Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 22

После захлебнувшегося в крови восстания горцев в 1830 году на Кавказе воцарилось относительное затишье и продолжилось строительство Лезгинской линии укреплений. Случались иногда стычки, но особого урона они не наносили.

Ефимовский попал в гарнизон недавно отстроенной крепости Новые Закаталы. Графу поручили надзор за сооружением одного из укреплений между крепостями Новые Закаталы и Белоканы. С небольшим отрядом, состоявшим из пятидесяти человек, Ефимовский выехал из крепости к месту строительства нового форта.

Стояла удушающая июльская жара. Солдаты его отряда работали не покладая рук вот уже на протяжении нескольких дней. Обладай служивые нужными навыками, возможно, дело спорилось бы быстрее, но увы, все они были более привычны к тому, чтобы держать в руках ружьё, нежели кирку или лопату. Ряд за рядом кладки, камень за камнем постепенно возводились стены форта. Минула уж седмица с того времени, как был заложен первый камень, а конца и края работам всё не предвиделось. Изнывая от духоты, Андрей расположился в тени грецкого ореха. Расстегнув тесный ворот мундира и, сняв с головы белую повседневную фуражку, Ефимовский прислонился затылком к шершавому стволу и прикрыл глаза.

— Ваше благородие! — ворвался в его думы хрипловатый прокуренный голос прапорщика его эскадрона, — тут разведчики приехали. Говорят, в семидесяти верстах от нас видели хорошо вооружённые отряд лезгинов, почти двести голов насчитали.

— Кто командир разведчиков? — открыл глаза Ефимовский. — Веди сюда.

Андрей поднялся с соломенного тюфяка, служившего ему ночью постелью, и отряхнул форменные шаровары, пошитые на манер казацких. Лёгкой пружинистой походкой к нему подошёл высокий темноволосый человек в форме унтер-офицера (младший офицерский состав).

— Вахмистр Карташевский, — представился подошедший, приложив два пальца к козырьку фуражки. — Вы командир отряда? — обратился он к Ефимовскому.

Андрей ощутил, как болезненно толкнулось в груди сердце. Вот оно! Вот, то мгновение, что он ждал! Сглотнув ком в горле, он постарался взять себя в руки.

— Штабс-капитан Ефимовский, — представился он. — Мне доложили, что у вас имеются сведения о вооружённом отряде горцев.

Карташевский усмехнулся:

— Так точно, ваше благородие. Почти две сотни всадников, вооружены до зубов, предположительно направляются в Новые Закаталы.

— Ну, с крепостным гарнизоном им, положим, не тягаться, — размышляя, вслух произнёс Ефимовский. — Семьдесят вёрст, говорите.

— Один дневной переход, — кивком подтвердил свои слова Карташевский. — Уходить вам надобно, ваше благородие.

— Оставить вверенный мне форт не могу, но донесение послать не мешало бы, — отозвался Ефимовский.

— Промедлите ещё пару часов, вас отрежут от крепости, — прищурился Карташевский.

— Позови мне Фирсова, — окликнул Ефимовский проходившего мимо солдата.

Положив кирку, солдат бросился исполнять приказ. Спустя несколько минут, насвистывая что-то себе под нос, из-за недостроенный стены форта показался поручик Фирсов, молодой лет двадцати двух белокурый херувим, по которому сходило с ума всё женское население Новых Закатал.

— Поручик! — одёрнул его Ефимовский.

Фирсов остановился, оправился и застегнул форменный сюртук на все крючки и только после того приблизился к командиру.

— Прибыл по вашему приказанию, — вытянулся он во фрунт перед Ефимовским, не спуская любопытного взгляда с вахмистра в пропылённом измятом мундире.

— Вахмистр Карташевский, командир разведчиков, — представил Фирсову своего собеседника Ефимовский. — Вахмистр утверждает, что неподалёку отсюда замечен отряд горцев, я составлю донесение, а вы отвезёте в крепость.

— Слушаюсь, — подтянул руку к козырьку Фирсов.

— Ваше благородие, вы меня будто не слышали, — зло сплюнул на землю Карташевский, коли сейчас не уйдёте, всех людей положите. Помяните моё слово, к вечеру лезгины здесь будут.

