Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 58

Получив письмо от Марьи Филипповны, Ефимовский пребывал в смятении. Его неприятно поразил холодный и чопорный тон послания, но в тоже время он отчётливо понимал, что только его медлительность и нерешительность вынудили Марью написать ему в таких выражениях.　

Безусловно, не зная причин его молчания, она имела право обижаться и думать, что ею пренебрегают. Казалось бы, возникшее недоразумение можно было разрешить одним письмом, заверив Марью, что у него никогда и мысли не возникало расстаться с ней, но отчего-то сердце терзала безотчётная тревога. В сознание помимо его воли закралось сомнение в том, что он верно истолковал причины, побудившие Марью Филипповну писать к нему. Возможно, он слишком самоуверен и заблуждается, полагая, что ему по-прежнему хранят верность и сие письмо лишь попытка напомнить о себе. Возможно, всё совершенно иначе, и сообщая ему о том, что он отныне свободен располагать собой и своим словом по своему усмотрению, Марья Филипповна желала бы и сама получить такую же свободу. Что если о нём уже позабыли и желали бы освободиться от обещания, связывающего с ним?　

Сложив послание княгини Куташевой обратно в конверт, Ефимовский запер его в ящик стола и поспешил на службу. Пребывая в состоянии мрачной меланхолии, он выглядел рассеянным и задумчивым. Ему не давали покоя размышления о причинах, побудивших Марью писать к нему, но одно было понятно: надобно было решаться на что-то и решаться немедленно.

На одной чаше весов оказалась совесть, требовавшая известить княгиню Куташеву о том, что супруг её жив и здоров, а на другой — собственные чувства к ней. Вне всякого сомнения, как только он расскажет всю правду, что стала ему известна в Варшаве, Марья Филипповна будет потеряна для него навсегда. И эта правда станет для неё самым страшным ударом, ибо она обречёт её на одинокое существование и насмешки общества. De paille la veuve (соломенная вдова), муж которой предпочёл обществу законной супруги безродную цыганку.　

Ежели он, не объясняя причин, решит порвать с ней, то того ему никогда не простят. Со временем о нём забудут, а Марья Филипповна найдёт утешение в других объятьях. Молодая красивая вдова, не лишённая состояния, не останется без внимания, ведь Сергей Филиппович не поскупится ради счастья сестры и непременно даст за ней хорошее приданое.　

Размышляя подобным образом, Андрей добрался до казарм, в которых царила страшная суматоха. Погружённый в собственные переживания, он совершенно позабыл, что ныне его полк снимался с зимних квартир и отправлялся в летний лагерь в Павловскую слободу под Красным селом. Заметив графа, несколько нижних чинов поспешили окружить его, у всех имелись вопросы по совершению перехода. Вынужденный вникнуть в суть дела, граф Ефимовский постарался отрешиться от занимавших его мыслей о Марье Филипповне. Выслушав обратившихся к нему вахмистра и унтер-офицера, Андрей пообещал разрешить возникшие у них затруднения и поспешил разыскать эскадронного командира. Эскадрон строился в походный порядок, в сутолоке Ефимовский насилу нашёл того, кто был ему нужен.　

— Ефимовский, я уж думал, нам без тебя выступать придётся, — хмурясь, ответил командир эскадрона Куракин в ответ на приветствие.　

Выслушав ротмистра, Александр Борисович досадливо отмахнулся:　

— После, Andre, на место прибудем, там решим, — быстро проговорил он, легко взлетая в седло.　

Ефимовский последовал его примеру. Наконец, полк выступил и длинной вереницей потянулся по улицам и бульварам к месту дислокации. Дорогою Андрей молчал, обдумывая свои дальнейшие действия. Дача в Красном селе, которую он снял на лето, ещё пустовала и была совершенно не готова к заселению. По прибытию на место надобно было распорядиться, чтобы доставили его личные вещи и произвели уборку в доме. Но прежде всего ему надобно было решить, что ответить Марье Филипповне.　

— Что-то ты нынче совсем не весел, — искоса поглядывая на Ефимовского, заметил Куракин.　

— Собираюсь принять самое важное решение в своей жизни, вот и мучаюсь сомнениями, — хмуро отозвался Андрей.　

— Ба, да неужели… — недоверчиво протянул Куракин. — И кто же та прелестница, ради которой ты готов расстаться со своей свободой?　

