Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 41

Наутро следующего дня во время утренней трапезы слышалось только позвякивание серебра о фарфор. Все собравшиеся в столовой хранили молчание. Софья рассеянно помешивала в чашке остывший чай, уставившись невидящим взглядом в окно, Анна Кирилловна, всем своим существом ощущая дух неприязни, витавший промеж домочадцев, не поднимала глаз от тарелки, Марья, задумавшись, крошила булку прямо на скатерть, и только Николай ел с аппетитом, не обращая внимания на гнетущую удушливую атмосферу.

У Куташева было, над чем поразмыслить, и, как ни странно, несмотря на бессонную ночь, чувствовал он себя на удивление бодрым. Ночные размышления доставили ему множество неприятных минут, мало того, ни к чему не привели. Он так ничего и не решил, понимая, что обстоятельства ныне ему неподвластны, и удержать в руках сию щекотливую la situation ему не под силу. Это всё равно, что грести против течения, усилий затратишь слишком много, а вот результат, как правило, не оправдает ожиданий. Говорить с Марьей о том, чего не случилось, значит признать, что ему есть о чём беспокоиться, выставить себя перед ней мнительным ревнивцем. Остаётся только ждать и надеяться, что за то время, что Ефимовскому осталось от его отпуска, Марья Филипповна не наделяет глупостей, да и сам Андрей воздержится от неразумных поступков.

Саму Марью занимали ровно те же мысли, что и её супруга, но более всего она думала о письме, что ей написал Андрей, и которого она так и не получила. Объяснение тому могло быть только одно: Ефимовский писал на адрес её брата, поскольку знал, что она отправилась в столицу, стало быть, начать поиски стоило именно оттуда. Едва эта мысль пришла ей на ум, Марья тотчас пожелала отправиться в дом на Фонтанку, но не могла вскочить из-за стола и броситься воплощать собственные замыслы, пока семейство чинно трапезничало в столовой. Стараясь скрыть нетерпение, княгиня вновь наполнила свою чашку, добавила в чай сливки и принялась чистить яйцо, делая вид, что всецело поглощена сим занятием.

Краем глаза она наблюдала за Софьей. Несмотря на старания, приложенные поутру, mademoiselle Куташевой так и не удалось полностью избавиться от следов безудержных ночных слёз на бледном измученном лице. Причина, по которой Софья почти всю ночь рыдала в подушку, для Марьи не составляла тайны, и, даже понимая разумом и сердцем, что княжна ей не соперница, она не могла найти в душе даже малой толики сочувствия к золовке. Более того, столь явная демонстрация сердечных терзаний не вызывала ничего, кроме раздражения, и причиной тому был страх, что всегда есть даже самая ничтожная вероятность того, что Софья добьётся того, чего она сама лишилась по собственной глупости. Марья даже думать не желала о том, что когда-нибудь, возможно, даже не по велению сердца Андрей выберет спутницу жизни. Ведь он последний в роду и, наверняка, его мать уже не раз напомнила ему о том. Что же до неё, то ничего, кроме пошлой связи за спиной супруга, она ему предложить не могла. Возможно, какое-то время она сможет удержать его подле себя, особенно коли признается в том, чьё дитя выносила и произвела на свет, но ведь всё равно когда-нибудь всё окончится, потому как из того тупика, куда она загнала сама себя, иного выхода просто и быть не могло.

Николай первым поднялся из-за стола. Нынче он собирался в казармы, поскольку в самом скором времени полк должен был сняться с летнего лагеря, и надобно было убедиться, что всё готово к возвращению. Все остальные, казалось, только того и ждали. Софья отодвинула полную тарелку и поспешила в свои покои. Анна Кирилловна устремилась вслед за своей воспитанницей, оставив супругов наедине.

— Nicolas, могу я воспользоваться вашим выездом? — стараясь сохранить невозмутимый равнодушный тон, поинтересовалась Марья.

— Он такой же мой, как и ваш, — обронил Куташев, поборов желание поинтересоваться местом и целью её поездки.