— Это уже не ваша забота, вахмистр, — голосом выделил звание Карташевского Ефимовский, памятуя о том, что ещё год назад тот был ротмистром и командиром эскадрона. — Благодарю за ценные сведения, но далее мы как-нибудь уж без вас. Беса возьми! — крикнул он в спину Фирсову, имея в виду своего жеребца, коего забрал из конюшен Клементьево после смерти брата.

В скорости и выносливости Бесу не было равных в округе.

Качая головой, Карташевский отошёл к своим измученным и уставшим от долгого перехода людям.

— Вот же упрямец! — кинул он быстрый взгляд в сторону Ефимовского, карандашом писавшего донесение, расположив планшет прямо на коленке. — Весь отряд положит! Пороху, поди, не нюхал! Штабной, — пренебрежительно, сквозь зубы, отозвался Карташевский. — Останемся, братцы? — оглядел он своих людей. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Всё одно до ночи в Белоканы не доедем.

Послышался тихий ропот. Карташевский прекрасно понимал своих людей. После сумасшедшей гонки остаться, дабы к вечеру принять бой с хорошо вооружённым и превосходящим в численности противником, надобно вовсе головы на плечах не иметь.

— Да чего уж там, — вздохнул один из солдат, — останемся, подсобим, чем сможем.

Отдав донесение для командира крепости поручику, Андрей обошёл недостроенный форт, подвергнув его самому критичному осмотру и придя к неутешительному выводу, что без подкрепления из крепости, его отряду ни за что не удержаться здесь. Подозвав прапорщика, он велел собрать и построить людей. Пока вверенный ему отряд выстраивался перед наполовину возведёнными стенами форта, Карташевский вновь привлёк его внимание.

— Ваше благородие, — тронул он его за плечо, — мы остаёмся. Людей у меня не много, но вы можете располагать нами.

— Хорошо, — кивнул Ефимовский. — От помощи не откажусь.

Андрей не стал ничего скрывать от своих людей и рассказал обо всём, что донесли ему разведчики. Солдаты расходились хмурые, недобро зыркая на своего молодого командира. Принялись чистить ружья и готовиться к атаке неприятеля.

Карташевкий подозвал к себе одного из своих людей, бойкого молодого солдатика.

— Штабс-капитан поручика дорогой послал, а ты давай через хребет, а то не видать нам подмоги из крепости, — напутствовал он его.

Солнце клонилось к закату, постепенно окрашивая западный край неба в золотисто красные тона. На лицах людей, занявших оборону в форте, читалось напряжённое ожидание.

— А может, не сунутся они к ночи-то? — тихо вопрошал Ефимовского прапорщик, нервно подкручивая ус.

— Может, и не сунутся, — отвечал Андрей, не отводя взгляда от дороги, ведущей из ущелья.

В отдалении послышался приближающийся шум большого отряда всадников.

— Принесла их нелёгкая, — взводя курок пистолета, досадливо прошептал прапорщик.

Среди защитников форта прокатился глухой ропот. Люди занимали позиции, стараясь укрыться за недостроенными стенами. Отряд горцев выехал из ущелья и остановился неподалёку от форта. На таком расстоянии выстрелом из ружья лезгинов было недостать. Андрей прищурился, вглядываясь во всадника, что отделился от основной массы отряда и поскакал к форту, размахивая чем-то белым, зажатым в руке.

— Русские! — остановился он под стенами форта. — Сложите оружие и выходите! Вам оставят жизнь!

Прапорщик прицелился.

— Вот я его сейчас и сниму с седла, — прошептал он.

Андрей ударил его по руке, сжимавшей пистолет, но опоздал. Грохнул выстрел. Вскрикнув, всадник схватился за плечо, выронил белую тряпку и, развернув лошадь, поскакал к своим.

— Торопитесь! — злобно глянул Ефимовский на прапорщика. — Время потянуть надобно было.

Наблюдая, как спешиваются горцы и рассыпаются по окрестным кустам, Андрей выругался. Защёлкали выстрелы, засвистели пули, с визгом ударяясь о каменные стены. Горцы спешили кончить дело до темноты, а потому открыли по защитникам форта шквальный огонь, не давая поднять головы или высунуться в узкие бойницы.

