Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 46

Покачав головой, Марья протянула руку супругу и последовала за ним в круг вальсирующих пар.

"Ежели бы всю жизнь можно было прожить вот так, как вальс станцевать, бездумно кружась в однообразном ритме, ежели бы всю жизнь Nicolas был таким, как нынче вечером, ежели бы всегда глядел с немым восхищением во взоре, разве ж не смогла бы полюбить? — вздохнула Марья, отводя глаза. — Нет, не смогла бы, даже к гадалке не ходи, ибо другой образ приходит во снах и тревожит душу".

Марья закрыла глаза, и ей вспомнился другой бал, роскошный величественный зал, она сама, едва способная дышать от того, что кружилась в объятьях Андрея, и взоры сотен представителей самых родовитых семей империи были устремлены на них, но она не замечала никого и ничего, видела только пристальный взор синих глаз Ефимовского. А после мгновение самого наивысшего наслаждения обернулось для неё величайшим позором, когда поняла, как мало значит для него.

— Маша, — услышала она тихий голос над ухом.

Очнувшись от воспоминаний, она вернулась из прошлого и поняла, что музыка стихла, музыканты готовятся играть мазурку, а она всё ещё стоит в центре бальной залы, а её ладонь покоится на плече супруга.

— Ты нынче где-то далеко, — улыбнулся ей Куташев, но взгляд его при этом остался настороженным, вопрошающим.

О, знал бы он, как далеко она была, знал бы, о ком грезит каждую свободную минуту!

— Тревожно мне, — рассеянно огляделась она. — Пойду, гляну, накрыт ли стол к ужину, — сослалась она на дела насущные и поспешила удалиться.

Николай проводил её взглядом, нынче вечером у них вряд ли появится возможность побыть наедине. Хозяин дома, ежели он не слишком стар, должен танцевать и развлекать милых дам, хозяйке надлежит проследить за тем, чтобы вовремя накрыли стол к позднему ужину, что последует во время третьего и самого длительного перерыва в танцах, и только под утро, когда разъедутся последние гости, можно будет отдохнуть.

Проходя через бальную залу, Марья то и дело останавливалась, примыкала то к одному, то к другому кружку беседующих, стараясь удержать на лице приветливую улыбку, и следовала дальше. Лакей распахнул перед нею двери в парадную столовую. В помещении царил полумрак, потому как свечи горели только в настенных бра. Как только пригласят к столу, прислуга зажжёт свечи в высоких канделябрах на столе.

— Всё готово, барыня, — с поклоном обратился к ней дворецкий, — когда подавать прикажете?

— Скоро, Фёдор. Как Глушковский антракт объявит, так и подавайте, — распорядилась она.

Вернувшись в зал, она попыталась разыскать Софью, да куда там, когда более сотни гостей перемещаются в огромном помещении с места на место. Большой толчеи не было, благодаря огромным размерам бальной залы, но и разглядеть кого-то среди этого множества людей было почти невозможно.

Софья, станцевав вальс с Волховским, поспешила избавиться от кавалера, навязанного ей Марьей Филипповной. Несмотря на то, что Владимир Андреевич оказался весьма недурён собой, княжна не могла побороть неприязнь, возникшую у неё с первых мгновений знакомства, и не столько оттого, что поручик посмел нелестно отозваться об Андрее, сколько потому, что ей не нравился его оценивающий взгляд и не сходящая с лица ухмылка. О, она догадывалась, что он думал о ней. Конечно, старая дева, вырядившаяся в яркое платье, дабы привлечь внимание, готовая на всё, дабы использовать последний шанс на замужество, к тому же немалое приданное, обещанное за ней, должно компенсировать недостатки внешности и уже не юные годы. О, упаси её Боже от таких поклонников. Уж лучше в девках вековать, чем с тем, кому нужна не она сама, а лишь материальные блага, что достанутся счастливцу вместе с её рукой.

Да и, несмотря на то, что прошло немало лет, и не было никакой надежды на взаимность, глупая девичья мечта не желала оставлять её. Пока бьётся сердце, есть надежда. Однако Владимир Андреевич оказался довольно настойчив и после вальса остался подле mademoiselle Куташевой. Возможно, он решил, что сумеет очаровать её.

