Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 51

Mademoiselle Куташева проснулась рано, едва рассвело, несмотря на то, что почти половину ночи пролежала без сна. Разные мысли одолевали её в часы бессонницы, она вспоминала рассказы Марьи Филипповны об усадьбе, где прошли её отрочество и юность, и сравнивала с ними собственные впечатления. И эти впечатления, надобно заметить, были скорее радостными и приятными, чем наоборот. Софье понравился дом и его интерьер, который будучи не таким роскошным, как у них в Сосновках, производил впечатление простоты и лёгкости. Вся мебель, преимущественно выполненная из дуба, была светлых оттенков, также как и штофные обои на стенах, портьеры и обивка. Комнаты не загромождали лишние предметы интерьера, отчего они казались просторными и светлыми.　

Где-то после полуночи, когда в большом помещичьем доме воцарилась тишина, из приоткрытого в парк окна послышалась переливчатая трель ночного певца. Сначала едва слышно, а потом всё более набирая силу, запел соловей. Звуки птичьего пения невольно взволновали княжну.　

Накинув на плечи фланелевый капот, Софья с ногами забралась на широкий подоконник и, прислонившись лбом к прохладному стеклу, вслушалась в песнь любви, коей пернатый любовник призывал свою подругу. Из-за облака выплыл огромный диск луны и отразился в стоячих водах пруда.　

Столько было прелести в тёплой весенней ночи, что княжне вдруг сделалось ужасно тоскливо, неясное томление сдавило грудь, вырвав глухое рыдание. Такие ночи буквально созданы для любви, для признаний, для поцелуев. Ей же минуло двадцать два года, а она так ни разу и не познала, каково это быть любимой кем-то.　

Софья ещё долго сидела у окна, вздыхала, утирая рукавом капота струящиеся по лицу слёзы, до тех пор, пока не ощутила, что замёрзла. Тепло весенней ночи оказалось весьма обманчивым. Всё это время она думала об Андрее. Она и ехать в Полесье с Марьей Филипповной согласилась только оттого, что узнала от Ефимовского о его намерении провести лето в Клементьево рядом с матерью. Но всё это напрасно. Пусть они довольно часто виделись в последнее время, но чувства Андрея к ней нисколько не переменились. В его взгляде она замечала выражение какой-то тёплой грусти, смешанное с жалостью. Вот только эта жалость оскорбляла её.　

Софья знала, что всегда может рассчитывать на его дружеское участие и помощь, но ничего сверх того он дать ей не способен. Она знала, о чём Николай просил Ефимовского, подслушав разговор брата с Андреем самым бессовестным образом, ибо не смогла побороть искушения узнать истинное положение дел.　

О том, что Андрей отец Мишеля она догадывалась давно, но только теперь поняла, зачем Nicolas женился на Марье Филипповне. Известие о том, что брат не способен произвести на свет наследника совершенно ошеломило её, но вместе с тем пролило свет на его поступки. Но, даже понимая ныне его мотивы, она не могла найти оправдания его деяниям.　

"Как же это жестоко, бессердечно, — прикусив костяшки пальцев, она тихо плакала, притаившись за дверью гардеробной, — ведь не вмешайся Nicolas, и ничто не могло бы помешать Андрею и Марье Филипповне соединиться!" Андрей дал обещание, от которого у неё сердце перевернулось в груди, так больно было слышать в его голосе тоску и безысходность, смешанную с чувством вины и раскаянием. Она готова была возненавидеть брата за то, что он сделал. Ужасное гадкое чувство поселилось в её душе. Да разве можно желать смерти тому, кто ближе и роднее всех на всём белом свете? Тому, кто заменил отца и мать? И как же она ненавидела себя за этот мгновенный отклик в душе, за вспыхнувшую было надежду, за то, что даже осмелилась думать о том. Да разве сможет она пойти под венец с человеком, которого вынудили дать подобное обещание, воспользовавшись его угнетённым состоянием? Сделает ли её подобный брак счастливой? Как жить, зная, что отобрала даже самую призрачную надежду на счастье у того, кто дороже всех? Nicolas уже взял грех на душу, разлучив отца и сына, так неужели и она пойдёт по его стопам? Закроет глаза на всё, что ей известно и, руководствуясь исключительно собственными эгоистичными желаниями, ввергнет в пучину несчастья того, кого любит больше жизни.　