— Её имя тебе хорошо известно, — вздохнул Ефимовский и тихо добавил: — княгиня Куташева.　

Куракин задумчиво покрутил тонкий светлый ус.　

— Я не верил в слухи, что ходили о вас с ней, — вздохнул он, — но нынче она вдова… ежели тебя смущает, что она была женой Куташева… что станут говорить…. Впрочем, нет никакого смысла вспоминать о том. Nicolas умер, и на твоём месте я не стал бы раздумывать, а нынче же просил у Гринвальда разрешения на брак.　

Ободрённый словами старинного приятеля, Андрей чуть заметно улыбнулся.　

— Я так и поступлю. Как только устроимся на летних квартирах, я тотчас обращусь к Родиону Егоровичу.　

"Да, да. Всё правильно, — мысленно увещевал себе Ефимовский, — ежели не я, то другой со временем станет её мужем. Так или иначе, но от судьбы не уйти, а коли истина откроется, я возьму на себя всю тяжесть вины, ибо Мари не знает ни о чём, и никогда не узнает о том от меня".　

Приняв решение, граф заметно оживился, и до конца пути мечтательное выражение уже не сходило с его лица.　

Как только эскадрон разместился на месте, Андрей тотчас отправил к себе домой вестового с приказанием дворецкому и камердинеру перевезти его вещи и доставить на дачу пару горничных, дабы они привели помещения в жилой вид.　

Небольшой одноэтажный деревянный дом вмещал в себя две спальни, гостиную, кабинет и музыкальный салон. Осмотрев последний, Ефимовский пришёл к выводу, что в этой комнате вполне можно устроить детскую для Мишеля. Сама мысль о том, что он устраивает на лето не холостяцкую берлогу, а семейное гнёздышко, его взволновала необычайно, в душе он ощущал радостное возбуждение. Андрей критично осматривал убранство комнат, решая, что может понравиться Марье, а что стоило бы заменить. Ему хотелось непременно угодить ей, и в то же время он пришёл к подивившей его мысли, что при том, что они столь долго знают друг друга, он совершенно не осведомлён о её вкусах, пристрастиях и привычках.　

Прислуга прибыла наутро. Выслушав распоряжения барина, челядь недоумевала: на кой хозяину понадобилась детская? Но расспрашивать никто не осмелился. Из комнаты вынесли клавикорды, нотные пюпитры и прочую мебель. Работа закипела: мыли, тёрли, проветривали. Убедившись, что каждый занят своим делом, Андрей отправился к дому командира полка, тем паче, что ныне там его ждали к обеду, как и всех старших офицеров.　

Ефимовский не мог скрыть волнения ни во время трапезы, ни во время непринуждённой беседы на террасе, куда последовало всё собравшееся общество после обеда. Улучив минуту, он попросил Родиона Егоровича о разговоре с глазу на глаз. Гринвальд был настроен весьма благодушно, а потому с готовностью согласился выслушать.　

— Родион Егорович, я желал бы просить у вас разрешения на брак, — несколько смущённо обратился Ефимовский к командиру полка, едва они остались наедине в кабинете Гринвальда.　

— Признаться, удивлён, — не скрывая изумления, в которое его повергла просьба ротмистра, промолвил Гринвальд. — Обыкновенно подобные просьбы не являются для меня неожиданностью, но вы весьма искусно скрывались, Андрей Петрович, — Родион Егорович улыбнулся. — И кто же ваша избранница?　

— Княгиня Куташева, — выдохнул Андрей, чувствуя, как краска заливает его лицо. Гринвальд нахмурился и принялся барабанить пальцами по столу.　

— Стало быть, вдова Николая Васильевича.　

— Так точно, — Андрей затаил дыхание в ожидании ответа.　

— Надеюсь, вы хорошо обдумали своё решение, ротмистр? — Спросил со вздохом Гринвальд.　

У меня было немало времени для размышлений, ваше высокопревосходительство, — отозвался Ефимовский, глядя в пол.　

— У меня нет причин отказать вам в вашей просьбе, но примите дружеский совет, — Гринвальд умолк на некоторое время, обдумывая свои дальнейшие слова. — Не стоит устраивать пышных торжеств, прошло не так уж много времени, а у Николая Васильевича было много друзей и приятелей в полку. Многие из них могут счесть ваш брак с его вдовой оскорблением памяти князя Куташева.　

