и не написав ни строчки, Марья в отчаянии смяла ни в чём не повинный лист и со злостью швырнула его через всю комнату. Ей пришло в голову, что, может, и не стоит ничего писать, а надобно поехать в Веденское, дабы объясниться с Ефимовским при личной встрече, но чем больше она думала о том, тем более абсурдной казалась ей эта мысль. Что ежели Андрей не пожелает выслушать её? Драгоценное время, коего, видит Бог, у неё оставалось совсем немного, будет упущено, ведь вскоре положение её станет вполне очевидным. От неминуемого скандала её могло спасти только поспешное замужество.

Стараясь взять себя в руки, Марья стала перебирать в памяти своих поклонников, обдумывая, кого из них она смогла бы легко провести. Первым ей вспомнился князь Урусов, но Илья Сергеевич, наверняка, заподозрит неладное, коли она столь непредсказуемо сменит вдруг гнев на милость. Был ещё Шелехов, который в прошлом сезоне весьма настойчиво добивался её благосклонности. Жаль только, что нынешний сезон чета Анненковых проводила в деревне, а в отсутствие Ирины она не знала, каким образом напомнить Николаю о своём существовании.

Взгляд её рассеянно скользил по комнате пока не наткнулся на Милку, что сидя в углу в кресле, чинила ночную рубашку, на которой оторвалось кружево.

— Собирайся, — велела mademoiselle Ракитина, — гулять пойдём.

Стены роскошной спальни давили на Марью, захотелось выйти на улицу, вдохнуть полной грудью морозный январский воздух. Ей всегда хорошо думалось во время пеших прогулок, вот и ныне она решила прибегнуть к испытанному средству.

Пройдя по набережной Фонтанки, девушка свернула к Летнему саду. На улице было безветренно и довольно тепло. Снег мягко ложился на перила мостов, на гранитные колоны и кованные решётки ограды Летнего сада, под его тяжестью ветки деревьев склонились, образуя над аллеями своды из причудливого белоснежного кружева дивной красоты.

После полудня в парке было довольно многолюдно. Нашлось довольно много желающих совершить променад в столь чудесный зимний день. Марья, склонив голову, задумчиво брела по алее, немного поодаль за ней семенила Милка, озираясь по сторонам. Всю жизнь прожившая в поместье, девка немного робела, оказавшись на улицах большого города. Глядя себе под ноги, Марья носком сапожка пинала рыхлый снег, кусая губы от досады на то, что, как назло, в голову не приходило ни одной дельной мысли. Она настолько глубоко погрузилась в свои размышления, что не смотрела, куда идёт. Столкнувшись с шедшим ей навстречу офицером, Марья уронила в снег новую беличью муфту. Молодой человек отступил в сторону и остановился. Mademoiselle Ракитина скользнула по нему равнодушным взглядом и некоторое время просто смотрела на лежащую в снегу муфту, продолжая пребывать в глубокой задумчивости. Ей даже в голову не пришло, что воспитанный человек поспешил бы подать даме оброненный ею аксессуар, а не стоял бы столбом, наблюдая за ней. Но нынче мысли её были столь далеки от действительности, что она не придала значения подобной мелочи. Склонившись за муфтой неосознанным грациозным движением, она подняла её, отряхнула от налипшего снега и повесила на руку.

— Бога ради, простите. Я нынче такая рассеянная, — улыбнулась Марья, поднимая голову, и вглядываясь в лицо того, кто стоял перед ней.

Она не увидела едва заметной саркастической усмешки, скользнувшей по красиво-очерченным губам, но вот интерес, на мгновение вспыхнувший в тёмных глазах и тотчас скрытый за занавесом густых ресниц, от неё не укрылся.

— Ну, что вы, сударыня, — улыбнулся офицер. — Это я должен извиниться.

— Nicolas, вы?! — изумлённо выдохнула Марья, заливаясь смущённым румянцем.

— Марья Филипповна? — пришёл черёд удивиться князю Куташеву.

— Я вас не признала, — улыбнулась Марья, продолжая разглядывать его из-под широких полей, надетого на ней капота, отороченного белым мехом песца.

— Признаться, я вас тоже, — усмехнулся Куташев. — Вновь решили попытать счастья в столице? — предложил он ей руку.

— Разве не за тем приезжают в столицу незамужние барышни? — довольно резко отозвалась Марья Филипповна, опираясь на предложенную руку.

Уязвлённая насмешкой, почудившейся ей в словах князя, она глядела прямо перед собой, а потому не увидела недоумённо приподнятой брови, и лёгкого покачивания головой. Куташев привык к повышенному вниманию со стороны противоположного пола, ему давно были известны все те уловки, коими пользуются незамужние девицы, стараясь привлечь к себе внимания. В этот арсенал обыкновенно входили якобы случайные встречи, оброненные предметы дамского туалета, томные взгляды из-под ресниц и, конечно же, непременное смущение в ответ на галантные слова и жесты, ожидаемые от противоположной стороны.