Софья нисколько не сомневалась в том, что не сможет сделать Андрея счастливым. Насильно мил не будешь — горькая прописная истина.　

Безусловно, ныне, когда состояние здоровья князя Куташева уже не вызывало прежних опасений, Софья могла бы более не думать об обещании Andre, но разве есть на земле человек, способный повелевать даже собственными мыслями? Можно заставить себя думать о чём-то, когда надобно найти способ разрешить возникшие затруднения, но нельзя заставить себя не думать. Вот и mademoiselle Куташева не могла заставить себя не думать об Андрее, об обещании, что он дал её брату и о том, что будет, коли, не дай Бог, Nicolas не оправится от своей болезни.　

От безрадостных мыслей разболелась голова, боль обручем стиснула виски, распространилась ото лба к затылку. С тяжёлым вздохом княжна слезла с подоконника и вернулась в постель. Закрыв глаза, она ещё долго лежала без движения, надеясь, что мигрень отступит, а потому задремала только под утро.　

Наступивший день сулил много нового: Марья Филипповна намеревалась показать княжне Куташевой своё имение Ракитино и познакомить её с родственниками по материнской линии.

После завтрака, заметив, что Софья сомневается в своих способностях совершить прогулку верхом, Марья Филипповна велела заложить коляску.　

— До Ракитино можно было бы и пешком дойти, — улыбнулась княгиня, устраиваясь на сидении поудобнее, — есть тропинка через рощу, но вот до дядюшки моего пешком добраться, пожалуй, будет утомительно.　

Поездка и в самом деле оказалась недолгой. Вскоре взору предстала небольшая усадьба. Деревянный дом с мезонином окружал со всех сторон цветущий сад, посыпанные гравием дорожки вели в небольшой дворик и к парадному крыльцу. Встречать дам вышел управляющий, который проживал в барском доме в отсутствие хозяев.　

Невысокий средних лет полноватый мужчина при виде барыни, вышедшей из коляски, суетливо поклонился и тотчас принялся отчитываться о состоянии дел в усадьбе. Марья Филипповна отмахнулась от него, ответив, что приехала для того, дабы показать имение родственнице, а о делах они побеседуют после.　

— У вас здесь очень уютно, — заметила Софья по завершению короткой прогулки в стенах особняка.　

— Я просила Николя отпустить меня в Ракитино, — Марья вздохнула, неспешно шагая по дорожке между цветущих яблонь. — Так было бы лучше для всех, — тихо добавила она и горько усмехнулась: — по мне, так лучше пребывать в неведении, чем делать вид, что ничего не знаешь.

— Вы о цыганке? — Софья опустила ресницы.　

— Да, и о ней тоже, — кивнула Марья. — Брак с вашим братом — моя самая ужасная ошибка, Софи. Увы, нынче ничего нельзя переменить. Надеюсь, когда он вернётся, мы сможем ужиться друг с другом.　

— Я бы желала сказать вам, что так и будет, — задумчиво ответила княжна, — но зная Николя, сомневаюсь, что он пожелает что-нибудь переменить в своей жизни. Ему никогда не было дела до того, что прилично, а что нет, он всегда презирал светские условности, всегда жил так, как ему хочется, не считаясь ни с чьим мнением.　

— Мне странно слышать подобное о нём из ваших уст, Софи, — Марья Филипповна остановилась, жестом предложив своей собеседнице присесть на скамейку в тени раскидистых кустов сирени.　

— Он мой брат, и я люблю его таким, каков он есть, со всеми его недостатками и достоинствами, — княжна пожала плечиками, — другое дело вы. У вас нет причин любить его. Я знаю, сколько зла он вам причинил, но вы не оставили его в тяжёлый час испытания, что нам выпал. Отчего?　