— Я понимаю и последую вашему совету, — отозвался Андрей, испытывая видимое облегчение от того, что его вопрос решился положительно.　

Тем же вечером адъютант Гринвальда доставил Ефимовскому запечатанный пакет, в котором оказалось разрешение на брак ротмистра Ефимовского Андрея Петровича с Куташевой Марьей Филипповной, подписанное командиром полка и разрешение на отпуск сроком в один месяц. К документам также прилагалось короткое письмо от Родиона Егоровича:　

"… Не благодарите меня. Помня Ваши прошлые заслуги, я не мог отказать Вам в такой малости. Надеюсь, месяца Вам будет достаточно для устройства Ваших дел".

Минул июнь. Тихо и скромно в Полесье праздновали день ангела Марья Филипповны. Не было ни шумного бала, ни фейерверков, из всех приглашённых были только Калитины и Василевские. Обедали в малой столовой, но, несмотря на небольшое общество, день для именинницы прошёл как нельзя лучше. Зная о страсти княгини Куташевой к охоте, Василевские ей в дар преподнесли щенка от лучшей борзой в своре старого генерала. Калитин, к вящему неудовольствию своей сестры, подарил племяннице лёгкое английское ружье.　

Павел Алексеевич, чувствуя себя несколько виноватым перед Марьей Филипповной, старался загладить свою вину всеми доступными ему способами, а потому был очень мил и разговорчив. Улучив минуту, когда княгиня Куташева оказалась одна на террасе, куда она вышла после сытного обеда подышать свежим воздухом, Василевский-младший в самых искренних выражениях попросил у неё прощения за своё совершенно недопустимое поведение. Будучи настроенной благодушно, Марья Филипповна выслушала его полную раскаяния речь и заверила молодого человека в том, что зла на него не держит.　

— Однако же, Павел Алексеевич, как бы я не дорожила нашей с вами дружбой, от дома всё же вынуждена вам отказать, — с мягкой улыбкой заметила княгиня.　

— Я не смел даже надеяться на ваше прощение, — сконфуженно отозвался Василевский, — потому был несказанно рад, что вы не забыли упомянуть и меня в приглашении к отцу.　

Вскоре генерал Василевский, пожелавший осмотреть ружьё, подаренное Марье Филипповне, при ярком дневном свете, вышел вместе с ним на террасу и нарушил уединение молодых людей.　

— Как вы его находите? — Обратился он в имениннице, пытаясь определить вес оружия, взяв его одной рукой. — На мой взгляд, приклад несколько коротковат. Впрочем, для вас в самый раз будет. Не желаете опробовать?　

Марья Филипповна, смеясь, забрала ружьё у генерала и вскинула его на плечо, как заправский охотник, рассматривая парк через прорезь прицела.　

Шум подъезжающего экипажа заставил всех обратить свой взор на другую сторону террасы. Княгиня Куташева едва не выронила ружьё, разглядев того, кто спрыгнул с высокой подножки.　

— Bonjour, господа, — Ефимовский одёрнул мундир и поднялся по ступеням террасы.　

— Прошу прощения за то, что явился незваным, — произнёс он, раскланиваясь с Калитиным, генералом и Павлом Алексеевичем, целуя ручки дам.　

Марья, едва оправившись от только что пережитого волнения, передала ружьё лакею и протянула обе руки Андрею.　

— Ваше сиятельство, какой приятный сюрприз, — улыбнулась она, но от Ефимовского не укрылось, что широкая ослепительная улыбка ничуть не затронула глаз княгини.　

Голубые очи по-прежнему взирали на него холодно и настороженно.　

— Господа, позвольте похитить у вас несравненную именинницу? — Обратился к присутствующим Ефимовский и предложил Марье руку, дабы пройти в парк. — Увидев вас с ружьём, я уж решил, что вы собираетесь подстрелить меня, — произнёс он с усмешкой, склоняясь к княгине Куташевой.　

— Как знать, Андрей Петрович. Коль вас посещают подобные мысли, может быть, вы того заслуживаете? — Процедила Марья Филипповна.　

— Маша, — Андрей остановился, завладев её рукой, которую поднёс к губам, — прочитав твоё письмо, я мог сделать только два вывода, — он заглянул в её глаза.　

— Продолжайте, — Марья Филипповна отвела взгляд.　

— Я предположил, что моё долгое молчание обидело тебя, — он сжал её тонкие пальцы в своей ладони.　