Размышления Софьи оказались недалеки от истины. Некогда весьма состоятельный и высоко поднявшийся при прежних государях род Волховских, ныне пусть и не бедствовал, но уже давно утратил былые привилегии, да и от состояния семьи стараниями предшественников Владимира Андреевича осталось немного. Вот ему и приходилось, что называется, пускать пыль в глаза, стараясь удержаться на плаву. Он рано усвоил, что добиться положения в обществе можно не только благодаря хорошей родословной и состоянию, накопленному предками, но и при помощи нужных связей. Надобно всего лишь оказаться в нужном месте в подходящее время. Иногда откровенная лесть и незначительные услуги, оказанные значимым людям, способны продвинуть по карьерной лестнице куда быстрее, нежели годы безупречной и усердной службы. Для того, чтобы быть допущенным в круг избранных Волховскому не хватало лишь жены из хорошей семьи и с внушительным приданым, а княжна Куташева, как никто другой отвечала его устремлениям.

Что же касалось чувств, то об этом Владимир Андреевич не беспокоился. Любовь, в его понимании, отнюдь не являлась необходимым условием для брака, любовь можно найти где угодно, а став родственником князя Куташева, он будет куда ближе к несравненной Марье Филипповне. Потому Волховский со всем обаянием, дарованным ему природой, принялся обхаживать княжну, надеясь на успех задуманного. Софье его внимание было неприятно. Она подспудно ощущала фальшь и неискренность в щедро расточаемых поручиком комплиментах, догадываясь о причинах, побудивших его, обратить внимание на скромную и невзрачную старую деву. В его присутствии она испытывала лишь неловкость и, кляня про себя, на чём свет стоит Марью Филипповну, не знала, как избавиться от настырного поклонника.

Заметив, проходившего мимо официанта с подносом, на котором оставалось только три фужера с шампанским, Софья мысленно попросила у паренька прощения и, сделав вид, что оступилась, толкнула того под руку. Содержимое подноса опрокинулось прямо на неё.

— О Боже, Софья Васильевна! — отскочил в сторону Волховский, испугавшись, что пострадает и его парадный мундир. — Олух! Ты что же совсем не видишь, куда идёшь?! — напустился он слугу.

— Владимир Андреевич, не стоит беспокоиться, — нахмурилась княжна. — С нашей прислугой я разберусь сама. Ступай, Ваня, — поспешила отправить она растерявшегося лакея подальше от взбешённого поручика. — Простите, но мне надобно отлучиться, — жестом указав на пострадавшее платье, вздохнула Софья.

Платья было жаль. От сладкого шампанского наверняка останутся пятна, однако, пожертвовав им, mademoiselle Куташева получила возможность покинуть бальный зал, именно потому, Марья, сколько не всматривалась в лица, не смогла её обнаружить. Софья довольно долго переодевалась в своих покоях, сменив яркий бальный туалет на традиционное белое платье, что было пошито два года назад к Императорскому балу, на который она так и не попала по причине болезни.

Ей не хотелось возвращаться в бальную залу к гостям. Вероятно, Волховский предпримет ещё ни одну попытку завладеть её вниманием, а она вновь станет пытаться избежать его общества. Однако ей сделалось смешно, когда она представила, что её попытки избегать Владимира Андреевича со стороны, наверняка, выглядят, как детская игра в салки. Софья спустилась по боковой лестнице и, проходя черед анфиладу комнат из южного крыла дома в северное, увидела приоткрытые двери библиотеки. Княжна, не заметив рядом прислуги, хотела было закрыть их, но разглядела свет одинокой свечи. Кто-то сидел в кресле у стола и листал книгу. Софи стушевалась. Она повернулась, намереваясь незаметно покинуть помещение, но её присутствие уже обнаружили.

— Прошу прощения, что без разрешения вторгся в вашу библиотеку, Софья Васильевна, — услышала она тихий, но приятный голос.

Софья шагнула в комнату, стараясь рассмотреть того, кто к ней обратился. Нынешним вечером брат уже представлял ей высокого худощавого человека, ныне бережного перелистывающего старинный фолиант, оставленный Николаем на столе. Напрягая память, княжна вспомнила имя.

— Вам не понравился бал, Илья Сергеевич? — с интересом разглядывая гостя, осведомилась Софи.

Урусов вздохнул. Но не рассказывать же сестре хозяина дома, что в библиотеку он ушёл оттого, что не любил больших сборищ, что в петербургском обществе чувствовал себя неуютно. Куда милее его сердцу были светские гостиные Первопрестольной, но ныне дела требовали его присутствия в столице, а уж коли он здесь, то не пожелал обидеть княгиню Куташеву, ответив отказом на её приглашение, да и саму Марью Филипповну ему было видеть одновременно и отрадно, и больно. Уйти до ужина, стало быть, выказать хозяевам дома неуважение, вот он и выжидал подходящего момента. Но вслух сказал другое. Он обвёл взглядом книжные шкафы, верх которых терялся в сумраке большого помещения и улыбнулся княжне:

— У вашего брата весьма обширная библиотека.