Княгиня сдержано кивнула и неспешно вышла из столовой, стараясь не ускорить шага. Медленно она поднялась по лестнице, проследив взглядом за тем, как Куташев вышел в вестибюль, принял из рук дворецкого фуражку, перчатки и покинул особняк. Только тогда, подобрав юбки, она бегом взбежала по лестнице и вихрем пронеслась по коридору, не обращая внимания на недоуменные взгляды прислуги, встреченной по пути.

Переодеваясь к выходу, она велела закладывать выезд, и спустя полчаса четырёхместная открытая коляска выехала из-под арки и покатила в сторону набережной Фонтанки. Куташев, придержав нервно перебирающего ногами жеребца, последовал за собственным экипажем, стараясь держаться поодаль, но не упустить его из виду. Убедившись, что Марья Филипповна решила нанести визит брату и, полагая, что она задержится надолго, князь повернул в сторону Воскресенской набережной, где располагались казармы Кавалергардского полка.

К великому огорчению княгини Куташевой Сергея Филипповича дома она не застала. Дворецкий проводил её в гостиную, где ей пришлось почти час дожидаться, пока madame Ракитина изволит спуститься. Пользуясь случаем, Наталья не преминула продемонстрировать своё отношение к золовке, заставив её маяться в ожидании, как какую-нибудь просительницу. Ни сердечных объятий, ни поцелуев, войдя в комнату, Наталья Сергеевна холодно кивнула в ответ на приветствие и, чинно расправив шёлковые юбки, присела в кресло, жестом предложив последовать её примеру. Ничего не переменилось, по-прежнему две женщины смотрели настороженно, не доверяя друг другу.

— Марья Филипповна, какая приятная неожиданность видеть вас, — слова, сказанные елейным тоном, так и сочились иронией. — Вы у нас редкий гость, вот даже на венчание не удосужились приехать.

— Поверьте, я весьма сожалею, что не смогла, но доктор запретил мне дальние поездки, — с трудом скрывая раздражение и стараясь не скрипеть зубами с досады, отозвалась Марья.

— Серж отбыл на службу, — обронила Натали. — И думаю, будет только к обеду.

— О, мне некуда спешить, — улыбнулась Марья, стараясь игнорировать оскорбительный тон невестки, не скрывающей, что её присутствие ныне не желательно.

Наталья окинула золовку придирчивым взглядом. Белокурые локоны завитые тугой спиралью, платье, пошитое по последней моде, лёгкий румянец на фарфорово-белой коже, задумчивый взгляд, изменилась, похорошела, из привлекательной барышни превратилась в ослепительную светскую красавицу. Провинциальная выскочка всем утёрла нос, став женой одного из самых завидных холостяков Петербурга. Но поговаривали, что не всё ладно в благородном семействе.

— Слышала, вашему супругу больно по нраву цыганский хор пришёлся, — усмехнулась Наталья, вспомнив сплетню, слышанную ею в доме брата.

Марья вспыхнула, сжала пальцы в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладонь. Злые, полные яда, слова невестки довольно чувствительно задели самолюбие. "Это как же надобно было кутить на всю столицу, дабы все знали?!" — стиснула зубы княгиня. Видать много чего говорили о ней, коли супруг её во все тяжкие пустился почти сразу после свадьбы.

— Мы были вчера на суаре у Анненковых. Борис приглашал цыганский хор, надо признать, что поют они весьма недурно, — отозвалась она. — А вы давно из Полесья? — Марья постаралась перевести разговор на другую тему.

— Месяц уж минул, как мы в Петербурге, — ответила Наталья, не сдержав тяжёлого вздоха.

— Я хотела спросить у вас, как маменька… — запнулась Марья, усовестившись того, что с тех пор, как вышла за Куташева так ни разу матери и не отписала.

— Елена Андреевна спрашивала о вас, — пожала плечами Наталья, — но что я могла ей сказать, коли мы с вами не виделись с февраля.