— Все мы совершаем ошибки, Софи. А за ошибки полагается платить, — уставившись куда-то поверх головы золовки невидящим взглядом, ответила княгиня.　

— Стало быть, ваша забота о нём всего лишь плата за былые прегрешения?　

— Отчасти, — Марья Филипповна пристально взглянула на Софью. — Как бы то ни было, желали мы того или нет, мы целый год прожили бок о бок. Человек привыкает ко всему, к людям, к месту, к обстоятельствам. Нынче без лукавства могу говорить, что мы более не чужие друг другу.　

— Отчего вы не вышли за Ефимовского? — Оборвав цветущую кисть сирени, тихо осведомилась Софья.　

Марья Филипповна отвела взгляд, стянула с рук кружевные митенки, расправила складки светло-голубого муслинового платья. Не дождавшись ответа, княжна тяжело вздохнула:　

— Андрей любит вас, вы любите его, Мишель его сын, отчего вы не обвенчались, Марья Филипповна?　

— Зачем вам это знать, Софи? — Княгиня опустила длинные ресницы, скрывая за ними выражение глаз.　

— Мне очень важно знать о том, — Софья коснулась её руки кончиками пальцев.　

— Всему виной моя гордыня. Мне мало было знать, что любима им, я желала, дабы он сам сказал мне о том, — она сглотнула ком в горле. — Я уехала, думала, он последует за мной, но ошиблась.

— А потом вы встретили Николя… — Mademoiselle Куташева покачала головой.　

— Что нынче говорить о том? — Марья улыбнулась дрожащими губами. — Всё это осталось в прошлом.　

Ей было странно говорить с Софьей об Андрее, о своей любви к нему, об обстоятельствах, их разлучивших. Ещё более её удивило желание княжны знать о том. До этого дня mademoiselle Куташева предпочитала делать вид, что ей ничего не известно, занимая удобную позицию, коли я не вижу и не говорю о том, то ничего такого нет и в помине. Зачем же ныне ей понадобилось знать? Но странное дело, сказав открыто о том, что её мучило, Марья испытала облегчение. Более не надобно было лгать и претворяться, ныне все карты раскрыты, пускай знает обо всём.　

— Поедем к Калитиным, — княгиня поднялась со скамейки. — Время к обеду, а у дядюшки лучшая стряпуха в округе, — старательно изображая оживление и желая отвлечь княжну от темы их недавнего разговора, заговорила она.

Проходя мимо террасы, Марья на мгновение задержалась у большого круглого стола, провела рукой по гладкой, немного потемневшей от времени столешнице. Запрокинув голову и подставив лицо солнечным лучам, она прикрыла веки. В памяти всплыл точно такой же весенний день, также осыпался цвет с деревьев под слабыми дуновениями ветерка, она даже вспомнила яблоневый лепесток в чашке с чаем, недовольство маменьки, вызванное слишком навязчивым, по её мнению, вниманием нового соседа. Именно здесь началась история, приведшая её к столь плачевному финалу. Знать бы всё наперёд, скольких ошибок удалось бы избежать!　

— Прокопыч, — обратилась она к престарелому кучеру, забираясь в коляску, — к Калитиным через село езжай, в храм хочу зайти.　

— Как прикажете, Марья Филипповна, — старик взмахнул кнутом, понукая лошадей.　

Софья ежели и удивилась столь внезапно проснувшейся набожности, то виду не подала. Вскоре коляска въехала в довольно большое село. Бревенчатые избы, хозяйственные постройки, босоногие ребятишки, играющие на обочине дороги, несколько небольших лавчонок, кузня, из которой неслись звонкие удары молота по наковальни, на небольшом возвышении белокаменный храм, увенчанный пятью куполами.　

— Чьи это владения будут? — Полюбопытствовала княжна.

— Урусовых, — отозвалась княгиня. — Село Овсянки называется, так же, как усадьба.　

— Большое, — уважительно заметила Софья.　

— Илья Сергеевич человек не бедный, — усмехнулась княгиня, направляясь к иконной лавке.　

