Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 54

Отцвела сирень, осыпался чубушник, тёплый солнечный май сменился дождливым июнем. Старожилы давненько не помнили такой ненастной погоды: сырой и промозглой. Крестьяне опасались, что обилие влаги и довольно холодные дни погубят будущий урожай.　

В усадьбе тоже царило уныние. После панихиды обитатели Полесья словно погрузились в спячку. Только маленькая Лиза и Мишель, едва сделавший свои первые шаги, не понимая всеобщего настроения, радовались своим маленьким детским открытиям, случавшимся ежедневно. Иногда, наблюдая в детской за играми малышей, Княгиня Куташева улыбалась, но не прежней жизнерадостной улыбкой, а лишь бледной её тенью, мелькавшей на бескровных губах, но то случалось крайне редко. Череда серых унылых дней нагоняла тоску на молодую вдову, грустные думы одолевали Марью Филипповну. Пытаясь представить собственное будущее, она неизменно мысленно возвращалась к одному и тому же видению: Софья в подвенечном платье и подле неё Ефимовский. Она не могла видеть его, говорить с ним, опасаясь, что не сможет держаться достойно, коли ей придётся выслушать его. Долг, честь — для неё эти слова не значили ровным счётом ничего, но несли в себе угрозу её спокойствию, возможному счастью. Может быть именно потому она до последнего, как утопающий за соломинку, цеплялась за мысль, что весть о смерти Николая — чудовищное недоразумение, но сама жизнь задалась целью убедить её в обратном.

Она и радовалась и огорчалась отсутствию вестей от Андрея. Стало быть, он не спешил объясниться с Софьей, но и разлука с ним давалась нелегко.　

Вскоре после отъезда Хоффманна в Полесье пожаловал ещё один гость, поверенный князя Куташева. Целью его поездки было оглашение завещания. Согласно последней воле усопшего князя имение Сосновки отходило его сыну и наследнику Михаилу Николаевичу, большая усадьба под Варшавой дальнему родственнику по материнской линии Владеку Кшесинскому, а всё остальное имущество, в том числе владения в Тверской губернии и дача в Ялте — Софье. Своей же вдове князь не оставил ничего, кроме Ракитино, что получил за ней же в приданое.　

Марью Филипповну завещание нисколько не удивило, а вот Софья после его оглашения пребывала в глубоких раздумьях. О том, что её покойная матушка была из рода Кшесинских, Софья знала, как знала и то, что княгиня Куташева была единственным ребёнком в семье богатого польского шляхтича, потому после смерти отца и унаследовала большой фольварк неподалёку от Варшавы. Ни о каком Владеке Кшесинском она и слыхом не слыхивала. Ежели у них и имелась родня по материнской линии, то она о ней ничего не знала.　

Выслушав душеприказчика покойного супруга, княгиня Куташева, не проронив ни слова, покинула комнату. Едва за Марьей Филипповной закрылась дверь, поверенный смущённо взглянул на княжну:

— Софья Васильевна, ваш брат оставил ещё одно распоряжение относительно вас, — сконфуженно пробормотал он. — Я не хотел говорить о нём в присутствии княгини.　

— Говорите же, — Софья отвлеклась от своих размышлений. — Не думаю, что меня можно ещё чем-то удивить.　

— Николай Васильевич распорядился, что в случае вашего замужества за графом Ефимовским, вы лишаетесь права на наследство, и всё имущество переходит к Михаилу Николаевичу.　

Mademoiselle Куташева промолчала в ответ, пытаясь осмыслить сказанное поверенным, но заметив его вопрошающий взгляд, рассеянно улыбнулась:　

— Благодарю вас, вы проделали долгий и утомительный путь, дабы выполнить последнюю волю Николая Васильевича.　

— Это мой долг, — поверенный развёл руками. — С вашего позволения, мне бы хотелось отдохнуть с дороги. Годы дают о себе знать, к тому же сырая ненастная погода… — седовласый адвокат поморщился, — долгие путешествия уже не для меня.

Что ж, Николай оказался верен себе даже после смерти, поставив сестру перед выбором: любовь или наследство. Впрочем, сей выбор был бы совершенно очевиден, будь у неё хоть малая толика уверенности в том, что однажды Андрей откроет ей своё сердце, но, увы, разум подсказывал, что тому не суждено случиться. А может быть, его решение продиктовано раскаянием и угрызениями совести? Ведь он не мог не знать о чувствах Марьи Филипповны к Andre, а стало быть, лишая её возможности соединиться с тем, кого она любит, он, таким образом, хотя бы попытался смягчить боль потери.　