— Беречь патроны! Прицельный огонь! — поднялся во весь рост Ефимовский.

Ответными выстрелами из форта удалось положить несколько атакующих. Завязалась перестрелка. Среди ружейной трескотни послышались первые крики и стоны раненных.

— Зацепило! — зажимая рукой плечо, сполз на каменный пол прапорщик.

Андрей всё пытался рассмотреть позиции неприятеля и частенько поднимался среди свистящих вокруг пуль.

— Голову, ваше благородие, берегите! — пригнул его за плечи невесть откуда появившийся Карташевский. — Коли они знают, что мы здесь, стало быть, ваш поручик до крепости не добрался, — скороговоркой произнёс вахмистр.

Огонь неприятеля усилился. К Ефимовскому подполз один из солдат.

— Ваше благородие, шестеро убитых, с десяток раненных, двое до утра не доживут, — доложил он. — Они уже с другой стороны форта, лошадей от нас отрезали.

— Скверно, — скривился Андрей, осознавая, что в своём желании что-то доказать Карташевскому принял неверное решение.

Ефимовский приподнялся, взял ружьё из рук убитого подле него солдата, и выглянул в бойницу. Солнце почти село. В тени недостроенного форта, под самыми стенами копошились трое лезгинов.

— Подорвать хотят, — глядя на мешок с порохом, заметил Карташевский.

Прицелившись, Андрею удалось попасть в одного из них. Вскинув голову, лезгин рухнул сначала на колени, а после кулем свалился на землю. Тело его ещё несколько раз дёрнулось в предсмертной судороге и затихло.

— Заряжай! — бросил он ружьё солдату, а сам достал из-за пояса пистолет.

Стоило ему только вновь показаться в прорези бойницы, как тотчас град пуль застучал о камни вокруг узкой щели. Одна прожужжала над самым виском. Ефимовский даже ощутил горячее колебание воздуха от её полёта в столь опасной близости от его головы. Ощущая небывалое возбуждение от столь знакомой обстановки боя, он попытался вновь прицелиться в спину отбегающим горцам, но что-то сильно ударило его в грудь чуть пониже левой ключицы. Обожгло! Выронив пистолет, Андрей провёл рукой по груди, пальцы окрасились кровью.

Под Остроленкой его ранило осколком гранаты, но тогда он почти сразу лишился чувств и плохо помнил сам момент ранения. После в лазарете, когда осколок уже вынули из его живота, пришла сводящая с ума боль. Нынче всё было иначе. Поначалу он вообще не ощутил ничего кроме удара, а после в ране появилась пульсирующая толчками боль. Стиснув зубы, он попытался дотянуться до пистолета, но Карташевский оттащил его в сторону от бойницы и уложил на пол.

— Отвоевались, ваше благородие, — нахмурился он.

Заложив порох под стены форта, лезгины поспешили удалиться, чтобы издали, выстрелом подорвать его. Всё меньше оставалось защитников форта. Тела убитых стаскивали под стену, дабы не мешали под ногами. Густые южные сумерки спускались на землю. Дело длилось не более двух часов, но Ефимовскому казалось, что прошло уже никак не меньше дня. Горцы становились всё настойчивее и уже почти вплотную подобрались к стенам. Андрей осознавал, что ещё немного и для него и его товарищей всё будет кончено. В какой-то момент атакующие отхлынули от стен и развернулись в обратном направлении. То было слышно по удаляющимся выстрелам, и по тому, как ощутимо снизилась интенсивность неприятельского огня.

— За Государя! За отечество! — послышалось вдали.

То в тыл им ударили казаки.

— Спасены, — прошептал прапорщик, бледный от потери крови.

Более Ефимовский ничего не увидел. Напряжение боя, ожидание неизбежного конца, забрало все силы, что ещё оставались после ранения. Услышав о том, что пришла помощь, Андрей впал в беспамятство. Очнулся он поутру в тряской повозке, которой правил казачок.