Достав из ридикюля несколько мелких монет, Марья расплатилась за свечи и шагнула под своды храма. В помещении было сумрачно и прохладно. Перед образами светились лампады, в подсвечниках горело несколько свечей. Перекрестившись, княгиня поклонилась образу Спасителя и шагнула к Николаю Чудотворцу. Поставив свечу, Марья Филипповна, беззвучно шевеля губами, просила святого охранить ото всякого зла и даровать исцеление тому, кто был назван его именем, и ныне находится так далеко.　

Ещё раз перекрестившись и поклонившись, она отошла к канунному столу, сотворила крестное знамение перед распятием и молча поставила ещё одну свечу.　

Софья, всё это время стоявшая перед образом Богородицы, взглядом проводила свою невестку и, заметив, что Марья Филипповна направилась к выходу, торопливо перекрестившись, последовала за ней.

Ежели бы не откровенный разговор, ежели бы не грустные воспоминания, подтолкнувшие княгиню Куташеву посетить местный храм и помолиться за здравие супруга и за упокой души раба Божьего Михаила, не случилось бы непредвиденной задержки в пути и не пришлось бы искать укрытия от стремительно надвигающейся непогоды.　

Солнечное майское утро не предвещало никаких неприятных сюрпризов, но едва большое село осталось позади, как усилился ветер, принялся трепать кроны деревьев, волнами прошёлся по зелёным всходам пшеницы, поднял клубы пыли с дороги. На горизонте быстро увеличиваясь в размерах, росла грозовая туча.　

— Не поспеем до Калитиных-то, — подстёгивая лошадей, посетовал Прокопыч и пробормотал под нос: — эх, как грянет сейчас.　

— Поворачивай к Урусовым, — велела Марья, придерживая одной рукой шляпку и с тревогой наблюдая быстро темнеющие небеса.　

— Неловко без приглашения, — отозвалась Софья.　

— Предпочитаете вымокнуть до нитки? — Спросила княгиня Куташева, сдвинув брови.

На горизонте полыхнула зарница, и вслед за ней оглушающий раскат грома сотряс окрестности. Софья втянула голову в плечи и более уже не возражала против визита в ближайшую усадьбу, где можно будет переждать непогоду.　

Первые крупные капли упали на землю, когда коляска остановилась перед воротами усадьбы князя Урусова.　

— Марья Филипповна, неужто вы будете? — Узнал соседку своего барина привратник и поспешил отворить тяжёлые створки.　

— Да поспешай же ты, окаянный, — ворчал Прокопыч. — Барыни промокнут.　

Коляска понеслась по подъездной аллее, а дождь уже вовсю шумел в зелёных кронах, смыкавшихся над головой. Едва нежданные гостьи ступили в вестибюль, как последовал громовой раскат невероятной силы, а дождь превратился в ливень, смывающий всё на своём пути.　

— Боже мой, — пробормотала Софья, глядя широко раскрытыми глазами в распахнутое настежь французское окно.　

Марья обернулась на её голос и тоже застыла. В проёме, ведущем на террасу, стоял хозяин имения, вода ручьями стекала с его одежды и мокрых волос.　

— Илья Сергеевич… — прошептала она, — нас гроза по пути застала, вижу и вас тоже, — княгиня Куташева робко улыбнулась.　

— Дамы, прошу прощения за свой неподобающий вид, — весело ответил Урусов. — Дозвольте привести себя в порядок, и я в вашем полном распоряжении.　

Софья ошеломлённо взирала на князя и опомнилась лишь тогда, когда он уже покинул вестибюль, велев дворецкому проводить девушек в гостиную и распорядиться, чтобы стол накрыли к чаю.　

Косые струи дождя с шумом обрушивались на мраморную балюстраду, сбивали наземь цвет чубушника, но в комнате было тепло и сухо. Прислуга торопливо накрывала стол, Марья Филипповна мерила шагами дорогой персидский ковёр, а Софья расположилась на кушетке у окна, созерцая разгулявшуюся стихию. О, как же она любила такую погоду. Казалось, что внутри что-то вибрирует при каждом громовом раскате и душа замирает от ужаса и восторга одновременно.　