Но нет, это слишком маловероятно. Она голову сломала, пытаясь разгадать сию шараду. Безусловно, Сосновки большое и доходное имение, но всё же это ничтожно мало по сравнению со всеми остальными владениями Куташевых. Что хотел сказать Николай, лишив своего наследника, пускай и не по крови, но по фамилии, причитающегося ему наследства?

Софья устало потёрла виски. Ежели она откажется от брака с Ефимовским, не надобно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что по окончанию траура Андрей обвенчается с Марьей Филипповной. Мишель его сын, стало быть, Ефимовский не оставит его, и будущее юного князя Куташева будет обеспечено должным образом. Но ежели она пойдёт на поводу собственного эгоистичного желания и согласится на этот брак, навязанный Ефимовскому её братом, тогда Мишель обретёт права на всё наследство Куташевых. "Справедливо", — вздохнула княжна. Глаза слипались, от множества мыслей, противоречащих друг другу, разыгралась мигрень. Как бы то ни было, Софье надлежало принять решение, пока она не сделает выбора, вопрос о наследстве останется нерешённым.

На другой день сразу после завтрака княжна Куташева попросила заложить коляску. На вопрошающий взгляд Марьи Филипповны она ничего не ответила. Ей и без того нелегко далось принятое к рассвету решение, и казалось, что даже ничтожные силы, которые она потратит на объяснения, способны переменить его. Всю ночь Софья ворочалась в постели, не в силах уснуть. Душа маялась, металась из крайности в крайность. Ах, как велик был соблазн… но надобно было разрубить на раз сей гордиев узел и перестать мучиться несбыточным. Только тогда она обретёт покой, когда сожжёт за собой последний мост.　

Дорогою в Клементьево Софья пыталась составить разговор с Андреем. Ежели она хоть словом обмолвится ему о своих чувствах, то он не примет её отказа, а сделает так, как велит ему долг и его собственные понятия о чести и достоинстве. Стало быть, надобно привести иной довод. В голову приходила только одна мысль и, обдумывая её, Софья истово крестилась, мысленно прося прощения за ту ложь, что собиралась произнести.

До сего дня ей ни разу не доводилось бывать в усадьбе, ранее принадлежавшей младшему брату Ефимовского. Коляска остановилась перед воротами, mademoiselle Куташева с такой силой вцепилась в бортик, что судорогой свело пальцы на руке. Выслушав возницу, привратник открыл массивные створки, впуская незваную гостью. У Софьи сердце колотилось где-то в горле, темнело в глазах, пока она, опираясь на руку лакея, спускалась с подножки экипажа. Как во сне, повинуясь словам дворецкого, княжна прошла в небольшую гостиную и, только оставшись в одиночестве, она смогла обрести некое подобие спокойствия. Предоставленная сама себе, Софья огляделась. Комната, куда её проводили, явно принадлежала женщине. Стены в изобилии украшали акварели, выполненные искусной рукой, интерьер оживляли вышитые подушки, кружевные салфетки, цветы в вазах на столе и на комоде.　

Будучи сама страстной поклонницей живописи, княжна приблизилась к одной из картин и, склонив голову набок, любовалась восхитительной работой, изображавшей усадьбу в осеннем парке.　

— Это работа Мишеля, — услышала она за спиной знакомый голос и поспешно отшатнулась от картины. — Акварели во множестве обнаружили в кабинете после его смерти. Даже маменька не знала о его увлечении живописью. Похоже, он весьма стеснялся своего занятия, — Андрей грустно улыбнулся, пересёк небольшую комнату и остановился рядом с Софьей, разглядывая картину.

— Андрей Петрович, мне право неловко, что явилась к вам без приглашения, незваной, — Софья робко улыбнулась.　

— Оставьте, Софи. Я всегда рад вас видеть, — сказал Ефимовский, жестом предлагая присесть. — Моей маменьке нездоровится, она просила извиниться, что не может принять вас, как полагается.　

— О, мой визит не займёт много времени. Я приехала, дабы сказать вам, что знаю о вашем договоре с Николя, — княжна вздохнула, развязывая тесёмки ридикюля.　

Промокнув мгновенно увлажнившиеся глаза, Софья подняла голову, собираясь продолжить, но Андрей перебил её.　