— Удивительно, не правда ли? — Княгиня усмехнулась. — Вы не даёте о себе знать и о том, что вы вернулись в Петербург, я узнаю не от вас. Разве у меня есть повод сердиться и обижаться на вас? — Она отняла у Ефимовского свою руку и уставилась пристальным взглядом в его алеющее смущённым румянцем лицо. — И что же вы ещё предположили?　

— Я рискую навлечь на себя ещё больший гнев, ежели решусь сказать, — Андрей улыбнулся, любуясь молодой женщиной.　

В простом платье из голубого муслина Марья Филипповна казалась совсем юной барышней и напомнила ему ту, что несколько лет назад похитила его сердце.　

— Ну уж, договаривайте, — Марья поджала губы.　

— Я предположил, что освобождая меня от данного слова, ты тоже желала бы обрести свободу, — тихо обронил Андрей. — Впрочем, я рад, что ошибся в своём предположении.　

— Отчего вы решили, что ошибаетесь, Андрей Петрович? — Марья замедлила шаги, пытливо всматриваясь в любимые черты.　

Ефимовский замер и прошептал, стараясь по её глазам угадать истину:　

— Жестокая, отчего ты вновь пытаешься ввергнуть меня в пучину сомнений?　

— Может быть, от того, что сама немало настрадалась от подобных сомнений, гадая о причинах твоей холодности! — Выкрикнула Марья, нахмурившись.　

— Желаешь, чтобы я у твоих ног просил прощения? — Ефимовский выгнул бровь и тотчас опустился на колени, обхватив тонкий стан обеими руками.　

Марья Филипповна с беспокойством обернулась, бросив быстрый взгляд на оставшийся за спиной особняк.　

— Встань, Андрей, — она положила ладони на позолоченные эполеты. — Ты меня в невозможное положение ставишь.　

— Не встану, — Ефимовский упрямо покачал головой, — пока не дашь слово, что выйдешь за меня.　

— Когда? — Марья не смогла более хранить сердитое выражение лица и улыбнулась ему.　

— Как можно скорее, ибо мой отпуск заканчивается через три седмицы, и надобно ещё успеть вернуться в полк.　

— Бог мой, — Марья приложила ладони к зардевшимся щекам. — Три седмицы! Я согласна, — тотчас прошептала она, испугавшись, что, отложив венчание, ей вновь придётся разлучиться с тем, кого она ждала так долго. Наклонившись, Марья коснулась поцелуем губ Ефимовского. — Идём же, — она потянула его за руку к дому.　

— Надобно маменьке сказать.　

— Погоди, — удержал её Андрей. — Я торопился, но это, безусловно, меня не извиняет. Явиться в твой день ангела и без подарка… камердинер недавно разбирал мой старый гардероб, — он опустил руку в карман, — позволь мне вернуть тебе кое-что.　

Марья с любопытством протянула ладошку и тихо ахнула, когда жемчужный кулон на тонкой золотой цепочке, некогда утерянный ею при весьма скандальных обстоятельствах, оказался в её руке.　

— Это подарок папеньки на моё семнадцатилетие, — прошептала она. — Бог мой, Андрей, но разве не символично, что он вернулся ко мне именно в этот день! — Она взглянула Ефимовского сияющими глазами. — Неужели всё это время он был у тебя? Как ты нашёл его?　

— Его нашла Государыня и передала Николя, полагая, что именно он проводил время с барышней во время бала в её зимнем саду, а Куташев отдал его мне, — вздохнул Андрей.　

Лицо Марьи Филипповны омрачилось воспоминанием о своём недолгом замужестве:　

— Какими причудливыми дорогами ведёт нас судьба, — тихо заметила она, надевая украшение.　

— И мы сами, порою, выдумываем препятствия, что удлиняют наш путь, — ответил Ефимовский, целуя тонкие пальцы.　

Елена Андреевна и гости Марьи Филипповны, покинувшие террасу, дабы не смущать хозяйку вечера и графа, расположились в гостиной. Madame Ракитина, волнуясь, ходила по комнате, Василий Андреевич замер у окна, встав за колышущейся лёгким ветерком кисейной занавеской, генерал хранил молчание, Поль украдкой вздыхал, его жена и генеральша уединились на диване у самой дальней стены и о чём-то перешёптывались, Ольга Прокопьевна невозмутимо раскладывала пасьянс на ломберном столике.　