Марья отвела взгляд, перевела дыхание, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза.

— А что же Лиза? — улыбнулась она дрожащими губами.

— Подросла, — хмуро обронила Наталья. — Впрочем, вы сами можете в том убедиться, — потянулась она к колокольчику на столе.

По велению барыни нянька привела девочку. Годовалая пухлая малышка, держась за подол платья своей бонны, сделала несколько робких шагов навстречу красивой даме, что присев на корточки, протянула ей руки.

— Ангел, — восторженно прошептала Марья, проводя рукой по мягким кудрям племянницы.

— Сходство с вами на лицо, — кисло заметила Наталья. — Надеюсь, что характером всё же она в покойную мать уродилась. Елизавета Алексеевна, царствие ей небесное, — перекрестилась madame Ракитина, — была весьма рассудительной особой.

Марья чуть заметно улыбнулась. Наталья только что в завуалированной форме намекнула на её легкомыслие, стало быть, ничего не забыла и не простила. Княгиня Куташева мысленно попеняла себе, что собираясь к брату, даже не удосужилась узнать, один он приехал в столицу или с семьёй, а потому не озаботилась тем, чтобы привезти девочке гостинец. Она немного посидела с племянницей, взяв её на руки и позволив малышке поиграть с жемчужной ниткой, свисающей почти до самой талии. Наблюдая за золовкой и падчерицей, Наталья некоторое время хранила молчание, а затем, сославшись на то, что ребёнку пора спать, отослала девочку вместе с нянькой. В комнате повисла тишина, все темы для беседы оказались исчерпаны, а Наталья вопреки всем правилам хорошего тона предпочла хранить молчание, нежели развлекать незваную гостью разговором. Мучительное для Марьи молчание было прервано дворецким, спешившим сообщить барыне, что барин вернулся и велел подавать обед.

— Мари, — улыбаясь и широко раскинув руки, Сергей вошёл в гостиную. — Боже! Как же я рад! Мне сказали, тебе нездоровится, когда я справлялся о тебе в последний раз, — обеспокоенно оглядывая сестру, заговорил Ракитин.

— Нынче я чувствую себя превосходно, — целуя брата в щёку, ответила Марья.

После холодного приёма невестки, тёплые сердечные объятья и слова Сержа были ей, что бальзам на душу.

— Я надеюсь, ты отобедаешь с нами? — предложил сестре руку Ракитин.

Спохватившись, Сергей Филиппович обернулся к супруге, но Наталья, будто не заметила его взгляда и, обогнув брата с сестрой, прошла вперёд.

— Вы часом не повздорили? — тихо осведомился Серж, провожая глазами жену.

— Ну, что ты, Серёжа, — мягко улыбнулась Марья. — Разве на есть что делить с Натали?

— Да-да, — вздохнул Ракитин. — Много воды уж утекло, оставим прошлое в покое.

— Отчего ты не бываешь у нас? — опустила глаза в пол Марья.

— Право, не знаю, как ответить. Мне показалось, я — нежеланный гость в доме князя Куташева, — нахмурился Сергей. — Я всё же надеюсь, ты счастлива с ним?

— Николай Васильевич — заботливый супруг, Серёжа, — уклончиво ответила Марья.

Лакей распахнул перед господами двери в столовую. Отодвинув стул для жены, Серж поспешил оказать ту же услугу сестре. Подали щи с капустным пирогом. Взяв в руки ложку, Наталья тотчас отложила её. Лицо madame Ракитиной заметно побледнело.

— Прошу меня извинить, — поднялась она из-за стола и спешно покинула столовую.

Марья улыбнулась, окинув брата многозначительным взглядом.

— Не могу не думать о том, — тихо отозвался Сергей и отодвинул тарелку.

Довольно было одного взгляда на несчастное выражение его лица, дабы угадать, какие мысли тревожат его нынче.