Они обернулись на звук открывшейся двери, вошёл лакей и внёс дымящийся самовар, а следом за ним на пороге появился и сам хозяин дома.　

— Илья Сергеевич, приношу свои извинения за нежданное вторжение, — кокетливо улыбнулась Марья Филипповна, вновь обретя спокойствие и уверенность в собственной неотразимости.

— Полно, Марья Филипповна, — усмехнулся Урусов. — Какие могут быть извинения между родственниками. Я всегда рад вам и вашей очаровательной belle-sur. Давно вы в Полесье приехали? — Поинтересовался он, наблюдая за прислугой, расставлявшей на столе чайный сервиз, розетки с вареньем и блюдо с пирожными.　

— Вчера, — княгиня Куташева скромно потупила взор.　

— Прошу вас, — указал Илья Сергеевич на стол и обратился к Марье: — не откажите в любезности чай разлить за хозяйку?　

Марья Филипповна величаво проплыла к столу и, подождав, когда лакей отодвинет для неё стул, грациозно присела. Илья Сергеевич подошёл к Софье и предложил ей руку, дабы проводить к столу, сам отодвинул для неё стул и сел напротив княжны.　

— Как здоровье Анны Николаевны? — Осведомилась Марья Филипповна, разливая чай по чашкам.　

— Маменька зимой сильно простудилась и долго болела, — ответил Илья Сергеевич, взяв из рук княгини Куташевой чайную пару и аккуратно поставив её перед Софьей.　

— Как только оправилась от недуга, уехала в Петербург к Натали и Сержу, взглянуть на внука, — он улыбнулся, кинув быстрый взгляд на княжну. — Я слышал о том несчастье, что случилось у вас, — Урусов едва заметно вздохнул и перевёл взгляд на Марью: — надеюсь вашему супругу уже лучше?

Чайная чашка дрогнула в руке Марья Филипповны, и она поспешно опустила её на блюдце.　

— Николай Васильевич не здоров. Недавно он уехал в Европу, в Карловы Вары.　

— Будем надеяться, что лечение пойдёт ему на пользу, — пробормотал Урусов, досадуя, что сам поднял эту тему в разговоре.　

Ливень тем временем прекратился, и вновь выглянуло солнце, озарив всё вокруг ярким светом.　

— Марья Филипповна говорила, что в вашей усадьбе очень красивый парк, — тихо заметила Софья, желая придать разговору иное направление.　

— Это предмет гордости моего садовника, — усмехнулся Илья Сергеевич. — Я с удовольствием покажу вам наиболее примечательные уголки. Коли желаете, мы могли бы совершить прогулку сразу после чая? — Обратился он к княжне.　

— Превосходно, — отозвалась Марья Филипповна.

После дождя в тени парковых деревьев ощущалась прохлада. Капли влаги, застрявшие в свежей, зелёной листве, ярко горели на солнце. Попрятавшиеся было насекомые, вновь выбрались из укрытия, гудели пчёлы, собирая нектар с цветущих кустов чубушника. Парк, разбитый на английский манер и впрямь поражал воображение разнообразием аккуратно подстриженных зелёных изгородей, яркими клумбами, ровными дорожками, присыпанными светлым гравием.　

Около искусственного пруда, имеющего форму совершенного овала, Марья Филипповна становилась, взгляд её задержался на беседке, и память вернула её к событиям трёхгодичной давности. Тяжело вздохнув, княгиня отвернулась, Урусов смущённо отвёл взгляд. Возникла неловкая пауза и, желая её заполнить, Софья указала рукой на утопающую в зелени крышу флигеля по другую сторону пруда:　

— Там у вас настоящий лес.　

— Да, — согласился Илья Сергеевич, — признаться, та часть парка мне более по душе, но нынче там очень сыро и вы можете испортить ваши туфли, Софья Васильевна.　