— Элен, голубушка, вели шампанского подать, — обратился к сестре Калитин. — Ну, не мог же он в такой день с дурными вестями приехать! Сердцем чую, быть свадьбе.　

— Поди принеси, — велела Елена Андреевна лакею, ожидавшему указаний у дверей.　

Калитин встретил молодую пару на террасе двумя бокалами шампанского в руках. Лицо Василия Андреевича сияло широкой улыбкой, отчего его седые усы и бакенбарды смешно топорщились в стороны.　

— Надеюсь, вас можно поздравить? — Обратился он к Ефимовскому.　

— Благодарю, Василий Андреевич. Марья Филипповна сделала меня счастливейшим из смертных, согласившись стать моей женой, — Андрей взял из рук Калитина шампанское и протянул один фужер Марье.　

— Господа, — Капитан повернулся к входу в гостиную, — прошу всех сюда. У меня есть тост.　

Всё небольшое общество последовало на террасу, лакей с подносом обошёл гостей, подавая шампанское.　

— За графа и графиню Ефимовских, — провозгласил Василий Андреевич, высоко поднимая бокал.　

Учитывая, сколь коротким оказался отпуск у Ефимовского, венчаться решено было через седмицу. Всё это время Марья и Андрей не расставались. Впервые увидев сына, Ефимовский испытал самые противоречивые чувства. Он был страшно горд тем, что мальчик так крепок и хорош собой, но в то же время корил себя за то, что у него не было права назвать его своим. Конечно, и Марья Филипповна была виновата в том, ведь ежели бы она только написала ему, он бы тотчас приехал, позабыв все свои обиды. Но понимая, что его вина неизмеримо больше, Андрей не посмел ни в чём упрекнуть её.　

Ефимовский желал бы соблюсти приличия хотя бы перед свадьбой, но и тут уступил Марье, оставшись в Ракитино до самого дня венчания и покинув усадьбу только накануне.　

В ночь перед венчанием Марье не спалось. Всё ей виделось, что происходящее только сон, который растает поутру, как и не бывало. Словно желая себя убедить, что всё происходит наяву, а не в её грёзах, она подходила к креслу, где было разложено подвенечное платье и гладила ладошкой тонкий шёлк, тихонько вздыхая, расправляла висевшую на зеркале тончайшую фату из мехельнского кружева. Не находя успокоения в этом, опускалась на колени перед образами, закрывала глаза, принимаясь молиться о том, чтобы завтра ничто не помешало ей соединиться с тем, кого любит всем сердцем.　

Едва пропели первые петухи, она вышла в будуар и разбудила Милку, спавшую на кушетке. Пока барыня умывалась, подали завтрак, но Марья, чувствуя, что ни в силах проглотить ни кусочка из-за испытываемого волнения, отказалась от него.　

Одеваясь к венцу, она не спускала глаз с часов на столе, отсчитывающих последние часы её вдовства. Наконец, Милка закрепила шпильками завитые русые локоны и набросила на высокую причёску барыни невесомую фату. Марья Филипповна бросила мимолётный взгляд на своё отражение. Простое платье из белого шёлка, пошитое ещё в пору её девичества, но ни разу ненадёванное, в ушах маленькие капельки жемчужных серёжек, подаренных отцом, и кулон, что ей седмицу назад вернул Андрей — вот и всё. Ей вспомнилось, каким роскошным был её подвенечный наряд, когда она венчалась в Андреевском соборе с Куташевым, какими тяжёлыми были фамильные бриллианты, украшавшие её шею, какая огромная толпа собралась поглазеть на их свадьбу. Но тогда она чувствовала себя несчастнейшей женщиной на всей земле, тогда, как ныне душа замирала от восторга и, казалось, что вдохни она полной грудью, крылья развернутся за спиной.　

— Коляска подана, — явился с докладом лакей.　

Подхватив юбки, Марья сбежала по лестнице, не обращая внимания на недовольство Елены Андреевны, едва поспевавшей за дочерью. Поездка была недолгой и, подъезжая к храму, Марья с тревогой вглядывалась в тех, кто стоял на невысоком крыльце. Первым она заметила дядьку, который оживлённо жестикулировал и что-то втолковывал генералу Василевскому. Плечом к плечу с отцом стоял Павел Алексеевич. Услышав шум подъехавшего экипажа, Поль обернулся и отступил в сторону, тогда-то Марья Филипповна и увидела белый колет графа Ефимовского.　