"Куда везёшь?" — попытался спросить он его, но с губ сорвалось лишь хриплое "ёшь…"

— Очнулись, ваше благородие, — оглянулся казачок. — Ну, и славно. Скоро в крепости будет. Там вас доктор быстро заштопает.

Казаки и солдаты, что остались от отрядов Ефимовского и Карташевского остановились посреди дороги. Желая понять, в чём причина заминки, Андрей с величайшим трудом приподнялся. Двое казаков что-то делали у большого платана. Когда они отступили от толстого ствола и, положив что-то на землю, отошли, Ефимовскому открылась страшная картина. В мертвеце, обнажённом до пояса, он насилу узнал красавца-поручика Фирсова. Всё его тело было изрублено саблями. Рубили неглубоко, дабы доставить истязаемому невыносимые страдания, и умер он, скорее всего не от полученных ран, а от потери крови.

Карташевский, ехавший верхом рядом с повозкой, на которой везли Ефимовского, отвёл взгляд от жуткого зрелища. Казаки и солдаты, стаскивая с головы фуражки, крестились, глядя на то, что осталось от молодого красивого мужчины.

— Заверните его во что-нибудь, — негромко распорядился Карташевский. — Негоже здесь оставлять.

С точки зрения общего положения стычка, что произошла у форта, не имела большого значения ни для одной из сторон. Отряд лезгинов был полностью уничтожен, казаки не брали пленных, расстреляв на месте тех, кто пытался сложить оружие.

Рана, что получил Андрей, была из тех, что относят к не больно-то тяжёлым ранениям, но несвоевременно оказанная помощь и большая кровопотеря, привела к тому, что она загноилась. На исходе третьего дня к нему наведался Карташевский. Он собирался уезжать в свой гарнизон в Белоканы и зашёл попрощаться.

— Как вы себя чувствуете, ваше благородие? — остановился он на пороге небольшой комнатёнки, служившей в крепости лазаретом.

Ефимовский не ответил, продолжая лежать лицом к стене и делая вид, что пребывает в беспамятстве. Осознание собственной глупости невыносимой тяжестью лежало на душе. Надобно было внять совету и увести людей. Кому и что он пытался доказать, обрекая большую часть отряда на верную смерть? Обезображенное тело Фирсова вновь и вновь представало пред мысленным взором.

Карташевский ещё некоторое время постоял в дверном проёме и, тяжело вздохнув, вышел. Вечером пришёл гарнизонный врач. Размотав бинты и осмотрев рану, он недовольно нахмурился. Андрей и сам ощущал невыносимый запах гниющей плоти, его мучила лихорадка, тело то горело в адском огне, то его трясло в ознобе.

— Ну, что скажите? — обеспокоенно спрашивал Прохор, не отходивший от постели раненого барина третьи сутки.

— Ничего хорошего, голубчик, я тебе не скажу. Лёгкое пробито, того и гляди сгорит от Антонова огня, — будто сквозь вату донёсся до Андрея сердитый голос врача.

"Ну, и пусть. Пусть, — переворачиваясь на спину, застонал Андрей. — Как мне жить с тем, что по моей вине столько людей полегло?"

— Так что же делать теперь? — растеряно спросил денщик.

— Ждать, голубчик. Сила и молодость — вот союзники, да только время, похоже, упущено, — накладывая свежую повязку, отвечал гарнизонный врач.

Манипуляции, производимые врачом, вызвали новую волну острой боли, испарина выступила на лбу и висках, сознание уплывало, действительность мешалась с воспалённым бредом. "Коли знала бы она, что мне недолго осталось, стала бы оплакивать?" — мелькнула и пропала мысль. Ему вдруг захотелось, чтобы она узнала, непременно узнала, а ещё стало до слёз горько, что более, видимо, не суждено увидеть черты, что снились ему почти каждую ночь. Он всё пытался ухватиться за эту ускользающую мысль, но никак не мог вспомнить, почему ему так важно было знать ответ на свой вопрос.

Почти две седмицы Ефимовский находился между жизнью и смертью. Гарнизонный врач не понимал, отчего он ещё жив, потому как не видел улучшений в состоянии графа. По его прогнозам, раненый должен был уже отдать Богу душу и освободить его от тяжкой обязанности всеми силами поддерживать жизнь в теле, терзаемом жесточайшей лихорадкой.