— Софи, я давно собирался сказать вам… ваш брат поступил так, как должен был, взяв с меня обещание позаботиться о вас. Ради его памяти, ради той дружбы, что некогда связала нас, я готов оказать вам любую помощь, вы можете просить у меня всё что угодно, и я выполню всё, что в моих силах. Я обещал Николя, что женюсь на вас, но видит Бог, этот брак не станет счастливым ни для вас, ни для меня. Я не люблю вас, Софи, — Андрей вздохнул и отвёл взгляд. — Ежели вы не ждёте от меня взаимности, то, как только окончится траур, мы можем объявить о помолвке.

— Я понимаю, Andre. Единственное, чего не сделал Nicolas, так это не спросил меня. Прошло немало времени с тех пор, как вы впервые приезжали к нам в Сосновки, — Софья через силу улыбнулась, стараясь за улыбкой спрятать горечь разочарования и обиду. — Мы переменились, наши чувства переменились, потому я желаю сказать, что освобождаю вас от слова, данного моему брату. Я не могу стать вашей женой, потому как уже ответила согласием другому.　

— Софи, я рад, что вы нашли своё счастье, — мягко улыбнулся Ефимовский.　

Его синие глаза утратили хмурое настороженное выражение и ныне лучились искренней радостью, но не составляло труда заметить и облегчение, что он испытал после сказанных ею слов.　

— Je veux que vous soyez heureux, Andre. (Я хочу, чтобы вы были счастливы, Andre),　

— Княжна поднялась с кресла, расправляя складки траурного одеяния.　

— Мне лишь остаётся пожелать вам того же, Софи. Я надеюсь, ваш избранник окажется достойным вас, — Андрей поднялся вслед за ней.　

— Всего доброго вам, Андрей Петрович, — сказала Софья и поспешила проститься, опасаясь, что её душевных сил не хватит, дабы покинуть его дом с достоинством, не уронив себя в его глазах.

Но всё же, как же больно было видеть его радость, осознавать, что брак с ней виделся ему тягостной обязанностью! Неужели она так уж плоха? Проходя мимо зеркала, Софья невольно замедлила шаг и окинула взглядом своё отражение. Невысокая, темноволосая, большие чёрные глаза, блестящие от влаги, что грозила пролиться в любой момент, бледные округлые щёки, пухлая нижняя губа прикушена маленькими ровными зубками. Где уж ей тягаться с Марьей Филипповной? Даже Николя, обыкновенно привередливый и насмешливый там, где дело касалось женского пола, не устоял перед такой красотой, несмотря на то, что отрицал какие бы то ни было чувства к своей супруге. Они были красивой парой, но счастья это им не принесло. Одной страсти мало, дабы укрепить брак, дабы муж и жена стали единым целым, а у неё даже страсти нет. Никогда Андрей не смотрел на неё, как на желанную женщину, как смотрит на Марью Филипповну. Уж такой огонь разгорается тогда в его взгляде, просто диву даёшься, как другие не замечают того.

Едва расслышав торопливые шаги за спиной, Софья поспешно смахнула слёзы со щёк и, надвинув пониже шляпку, натянула перчатки.　

— Софи, я провожу вас. Смеркается. И я только тогда буду покоен, коли сам лично доставлю вас в Полесье.　

— Право, Андрей Петрович, не стоит, — не поднимая головы, пробормотала Софья.　

— И всё же я настаиваю, — мягко, но с нажимом ответил Андрей.　

— Ну, раз вы настаивает, мне остаётся только с благодарностью принять вашу компанию, — постаралась придать своим словам шутливую интонацию княжна.　

Дорогой они почти не разговаривали. Софья, не поворачивая головы, краем глаза любовалась безупречной посадкой его сиятельства в седле. Андрей, погружённый в свои думы, не замечал её взглядов. Ефимовскому очень хотелось увидеться с Марьей, но он понимал, что Софье будет неприятен его визит к жене покойного брата.　

Проводив mademoiselle Куташеву до ворот имения, Андрей спешился и приблизился к коляске, тихо промолвив:

— Софи, я благодарен вам за ваш визит. Вы сняли с моей души тяжкий груз, — он дотронулся до её маленькой изящной кисти, сжимающей низкий бортик коляски.　

— Вам не за что благодарить меня, Андрей Петрович. Я лишь хотела восстановить справедливость и избежать чудовищной ошибки, — промолвила княжна, пряча глаза от Ефимовского.　

— Прощайте же, Софи, — Андрей улыбнулся ей светлой лёгкой улыбкой. — Пусть Господь хранит вас на долгие годы.　

Софья молча кивнула в ответ и тронула возницу за плечо, приказывая трогаться. Коляска неспешно покатила по подъездной аллее, освещённой масляными фонарями, а граф Ефимовский легко вскочил в седло и вскоре исчез из поля зрения княжны.　