— В смерти Бетси нет твоей вины, — поднялась Марья со стула и остановилась за спиной брата, положив ладони ему на плечи. — На всё воля Божья, Серёжа.

— Знаю, — вздохнул Ракитин, — но как подумаю о том, так сердце заходится. Не надобно было мне жениться другой раз.

— Глупости, — похлопала его по плечу Марья.

Сергей поймал руку сестры и поцеловал тыльную сторону ладони:

— Ну, говори, зачем приехала? — усмехнулся он.

Марья вернулась на место и, вздохнув, вновь села на стул.

— Вчера мы были у Анненковых, — начала она.

— И? — вопросительно изогнул бровь Ракитин.

— Я виделась с Ефимовским, — чуть слышно отозвалась княгиня Куташева.

— Мари, право слово, ты совершаешь ошибку. Я знаю, какие чувства ты питала к нему, но нынче ему нет места в твоей жизни! — вскинулся Сергей.

Марья Филипповна подняла руку, призывая брата к молчанию.

— Всё это так, Серж, но дай мне сказать.

— Говори? — вздохнул Ракитин.

— Андрей Петрович говорил, что писал ко мне.

Сергей отвёл взгляд, уставившись в окно.

— Ты знал, — ошеломлённо продолжила Марья.

— Письмо было, — сдался Сергей. — Его доставили на следующий день после твоего венчания с Куташевым.

— Где оно? — побледнела Марья. — Ты прочёл его?

Сергей Филиппович молча поднялся из-за стола и вышел из столовой. Вернулся он спустя четверть часа. Положив запечатанный конверт по правую руку от Марьи, он вновь сел на своё место. Более не глядя на сестру, Ракитин вернулся к трапезе. Ощущая полнейшее отсутствие аппетита, Марья не могла отвести взгляда от злополучного конверта. Сдавшись, она отложила ложку, отодвинула тарелку и потянулась к письму.

Жадно вчитываясь в аккуратные строки, написанные рукой Андрея, она не замечала, что брат украдкой наблюдает за ней. Все эмоции тотчас отражались на её лице, оно то светилось радостью, то вдруг омрачалось хмурыми складками на лбу.

— Я должна с ним увидеться, — подняла голову Марья, закончив чтение.

— Маша, да в своём ли ты уме?! — не сдержался Ракитин. — Забудь о том, в этом деле я тебе не помощник.

— Серж, прошу, — умоляюще взглянула она на брата.

— Нет! — отрезал Сергей. — Ты — мужняя жена, не пристало тебе…

— Я люблю его, — выдохнула Марья, перебив Ракитина. — Я никого никогда так не любила. Я умру без него, — всхлипнула она.

— Глупости! — раздражённо повёл плечом Сергей. — Соколинского ты тоже любила.

Марья побледнела, слова брата, брошенные в горячности спора, достигли цели, больно ударив в самое сердце. Ни слова более не говоря, она поднялась из-за стола и направилась к выходу.

— Да, что же это, чёрт возьми! — вспылил Сергей Филиппович, настигнув сестру у порога.

Не обращая внимания на оторопевшую прислугу, Сергей втолкнул Марью обратно в столовую и захлопнул дверь перед носом любопытного лакея.

— Одумайся, прошу тебя! — встряхнул он её за плечи. — Ничего нельзя вернуть. Желаешь сделать его своим любовником?!

— Я не знаю, Серж, — всхлипнула Марья раз, другой и, спрятав лицо у него на груди, разрыдалась.

— Полно, Маша, — Ракитин рассеянно погладил её по голове. — Всё проходит, — шептал он, желая её утешить, но она только горше плакала, цепляясь за рукава его мундира.

— Я надеялась, ты поймёшь меня, — судорожно вздыхая, прошептала она. — Ты один знаешь, как я люблю его. Мне ничего более не надобно, Серёжа. Ничего, — повторила она.