— О да. Nicolas по праву гордится ею. Он ведь более десяти лет собирал её. Здесь имеются весьма древние экземпляры, — оживилась княжна.

— А вы, Софи, тоже разделяете увлечение брата? — пройдясь вдоль книжных полок, остановился князь.

— В какой-то мере, — кивнула княжна. — Я люблю читать.

Княжна едва не добавила, что книги для неё всё равно, что для иного человека друзья и приятели, но смолчала. По сути, Урусов ей совершенно не знаком, и князю совершенно ни к чему знать, что она большую часть времени проводит в одиночестве, а потому чтение заменило ей общество.

— И что же вы читаете нынче? — продолжил расспросы Урусов.

Софья смутилась. Обыкновенно барышни её возраста предпочитала французские романы или иную лирическую прозу. Ей вовсе не хотелось, чтобы Илья Сергеевич счёл её скучной старой девой, потому она несколько помедлила с ответом.

— "Максимы" Ларошфуко, — тихо обронила княжна.

Одна бровь Урусова удивлённо взлетела вверх:

— Афоризмы де Марсийака? У вас весьма необычные литературные пристрастия, Софи.

Mademoiselle Куташева растерялась, не понимая, сделали ли ей комплимент, или напротив, то была ирония по поводу её учёного занудства.

— Не часто встретишь барышню вашего возраста, которой вообще известно, кто такой Ларошфуко, — с улыбкой продолжил князь.

Надобно было что-то отвечать, но Софья, казалось, проглотила язык. Как же это тяжело, оказывается, поддержать беседу с малознакомым человеком. Прислушавшись, княжна поняла, что в бальном зале стало значительно тише, музыка смолкла, и гости явно переместились в столовую.

— Ужин подали, — улыбнулась она своему собеседнику.

— Так позвольте вас проводить, — предложил ей руку Илья Сергеевич.

Услышав про ужин, Урусов испытал облегчение, наконец, настал тот момент, когда вскоре можно будет проститься с хозяевами дома и отправиться восвояси.

Признаться, получив приглашение княгини Куташевой, Илья Сергеевич тешил себя надеждой, что Марья ещё помнит о нём, и потому пожелала видеть, но приехав сегодня, убедился в ошибочности своих предположений. Марья Филипповна не выказала никаких иных чувств по случаю его приезда, кроме полагающейся вежливости. Для княгини Куташевой он стал одним из многих, ровно также она приветствовала всех остальных, никоим образом не выделяя его.

От осознания того, что он ничего более не значит для той, что долгое время была его наваждением, сделалось грустно. Год назад Урусову показалось, что Марья не была счастлива, обвенчавшись с князем Куташевым, но ныне она выглядела вполне довольной и такой бесконечно далёкой для него.

Провожая в столовую княжну, Илья Сергеевич украдкой бросил взгляд на свою спутницу. Княжну вряд ли можно назвать красавицей, но всё же она довольно мила, к тому же прекрасно образована, что не часто встретишь среди девиц её возраста. Но более всего ему понравилось, что в ней не было и толики кокетства, она не пыталась произвести на него впечатления, беседовала с ним на равных, словом, весьма отличалась от Марьи Филипповны и внешностью, и манерами.

Войдя в столовую, Илья Сергеевич отодвинул стул для mademoiselle Куташевой и сел за стол рядом с ней. Софья Васильевна старалась держаться в обществе незаметно, а потому Урусов сделал вывод, что она не большая любительница шумных увеселений, как и он сам, а потому невольно проникся к княжне симпатией. По другую руку от mademoiselle Куташевой расположился поручик Волховский. Урусову показалось, что Софья не больно-то рада такому соседству за столом, но старается не подать виду, что недовольна. Она поддерживала беседу, но как только вопросы поручика касались её лично, замыкалась и отвечала весьма неохотно. Расслышав, как Волховский пытается уговорить княжну оставить за ним последний вальс, Илья Сергеевич склонился к Софье и тихо заметил:

— Софья Васильевна, вы не запамятовали, что последний вальс мне обещали?

Софья удивлённо взглянула на князя, но тотчас поспешила воспользоваться его словами.