Весь день Марья Филипповна не находила себе места. С самого полудня она меряла нетерпеливыми шагами гостиную, время от времени выглядывая в окно, едва ей казалось, что послышался шум колёс подъезжающего экипажа. Елена Андреевна, чувствуя её раздражение и злость, не отважилась на расспросы, полагая, что придёт время, и Марья сама выложит всё, как на духу. Заслышав голоса из вестибюля и распознав голос золовки, Марья Филипповна, позабыв о всякой сдержанности, что надобно было бы проявить хотя бы в присутствии прислуги, распахнула двери гостиной и разгневанной фурией застыла на пороге.　

— Я полагаю, что вас можно поздравить с обручением?! — Громко осведомилась она, едва княжна развязала ленты перелины и передала её лакею.　

— Nous pouvons parler dans un autre endroit? (Мы можем поговорить в другом месте?) — Софья нахмурилась. — Moi il у a de quoi dire, mais ce n'est pas conqu pour les oreilles de la domestique. (Мне есть о чём сказать вам, но это не предназначено для ушей прислуги), — попеняла она княгине на её неподобающее поведение.　

— Oui. Dans la bibliotheque. (Да, пройдёмте в библиотеку), — тотчас сменила тон Марья Филипповна.

Пока лакей зажигал свечи в канделябре на массивном письменно столе, они обе хранили молчание, и только тогда, когда за ним закрылась дверь, заговорили одновременно.　

— Я полагаю, вы были у Ефимовского? — Обвинительным тоном осведомилась Марья Филипповна.　

Княгиня целый день думала о том, целый день подогревала в душе гнев и обиду и оттого плохо владела собой.　

— Вам никто не давал права говорить со мной в подобном тоне! — Повысила голос княжна.　

Щёки Софьи порозовели, тёмные очи гневно сверкали в полумраке помещения.　

— Вы не ответили, — Марья вызывающе вздёрнула подбородок.　

— Илья Сергеевич говорил со мной о браке, но предложения ещё не сделал, потому говорить о помолвке преждевременно, — Софья устало опустилась в кресло.　

— Так вы были у Урусова? — Сконфуженно пробормотала Марья Филипповна.

— Нет, — пристально гладя в глаза своей belle-sur, отозвалась княжна. — Я не ездила к Урусову. Вы правы. Я была с визитом у Андрея Петровича.　

Губы Марьи сложились в презрительную усмешку.　

— Безусловно. Le forgeron de son bonheur. (Каждый сам кузнец своего счастья). Иной шанс вам более не выпадет.

— Вы заблуждаетесь, — княжна, вздохнув, подняла руку ладонью кверху, призывая княгиню умолкнуть. — Позвольте я вам объясню, с какой целью нанесла сей визит, хоть видит Бог, после ваших слов, я того делать вовсе не обязана.　

— Я слушаю вас, — Марья Филипповна присела на стул, сложив руки на коленях, дабы унять дрожь в пальцах.　

— Полагаю, вам известно об обещании, что Nicolas вынудил дать его сиятельство графа Ефимовского, — начала Софья.　

Марья нехотя наклонила голову в знак согласия.　

— Безусловно, вы вряд ли заслуживаете снисхождения, — нахмурилась mademoiselle Куташева, — но Андрей любит вас. Право, не понимаю, за что. Но мы все не властны над собственными чувствами, а я так сильно люблю его, что не смогу заставить его страдать. Я поехала к нему, дабы сказать, что освобождаю его от данного слова, — выдохнула она.　

Марья Филипповна ошеломлённо воззрилась на золовку.　

— Вы либо дура, либо святая, Софи, — пробормотала она.

— Святая дура, — Софья горько усмехнулась. — Об одном прошу вас. Ради памяти моего брата, ради вашего сына, что носит фамилию Николя, откажитесь на время от встреч с Ефимовским. Не позорьте моего брата хотя бы после его смерти. Истечёт срок траура и в вашей воле будет поступить так, как вам подсказывает сердце и совесть, ежели она есть у вас, а пока дайте мне слово, что не станете более видеться с ним.　

— Я даю вам слово, что не стану предпринимать попыток увидеться с Andre до окончания траура, — с трудом выговорила Марья Филипповна.　

Щёки княгини пылали от стыда, от осознания того, что выпади ей самой такой шанс, она бы не преминула им воспользоваться.　

— Пожалуй, будет лучше вернуться в Сосновки, — тихо заметила Софья.　