Андрей стремительно спустился с крыльца и подал ей руку в белой перчатке.　

— Я думал, нынешняя ночь никогда не кончится, — шепнул он ей, помогая сойти с подножки.　

— Я не могла заснуть, — также тихо ответила Марья, — мне казалось, что всё только сон.　

Собравшиеся на крыльце храма гости расступились, пропуская внутрь жениха и невесту. Яркие солнечные лучи, проникая в храм через высокие стрельчатые окна, играли бликами на позолоченных окладах икон, освещая строгие лики святых. Марья шагнула в растворённые настежь двери и едва не споткнулась, встретившись взглядом с будущей свекровью. Madame Соколинская холодно улыбнулась ей и отступила в сторону, освобождая путь к аналою. Затаив дыхание, Марья глядела, как открылись перед ней царские врата и величественный в своём праздничном облачении сельский священник, отец Иона, выступил вперёд, держа в руках крест и евангелие.　

Едва святой отец начал читать ектенью, голова Марьи закружилась. На какое-то совершенно сумасшедшее мгновение ей показалось, что она вернулась в прошлое. Боясь даже шелохнуться, она чуть повернула голову и, увидев бледное сосредоточенное лицо Андрея, тихонечко выдохнула.　

За спиной негромко хлопнула дверь, впуская кого-то из опоздавших, но для Ефимовского сей звук был подобен грому пушечного выстрела. "Я знаю, что ты просил Марью стать твоей женой, но тебе не стоит беспокоиться, что в тот день, когда ты станешь с ней под венец, я явлюсь за твоей спиной подобно ангелу мести", — невольно прозвучали в его мыслях слова, некогда сказанные князем Куташевым. Даже не отдавая себе отчёта в том, что делает, Ефимовский медленно обернулся и, не встретив насмешливого взора тёмный очей, вновь повернулся к аналою, незаметно переводя дух. Так и будет висеть над ним дамокловым мечом правда, известная, увы, не только ему одному.　

Отец Иона пристально вгляделся в лицо жениха и продолжил венчальный обряд, вложив маленькую ручку Марьи Филипповны в ладонь Андрея. Едва их руки соединились, Ефимовский сжал тонкие пальцы под расшитой золотой ниткой епитрахилью. Марья тотчас повернулась к нему, улыбнулась уголками губ, но невозможно было не заметить света, коим сияли её голубые глаза.　

"Я люблю тебя", — прошептала женщина одними губами, вызвав ответную улыбку. "Всегда", — прочла она ответ по его губам. До самого конца обряда Марья не могла более отвести взгляда от того, кто отныне стал ей законным супругом, как не могла сдержать счастливой улыбки.　

Покинув своды храма, новобрачные ступили на крыльцо. Со всех сторон на них посыпался дождь из пшеничных зёрен. Собравшиеся поглазеть на венчание крестьяне выкрикивали пожелания долголетия и плодовитости молодым. Ефимовский легко подхватил жену и сбежал с крыльца, опустив свою драгоценную ношу на сидение в коляске.　

— Трогай, — велел Андрей вознице.　

Сначала мимо замелькали дома, а потом, когда упряжка покинула пределы села, мелькнули рощицы и перелески. Марья ничего не замечала вокруг. Закрыв глаза, она отвечала на головокружительные поцелуи, и только когда возница произнёс: "Приехали, барин", выпрямилась на сидении, рассматривая усадебный дом в Клементьево.　

Молодых встретил дворецкий, а вскоре пожаловали и все остальные. Хозяйка имения прошла вперёд, распоряжаясь прислугой. Обед удался на славу. Сами новобрачные не желали утраивать пышных торжеств, но Татьяна Васильевна рассудила иначе и слушать возражений совершенно не хотела. Едва Андрей сообщил матери о женитьбе, как тотчас были разосланы приглашения по всей округе, и даже за столь короткий срок madame Соколинской удалось собрать весьма многочисленное общество.　

Князь и княгиня Урусовы тоже были в числе приглашённых. Илья Сергеевич от всей души поздравил новобрачных, а вот Софье Васильевне непринуждённый тон и показное дружелюбие дались с большим трудом.　

Вечером, после трапезы, когда начались танцы, князь Урусов, воспользовавшись случаем, пригласил графиню Ефимовскую на тур вальса.　