— Да я помню, по пути из библиотеки, — улыбнулась она.

Волховский отступился. Илья Сергеевич обвёл глазами собравшихся за столом. Гости Куташевых оживлённо переговаривались между собой, не смолкал гул разговоров, кое-где слышался смех, шутки. В общем, вечер, что называется, удался на славу, но князем Урусовым всецело завладела тоска, по сути, он ощущал себя совершенно чужим, и досадовал на то, что поддавшись отголоскам былого чувства, приехал сюда, теперь и сам не понимая зачем. Мало того, он пригласил княжну танцевать и теперь вынужден будет остаться и после ужина, почти до самого конца.

После трапезы Илья Сергеевич коротал вечер в компании своего зятя. Ракитин прибыл один без Натальи, потому, как madame Ракитиной посещать подобные увеселения стало весьма затруднительно. Натали была на сносях и родить должна была в самом скором времени. Между соседями по имению разговор зашёл о хозяйстве в усадьбах и оба увлеклись, обсуждая дела насущные и приземлённые. Только когда кто-то робко тронул его за рукав сюртука, Илья Сергеевич вспомнил про вальс, что он сам попросил у княжны, желая помочь ей избавиться от общества назойливого поклонника.

Софья выглядела смущённой. Уже давно прозвучали вступительные аккорды, а князь продолжал разговаривать с Сержем. Краем уха прислушиваясь к разговору, княжна поняла, что имение Ракитина граничит с владениями князя Урусова. Испытывая мучительную неловкость от того, что князь забыл о своём приглашении, княжна чуть дотронулась сложенным веером до его рукава, желая привлечь внимание.

— Софья Васильевна, Бога ради, простите, увлёкся, — улыбнулся Урусов, — предлагая руку княжне.

Илья Сергеевич легко повёл Софью в вальсе. Он давно не танцевал, но, оказалось, ничего не забыл и ни разу не сбился с шага. Росточка mademoiselle Куташева оказалась небольшого и едва доставала ему до плеча, что, конечно же, создавало кое-какие неудобства, но вместе с тем, Урусов поймал себя на мысли, что ему нравится обманчиво хрупкая внешность княжны, за которой, впрочем, угадывались гибкий ум и сильная воля.

Софья тоже старалась незаметно рассмотреть князя, сквозь опущенные ресницы. Он показался ей приятным человеком, и захотелось узнать о нём побольше. Можно было расспросить Марью Филипповну, ведь она долгое время жила по соседству с Ильёй Сергеевичем, а стало быть, должна хорошо знать его.

Во время танца Софья и её кавалер не перемолвились и словом, но это не смущало ни его, ни её. По просьбе княжны, Урусов проводил её к пожилой родственнице, расположившейся в кресле у стены бального зала, и откланялся. Более его ничего не удерживало в этом доме, а потому он не стал медлить с отъездом. По дороге домой Илья Сергеевич всё думал о mademoiselle Куташевой. Немногословная, немного замкнутая, но притом нельзя сказать, что совсем неинтересная. Было в ней нечто, какой-то внутренний огонь, искры которого иногда мелькали отсветами в тёмных очах, было что-то загадочное и недосказанное в едва заметной улыбке.

Ближе к утру веселье утихло. Уставшие музыканты, наконец, получили возможность отдохнуть, последние гости прощались с хозяевами, да и сами хозяева не прочь были отправиться в опочивальню.

— Надеюсь, не разочаровала вас? — поднимаясь по лестнице под руку с супругом, осведомилась Марья.

— Вы будто только тем и занимались всю жизнь, что устраивали балы да рауты, — пошутил Куташев, поддерживая жену под локоток.

Марью шатало от усталости, глаза слипались, потому она лишь сонно улыбнулась в ответ.

— Маша, — остановился у двери её покоев Николай, — два месяца прошло, как мы с тобой…

Марья вздрогнула, сон, как рукой сняло. Она вытащила пальцы из ладони супруга и покачала головой.

— Я устала, Nicolas. Не нынче.

Не оглянувшись, она шагнула в комнату и, закрыв двери, прислонилась к ним спиной. Она ждала и боялась того, что Николай вновь станет настаивать на правах супруга. Дабы не вызвать у него подозрений, ей конечно же, надобно уступить, сделать вид, что всё между ними по-прежнему, но она панически боялась, что понесёт от него. Что будет тогда? Зачем она нужна будет Ефимовскому с чужим ребёнком? Да и вестей от Андрея не было слишком давно, что ежели он передумал? Марье становилось тошно от подобных мыслей, но она не могла заглушить в себе страх, и он рос, ширился с каждым днём, грозил свести её с ума.