Признаться, ответ mademoiselle Ракитиной Николая несколько озадачил. Он ждал, что она оскорбится, окинет его пренебрежительным взглядом и, повернувшись спиной, поспешит избавиться от его общества, но вместо того, Марья Филипповна вернула ему его же сарказм и даже не отказалась продолжить прогулку в его обществе. Куташев оказался заинтригован. Однако же беседа не складывалась. Пушистые снежные хлопья медленно кружились в воздухе, ложились на ветки деревьев, на одежду гуляющей по заснеженному парку публики.

Не имея более намерения уязвить её, Николай заговорил вновь, постаравшись придать беседе иной, более непринуждённый тон:

— Любите гулять под снегом? — поинтересовался он.

— Люблю, — не поворачивая головы, отозвалась mademoiselle Ракитина. — Возможно, сие вам покажется банальным и скучным, но мне нравится пройтись в такую погоду, это способствует размышлениям.

— Отчего же, — без тени иронии отвечал Куташев. — Тут я, пожалуй, с вами соглашусь. Сам люблю пройтись. Ну, а как поживает Сергей Филиппович? — осведомился он, пытаясь поддержать разговор.

— Отчего бы вам у него об этом не спросить? — замедлила шаг Марья, поворачиваясь лицом к своему спутнику. — Могли бы нанести нам визит? — блеснули насмешкой серо-голубые глаза.

— Отчего бы и не нанести, — усмехнулся в ответ Куташев. — Вы остановились в доме вашего родственника на Английской набережной? — поинтересовался он.

— Нет. Нынче в доме брата на Фонтанке, — вновь взяв его под руку, отозвалась Марья. — Здесь недалеко, — добавила она.

— Вы позволите вас проводить? — спросил Куташев, подстраиваясь под её неспешный шаг.

— Опасаетесь не найти дороги, ваше сиятельство? — не удержалась от колкости mademoiselle Ракитина.

Её безумно злил тон, что позволил себе Куташев при встрече и оттого никак не получалось претвориться безучастной к его словам. Николай позволил себе короткий смешок, по достоинству оценив сей выпад, характеризующий Марью Филипповну скорее, как девицу взбалмошную, нежели барышню благовоспитанную.

— С вами я не прочь заплутать в каком-нибудь укромном уголке, — тихо ответил князь, склоняясь к ней.

Полные чувственные губы Марьи Филипповны гневно сжались в тонкую линию, но осознав, что Куташев именно того и добивался, забавляясь её злостью, mademoiselle Ракитина внезапно остановилась. Мысль, пришедшая ей в голову, сначала показалась забавной. Отчего бы и не увлечь его, заставив искать её расположения? Видеть его у своих ног было бы весьма занятно. А дальнейшие размышления так и вовсе позволили увидеть немалые выгоды в том, ведь время на этот раз вовсе не было её союзником, скорее напротив. Вместо того чтобы оскорбиться, Марья негромко рассмеялась, показав ровные белые зубки.

— Да, вы наглец, сударь, — отозвалась она, продолжив путь. — Вынуждена отказаться от столь заманчивого предложения. Плутать зимой по парку довольно холодно.

— Я мог бы пригласить вас куда-нибудь, — поддержал игру Куташев. — Скажем, в театр. Вы любите театр?

Марья Филипповна тяжело вздохнула.

— Люблю, — честно призналась она, перестав кокетничать.

— Вы уже видели новую оперу в Большом? — поинтересовался Николай.

— Мне бы очень хотелось пойти, — отозвалась она. — Анненковы нынешний сезон проводят в деревне, увы, некому составить мне компанию. Серж почти всё время занят делами службы, и, признаться, я скучаю здесь. Но ваше общество — едва ли подходящая компания, — отвернулась она от него.

Куташев уловил перемену в её настроении. В тоне mademoiselle Ракитиной на этот раз не прозвучало и намёка на флирт, и похоже, её огорчение было совершенно искренним. Николай, обдумывая её ответ, некоторое время молчал, а после заговорил совершенно серьёзно.

— Моя сестра могла бы составить нам компанию, и таким образом все приличия будут соблюдены.

— К чему вам эти хлопоты? — иронично осведомилась Марья.

— Не ищите злого умысла, mademoiselle, — пожал широкими плечами Николай. — Возможно, мне просто захотелось сделать вам приятное. Так вы принимаете моё приглашение?

— Грех отказываться от такой любезности, — не смогла удержаться от сарказма mademoiselle Ракитина.

— Я пришлю вам записку, сообщу о времени представления, — усмехнулся князь.

— Буду ожидать с нетерпением, — не могла не оставить последнее слово за собой Марья.

Марья огляделась. За разговором она и не заметила, что они покинули Летний сад и уже почти дошли до дома Сержа на Фонтанке.

— Благодарю за чудесную прогулку, — улыбнулась она напоследок и поспешила взойти на крыльцо.

У дверей она обернулась. Милка поднималась следом, а князь Куташев всё стоял на том же месте, где они простились, глядя вслед своей нечаянной спутнице.