— Вы дивно похорошели, Мари, с тех пор, как мы виделись в последний раз, — тихо заметил он, закружив партнёршу.　

— Только счастье, Илья Сергеевич, способно так украсить женщину, — улыбнулась в ответ Марья.　

— Признаться, я рад за вас, — вздохнул Урусов.　

— А я за вас, Илья Сергеевич, — рассмеялась Марья.　

До конца танца она не произнесла более ни слова. Легко скользя по паркету, Марья пыталась взглядом отыскать супруга, но нигде не видела его. Наконец, стихли последние аккорды, и она, сославшись на усталость, поспешила на террасу, куда, как ей показалось, он вышел. Тихий голос Софьи заставил её остановиться и замереть за кадкой с померанцевым деревом.　

— Мне одно не даёт покоя, Andre. Неужели для того, чтобы один был счастлив, другой должен был умереть? — С горечью прошептала княгиня Урусова.　

Ефимовский тяжело вздохнул. Как никогда раньше он понимал, что ныне чувствует Софи, глядя на него. Счастье досталось ему ценою жизни её брата. И как же тяжело было смолчать, не открыв ей истины.　

— Пути Господни неисповедимы, Софи, — после непродолжительного молчания молвил он. — Как знать, что ждёт нас даже в самом ближайшем будущем.　

— Нет, я не осуждаю тебя, — вновь заговорила Софья, — никто не должен страдать, коли есть возможность стать счастливым. Ступай, Andre, — вздохнула княгиня. — Я хочу побыть одна.　

Андрей покинул террасу, даже не заметив жены, притаившейся в нише у померанца, а когда он вышел, Марья, заслышав сдавленные рыдания, шагнула к бывшей золовке.　

— Софи, не плачьте, — она едва коснулась вздрагивающих плеч.　

Софья резко обернулась и откинулась на мраморную балюстраду, стремясь оказаться как можно дальше от бывшей невестки.　

— Вы подслушивали, — произнесла она обвиняющим тоном.　

— Не нарочно, — Марья Филипповна покачала головой. — Ежели вам будет легче, то хочу сказать, что я никогда не забуду Nicolasa.　

— Полно, Марья Филипповна. К чему вам хранить память о нём? Для этого есть я, — княгиня Урусова усмехнулась. — Сделайте счастливым его, — Софья кивнула в сторону освещённой залы, — и уже этим я буду довольна.　

Повернувшись к Марье спиной, княгиня Урусова спустилась по лестнице в темнеющий парк. Свет из окон позволял видеть тонкую фигурку в ярко-синем платье, бредущую мимо фонтана. Заметив высокий мужской силуэт, появившийся рядом с княгиней, Марья грустно улыбнулась, распознав в мужчине супруга Софи.　

После этой встречи ей было уже не до веселья. Всё, чего она желала, так это остаться наедине с Андреем. Шагнув в ярко-освещённый зал, она тотчас увидела его среди гостей. Ефимовский, беседуя с теми, кто его окружал, с видимым беспокойством осматривал залу и, заметив ту, которую искал, тотчас извинился перед собеседниками, устремляясь навстречу жене.　

— Я хочу уйти, — прошептала ему Марья, едва его губы коснулись её щеки.　

Андрей молча кивнул и увлёк её к выходу. Проведя новоиспечённую графиню через анфиладу комнат, он остановился у белых двустворчатых дверей, украшенных позолотой.　

— Я оставлю тебя ненадолго, Mon ange, — он открыл перед Марьей обе створки. — Мне надобно распорядиться, дабы уложили багаж, а после я вернусь, — с этими словами он склонился к ней, целуя обнажившееся плечо.　

Невзирая на усталость и тревоги минувшего дня, молодая графиня намеревалась дождаться возвращения супруга, но, сколько не пыталась прогнать сон, что настойчиво увлекал её в объятья Морфея, одолеть его не смогла. Вернувшись в спальню, Андрей не стал будить жену. Погасив свечи, он лёг рядом, обнял тонкий стан и улыбнулся, когда Марья, устраиваясь удобнее, положила голову ему на грудь, как делала каждую ночь, что он оставался с ней в Ракитино. — 'Господи, ежели ты решишь покарать меня за обман, пусть кара твоя никогда её не коснётся", — он прижался губами к чуть влажному виску Мари.