Сегодня Серж обмолвился, что проездные бумаги готовы и осталось дождаться только возвращения Ефимовского, но сам не мог сказать ничего нового об Андрее. А ещё ей не давал покоя разговор, что состоялся между ней и братом накануне. Несмотря на то, что Сергей сам предложил свою помощь, Марья явственно видела, что его одолевают сомнения. Серж предпринял попытку отговорить её, и те доводы, что он приводил, посеяли в душе Марьи немало тревог.

Кто мог поручиться, что со временем чувство, что влекло Андрея к ней, не остынет, не превратится в привычку? Кто мог поручиться в том, что он никогда не пожалеет о том, чем пожертвовал ради неё, что никогда не упрекнёт её в том? Боже, ведь он теряет, куда больше, чем она! Ведь ему побег в случае неудачи грозит не только потерей доброго имени, но ценой может стать его свобода. Да даже, ежели капризная фортуна не отвернётся от них, он утратит всё, что имеет, почти всё.

И ежели ей приходили на ум подобные мысли, то, наверняка, и Андрей думал о том же. Но иначе им никогда не быть вместе. Ефимовский не опустится до того, чтобы крутить интрижку с ней за спиной у Николая, для этого он слишком честен, слишком благороден, одним словом, не для такой, как княгиня Куташева. Ведь она с готовностью согласилась бы стать его любовницей, и плевать ей было бы на то, что станут говорить о ней, о её супруге.

До слуха княгини долетели приглушённые голоса из соседних покоев. О чём говорили, разобрать было невозможно, но то её и не интересовало. Главное, её супруг ушёл к себе, и она может не опасаться его нынче.

Марья торопливо разоблачилась с помощью новой горничной, что выбрала среди домашней челяди, и скользнула в постель. Усталость взяла своё, и она уснула, не зная, что князь Куташев покинул свои апартаменты и под утро отправился в Екатерингоф.

Едва заговорив с Марьей о том, чтобы прийти к ней, Куташев уже понял, каким будет её ответ. Она тотчас переменилась в лице, её благодушный настрой улетучился, во взгляде появилась настороженность, сменившаяся страхом. Она поспешно отняла у него свою руку, торопливо шагнула за порог, закрыв перед ним двери, весьма недвусмысленно давая понять, что видеть его в своей постели по-прежнему не желает. И что ему делать? На коленях ползать перед ней? Умолять? Никогда! Скорее небо упадёт на землю, чем он станет просить. Марья — его жена, но не единственная женщина в Петербурге. Есть немало мест, где ему будут рады.

Уже светало, когда тройка гнедых, от которых валил пар после быстрой скачки, остановилась у крыльца избы в цыганской слободке. Куташев выбрался из саней. Из-под крыльца под ноги ему бросился небольшая лохматая дворняга, залаяла, но признав гостя, заскулила и завиляла рыжим хвостом, ластясь к руке князя.

Николай заметил, как шевельнулась занавеска на оконце, а через некоторое время отворилась дверь, и на порог ступила Рада.

— С чем пожаловал, княже? — уставилась на него тёмными очами цыганка.

— В дом пустишь, али на крыльце разговоры вести станем? — усмехнулся Куташев.

Рада отступила в сторону, предлагая войти. Николай последовал за ней, отметив про себя, что со времени его последнего визита в слободку, в доме цыганки ничего не переменилось. Также висели в сенях пучки трав на стене, в тёмном углу стояла кадушка с какой-то снедью. Пригнувшись под низкой притолокой, Куташев ступил в горницу. В углу под образами теплилась лампадка, на лавках постелены домотканые коврики, на печи заворочалась старая бабка Рады. Узрев князя, старуха Аза ловко спустилась с полатей, накинула на плечи овчинную душегрею и поспешила на улицу, сказав внучке, что пойдёт за водой. Было слышно, как в сенях старуха громыхнула ведром и захлопнула дверь, ведущую на улицу.

— Зачем приехал? — нахмурилась Рада, скрестив руки на груди.

— Худо мне, — вздохнул Куташев. — Примешь али прогонишь? — улыбнулся он уголком рта, разглядывая бывшую любовницу.

— Надобно бы прогнать, да сил нет, — вздохнула девушка, шагнув в раскрытые объятья.