— Ты разрушишь свою жизнь, Мари, — вздохнул Сергей. — Сия связь, кроме боли и страдания, ничего более тебе не принесёт. Возможно, все твои слёзы и мольбы напрасны. Ты не можешь знать, что Андрей думает о том…

— И не узнаю, коли ты откажешься помочь мне, — утирая слёзы тыльной стороной ладони, прошептала княгиня Куташева.

Сергей Филиппович покачал головой:

— Видит Бог, я не должен поступать подобным образом, — вздохнул он. — Напиши ему, я велю отнести письмо.

Добившись от брата обещания помочь, Марья почти полчаса просидела в его кабинете, сочиняя письмо Андрею. Увы, все слова, что приходили ей на ум, написанные на бумаги не отражали и малой толики того, что она желала бы сказать ему, а время утекало, словно песок сквозь пальцы. Изорвав не один лист, княгиня Куташева на свой страх и риск написала короткую записку с просьбой о встрече.

Вечером за ужином Марья выказала желание посетить утреннюю литургию в Казанском Соборе. Для отвода глаз она предложила княжне Куташевой составить ей компанию, но Софья отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Николай будто и вовсе не расслышал её слов. После злополучного вечера у Анненковых он более не заходил к ней. Марья даже не знала радоваться ей или огорчаться равнодушию с его стороны. С одной стороны его безразличие было, безусловно, предпочтительнее той ярости и злости, что она успела испытать на себе день тому назад, но с другой — она не могла не признать, что её задевает подобное пренебрежение

Марье не спалось. Ах, коли б знать, что будет завтра поутру, коли б знать, как восприняли её послание. Дотянувшись до бобика, Марья нащупала жестяную коробку с серниками и зажгла свечу. Стараясь не шуметь, вытащила из ящика бюро альбом и нашла заложенное между страниц письмо. Забравшись с ногами в кресло, она вновь и вновь перечитывала слова признания, от которых замирала душа. "Машенька, мой дивный ангел…".

— Мой дивный ангел, — прошептала она, складывая письмо обратно в альбом.

Можно ли надеяться, что те чувства, под влиянием которых Андрей писал к ней, живы в его сердце до сей поры? Можно ли надеяться, что сила их такова, что заставит пренебречь чувством долга?

Задвигая ящик на место, Марья уронила с бюро чернильницу. Шуму вышло немного, но даже от этого негромкого звука зашлось сердце в груди. Княгиня тихо чертыхнулась, глядя на тёмное пятно чернил, расплывающееся по светлому паркету. Приложив ладони к пылающим щекам, она прикрыла глаза, стараясь унять волнение. Грудь тяжело вздымалась под тонким батистом ночной рубашки, волосы разметались по плечам. Именно такой её увидел Куташев.

Что-то потревожило его чуткий сон. Открыв глаза, он увидел полоску неяркого света, пробившегося в щель под дверью в спальню жены. Николай поднялся с постели и, не утруждая себя стуком в дверь, вошёл.

— Что за шум? — тихо осведомился князь.

— Чернильница упала, — чуть слышно пролепетала Марья, глядя на мужа широко раскрытыми глазами.

— И кому же вы изволите писать по ночам? — усмехнулся Куташев.

— Никому, Nicolas, — поспешила до конца задвинуть ящик бюро княгиня. — То случайно вышло, — повернулась она к нему. — Простите, что потревожила вас.

— Раз вам не спится… — Николай окинул супругу многозначительным взглядом.

Марья едва не задохнулась и отступила от бюро к окну, обхватив себя руками за плечи.

— Nicolas, я не…

— Вам нездоровится, Mon ange? — тихо спросил он, опустив ладони поверх её рук на хрупкие плечи.

Марья не ответила, только сжалась под его руками, всем сердцем желая, чтобы он ушёл, оставил её в покое. Куташев отвёл кудрявые локоны в сторону и губами коснулся тонкой шеи, руки его соскользнули с плеч на талию, прижимая к широкой груди напряжённое тело.