— Надеюсь, это будет не очень самонадеянно с моей стороны просить вас показать мне ваше излюбленное место в другой раз? — Софья улыбнулась.

— Я с радостью выполню вашу просьбу, — подстроившись под неспешный шаг mademoiselle Куташевой, ответил князь.　

За приятной беседой ни Софья, ни Илья Сергеевич не заметили, что Марья Филипповна отстала от них на несколько шагов. Нахлынувшие воспоминания совершенно лишили её спокойствия. Она вновь переживала своё падение в глазах общества, уже не так остро отозвалась в груди душевная боль, вызванная нелепой гибелью Мишеля, но всё так же сильно, как и тогда в душе вспыхнула ненависть к Урусову. "Коли бы он не вмешался тогда, Мишель был бы жив, — Марья Филипповна стиснула зубы. — Да, он был бы жив, но судьбе было угодно иначе. Судьбе было угодно, чтобы я полюбила его брата, а он узнал о том, что я связана со смертью Соколинского".　

Её безумно разозлило то, что Урусов, беседуя с Софьей, почти совсем не обращает на неё внимания, и в тоже время она понимала, почему он намеренно избегает её. Видимо, не только ей тяжелы воспоминания о тех днях. Она даже хотела догнать ушедшую вперёд пару и рассказать золовке о той гнусной роли, какую сыграл Илья Сергеевич в истории с Соколинским, но вспыхнувший было запал угас. "Зачем? Стоит ли ворошить прошлое? Мишеля не вернуть, а вот то, что Урусов, видимо, увлёкся княжной Куташевой, позволяет надеяться, что брак Андрея и Софьи не состоится никогда и не при каких обстоятельствах". Поэтому Марья Филипповна постаралась придать лицу приветливое выражение и ускорила шаг.

— Илья Сергеевич, — окликнула она князя, когда приблизилась на довольно короткое расстояние и приветливо улыбнулась, — может быть, вы теперь к нам с ответным визитом пожалуете.　

— Коли вы приглашаете, Марья Филипповна, с превеликим удовольствием, — обернулся Урусов. — Софья Васильевна, — обратился он к княжне, — позвольте поблагодарить вас за чудесную прогулку, в вашем обществе время для меня пролетело незаметно.　

— Мне тоже было очень приятно беседовать с вами, — княжна смущённо опустила ресницы. — И я, как и Марья Филипповна, буду очень рада вашему ответному визиту. Думаю, нам пора? — Она вопросительно взглянула на княгиню Куташеву.　

— Увы, да, — согласилась Марья. — К Калитиным мы уже сегодня не поедем. Отпишу дядюшке, приглашу его к нам. Маменька всегда рада его видеть.　

— Давненько я не виделся с Василием Андреевичем, — заметил Урусов.　

— Вот и дивно всё устроилось, — Марья хлопнула в ладоши. — Я отпишу дядюшке, дождусь его ответа, и напишу вам. Устроим небольшой званый обед для самый близких, — поделилась она мыслью, пришедшей ей в голову.

— Тогда не худо было бы и Василевских позвать, — рассмеялся Урусов.　

— Превосходная мысль, Илья Сергеевич, — тотчас согласилась Марья Филипповна. — Как в старые добрые времена.　

— Позвольте, я провожу вас? — Спросил князь.　

— Сделайте любезность, — весело согласилась княгиня.　

Урусов отправился на конюшню, распорядиться, дабы ему оседлали лошадь, а Софья и Марья Филипповна остались вдвоём.　

— Смотрю, Илья Сергеевич, вам нравится, — тихо заметила княгиня.　

— Он приятный человек, — отозвалась Софья с улыбкой. — Надеюсь, все ваши друзья таковы?　

— Безусловно. Общество здесь, конечно, попроще, не то, что в Петербурге. Провинциалы, одним словом, но, думаю, скучать вам не придётся.　

— Вот уж не думала, что произвожу впечатление сноба, — нахмурилась Софья.　

Марья рассмеялась.

— Я пошутила, Софи. Не принимайте близко к сердцу.