Проснувшись как-то посреди ночи, Андрей зябко поёжился. Сознание его было ясным, он отчётливо понимал, где находится и до мельчайших подробностей вспомнил каждое мгновение боя. Он чуть шевельнулся и не сдержал болезненного стона. Тотчас с топчана поднялся Прохор и шагнул к нему. Большая шершавая ладонь денщика коснулась его лба.

— Хвала, Господу, — услышал он. — Жар спал.

Наутро его снова осмотрел гарнизонный врач, и по завершению осмотра, позволил себе скупую улыбку:

— С того света, ваше сиятельство, выкарабкались, — сделав перевязку, заметил он. — Вам бы в отпуск по ранению, как окрепните.

— Я подумаю, — чуть слышно отозвался Андрей.

Ему и в самом деле до чёртиков хотелось оставить раскалённые от солнца стены крепости и вернуться туда, где жизнь протекала мирно и неспешно. Хотелось пройтись по тенистому парку, проехать верхом по зелёным равнинам, окружавшим собственную усадьбу. Ему до смерти надоел однообразный пейзаж за крепостными стенами, представляющий собой пыльную выжженную солнцем степь и гряду далёких гор с заснеженными вершинами.

Ефимовский поправлялся медленно. За время болезни он сильно исхудал, мундир висел на нём, любое действие, производимое левой рукой, отдавалось тянущей болью в груди. Как только он смог держать в руках перо, Андрей написал матери, что был ранен, но ныне опасность уже миновала. Прохор не осмеливался заговорить с ним о том, чтобы поехать домой, но Ефимовский и без того знал о его желании покинуть Новые Закаталы. Долгие вздохи, многозначительные взгляды, были куда красноречивей любых слов. Его и самого неудержимо тянуло домой.

Прохаживаясь вечером по крепостному валу, Андрей решился и, вернувшись к себе, написал прошение на имя командира полка об отпуске. Ответ пришёл через седмицу, и к началу августа штабс-капитан Ефимовский покинул стены крепости, отправляясь домой для лечения.

Ефимовский никак не мог решить, поехать ли ему в Веденское, где не был уже лет пять, либо в Клементьево к матери. По мере приближения к Москве Андрей становился всё более беспокойным. В Клементьево его влекло не только желание увидеться с матерью. Совсем рядом находилось имение Ракитина Полесье. "Там ли она? А может уже вышла замуж?" — гадал он, ведь покидать столицу ему довелось в самый разгар сезона.

Остановившись на почтовой станции, дабы переменить лошадей, Андрей пребывал в мучительных сомнениях. То была последняя остановка. Надобно было принимать решение: Веденское или Клементьево, а может быть даже Раздольное, поближе к Петербургу, подальше от соблазна. Сидя в продавленном кресле в помещении станции, он листал попавшийся ему на глаза альманах "Северные цветы" четырёхгодичной давности. На одной из страниц чьей-то рукой были подчёркнуты несколько стихотворных строк:

"Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем".

Пробежав глазами эти строки, Андрей невесело усмехнулся.

— Готово, барин, — вошёл с улицы Прошка. — Можно ехать.

Отложив журнал, Ефимовский вышел вслед за слугой.

— В Веденкое, — приказал он кучеру, забираясь в карету.

Сытые, холёные лошади резво взяли с места, и экипаж, набирая скорость, понёсся по укатанной дороге.

"Верно, я не хочу её тревожить. Ни к чему хорошему сия встреча не приведёт. Пускай всё идёт своим чередом. Коли суждено, стало быть, встретимся", — думал он, прислонясь затылком к мягкой обивке кареты. Мерное покачивание экипажа нагоняло сон. Ефимовский и сам не заметил, когда состояние полудрёмы полностью поглотило его, и он уснул. Проснулся Андрей, будто от толчка. За оконцами экипажа, высеребренные светом полной луны проплывали ровно подстриженные кусты, окаймлявшие подъездную аллею в Веденском. Ни огонька не светилось в тёмных окнах особняка.