Марья вздохнула. Чему быть, того не миновать. Опустив руки, она позволила ему развязать ворот её рубашки, позволила его ладоням скользить по обнажённой коже, чувствуя, как всё тело покрывается мурашками, и озноб сотрясает её от макушки до пят. Не противилась, когда подхватил её под колени, только испуганно ахнула и невольно вцепилась в широкие плечи, дабы не упасть.

Лёжа на спине в собственной постели, она застыла, подобно мумии, не желая повторения брачной ночи, когда словно вакханка металась под тяжестью мужского тела, а после мучилась угрызениями совести. Не противилась ласкам и поцелуям, оставаясь безучастной к ним. Не было на сей раз ни взлётов, ни падений, когда всё закончилось, Марья завернулась в одеяло и повернулась спиной к мужу. Она надеялась, что получив от неё всё, что ему хотелось, Куташев уйдёт, но он остался в её комнате, в её постели.

До самого рассвета пролежала она с открытыми глазами, прислушиваясь к размеренному дыханию мужчины, лежащего подле неё. После того, что было ночью, она уже не могла думать о предстоящей встрече с Андреем с радостью, горько и гадко стало на душе.

Воскресная литургия начиналась довольно рано, и ежели Марья не желала опоздать к началу службы, то ей следовало поторопиться. Выбравшись из постели, она прошла в будуар, разбудила горничную и велела принести тёплой воды. Закрывшись в уборной, она с остервенением тёрла собственное тело, желая смыть даже упоминание об ушедшей ночи.

После, сидя перед зеркалом в будуаре, Марья слышала, как Николай поднялся с постели.

— Доброе утро, Mon ange, — обратился он к ней, остановившись на пороге спальни.

— Доброе, — выдавила она из себя, не поворачивая головы.

— И куда же вы собрались в такую рань, Мари? — зевнул Куташев, прикрыв рот ладонью.

— К заутрене, — отозвалась Марья. — Желаете составить мне компанию? — не сумев удержаться от сарказма, поинтересовалась Марья.

— Упаси Господь, — усмехнулся князь. — Желаете спозаранку идти к попам, ступайте, но без меня. Увидимся за обедом, — добавил он и ушёл в свои покои, довольно насвистывая какую-то мелодию.

С вечера Марья велела Милке приготовить красивое платье, роскошное творение модистки из шёлка нежно-палевого цвета, потому, как желала быть красивой для того, кто прочно занял место в её сердце, но поутру передумала. Вместо лёгкого воздушного туалета, Марья облачилась в тёмно-лиловое платье с воротником стойкой и велела подать ей шляпку с плотной вуалью.

Воскресная служба длилась три часа. Марья отстояла её, не шелохнувшись, с каменным выражением лица, она крестилась, когда требовалось, клала вместе со всеми прихожанами поклоны, внимала словам архиерея и хору певчих, но на сей раз не было ни радости, ни света в душе, только тяжесть и тьма.

Домой она пошла пешком, взяв с собой Милку, а вознице велела возвращаться и её не ждать. Тёплое летнее утро конца августа дышало свежестью и покоем. Зелёные насаждения на Адмиралтейском бульваре уже чуть тронула желтизна, напоминая о грядущей осени. Изредка княгине Куташевой среди прогуливающейся публики встречались знакомые, но никто не узнал её под густой вуалью. Марья уже почти дошла до конца бульвара, а тот, кого она ждала, так и не появился. Остановившись, она ещё раз огляделась в надежде увидеть знакомое лицо, а потом решительно зашагала в сторону набережной Мойки. Дорогу ей перегородил закрытый экипаж, лакированная дверца распахнулась, и Андрей протянул ей руку.

— Вы выбрали весьма неподходящее место, Мари, — улыбнулся он, помогая ей подняться на подножку.

Марья оглянулась на Милку, растеряно замершую на мостовой, и велела ей идти к дому Ракитиных, чтобы после встретиться там. Удостоверившись, что за ними никто не наблюдает, Ефимовский захлопнул дверцу экипажа, и стукнул в стенку, подав вознице знак трогаться.