— Подальше, — эхом отозвалась Марья Филипповна. — Как только погода восстановится, и подсохнут дороги, так и поедем. Впрочем, вам не обязательно уезжать, Софи. Маловероятно, что Илья Сергеевич поедет в Петербург до начала сезона.　

— Стало быть, увидимся в Петербурге во время сезона, — закончив на этом разговор, княжна поднялась с кресла.

На другой день Марья Филипповна получила письмо от Ефимовского. Андрей писал, что намерен вновь поступить на службу, а посему незамедлительно отправляется в Петербург, дабы подать о том прошение на высочайшее имя. "… Машенька, топ апде, обстоятельства складываются таким образом, что пройдёт ещё целый год, прежде чем я смогу приблизиться к тебе, не подвергая ни тебя, ни себя порицанию и не давая никому пищу для толков и слухов. Несомненно, год — это долго, слишком долго, но таковы правила, и потому я прошу тебя составить моё счастье по истечении этого года. Я прошу тебя стать моей женой. Ежели этот год ничего не переменит в наших чувствах, то более ничто не сможет стать препятствием…".　

Марья Филипповна ни словом не обмолвилась о письме. "Это хорошо, что он едет в Петербург. Мне будет довольно и того, что он рядом, — размышляла она, — а вот Софье знать о том ни к чему".

День отъезда выпал на начало июля. Природа смилостивилась над людьми и вслед за холодным и унылым июнем в Смоленскую губернию, наконец-то, нагрянуло лето во всей своей красе. Быстро просохли раскисшие за время дождей дороги, реки, на время вышедшие из берегов, вновь вернулись в своё русло. Дивное летнее утро обещало жаркий погожий денёк.　

Во дворе усадьбы прислуга готовила к длительному путешествию большой дорожный экипаж Куташевых и карету поменьше, в которой вслед за господами должна была проследовать прислуга.　

Лакей вместе с возницей привязывал к задку кареты громоздкий дорожный сундук, когда во дворе появился всадник на взмыленном жеребце.　

Распознав в нежданном госте соседа по имению, конюх поспешил принять поводья. Князь Урусов спешился и огляделся. В то самое мгновение, когда он повернулся к крыльцу, готовые к путешествию дамы Куташевы вышли из дверей.　

Князь торопливо поднялся по ступеням.　

— Марья Филипповна, — он поднёс к губам её изящную кисть и повернулся к княжне, — Софья Васильевна, — ваш отъезд стал для меня полнейшей неожиданностью.　

Илья Сергеевич обратил многозначительный взор на княгиню Куташеву, и Марья Филипповна, верно истолковав его молчаливую просьбу, поспешила отойти, оставив золовку и сиятельного соседа наедине.　

— Я понимаю, момент выбран крайне неудачно, но вы уезжаете, а я никогда не был силён в написании писем. Мне надобно видеть лицо и глаза собеседника, дабы говорить о вещах, которые имеют для меня большое значение.

— Большое значение, — ошеломлённо повторила Софья.　

— Софья Васильевна, я вас прошу стать моей женой, — глядя испытывающим взором в тёмные очи княжны, на одном дыхании произнёс Илья Сергеевич.　

— Право… я… — Софья растеряно оглянулась вокруг и, наконец, собравшись с мыслями, произнесла: — признаться, вы застали меня врасплох, Илья Сергеевич. У меня нет причин отказать вам, — уголки губ девушки дрогнули в улыбке.　

— Это означает "да"? — Князь чуть заметно улыбнулся.　

Софья кивнула и, зардевшись румянцем, потупила взор, стесняясь посмотреть в глаза Урусова.　

— Тогда до скорой встречи, — Илья Сергеевич поднёс к губам её тонкие пальчики.　

Софья не ждала предложения руки и сердца так скоро, потому никак не могла вернуть себе утраченное спокойствие. Нет, её не охватило ликование, не подпрыгивало сердце в груди при каждом вздохе, но что-то тёплое и спокойное разлилось в душе, последующие дни перестали казаться таким уж мрачными и беспросветными. Она опёрлась на предложенную руку, спустилась вместе с князем по ступеням и неожиданно для себя самой поднялась на носочки и прижалась губами к гладко выбритой щеке.

— Увидимся в Петербурге, — прошептала она и поспешила подняться на подножку кареты.　

Илья Сергеевич проводил экипаж до границы своих владений и вернулся в Овсянки. В конце месяца он собирался завершить строительство кирпичного завода, а после можно будет и в столицу отправиться.