Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 5

В дом Урусовых весьма часто доставляли букеты для княжны Натальи. Зачастую то бывали розы или лилии — признанные королевы цветочного царств. Но более всего по душе mademoiselle Урусовой пришлись скромные незабудки. "Я не забыл", — гласил сей скромный знак внимания.

Наталья велела горничной отнести цветы в свою спальню и вечером перед сном, расчёсывая тёмно-каштановые кудри, то и дело склонялась к букету с мечтательной улыбкой, вдыхая едва уловимый нежный аромат.

Соколинский объявился на третий день после бала у генерал-губернатора. Дворецкий проводил его в гостиную, где к тому времени уже собрались все члены семьи и те, кто удостоился чести бывать в доме Урусовых, что называется, без зова. Княжна Наталья в обществе своих поклонников расположилась у окна за клавикордами, потихоньку перебирая клавиши.

С появлением в комнате Соколинского молодые люди, что собрались в кружок вокруг mademoiselle Урусовой все, как один, ощутили себя лишними, потому как все улыбки и взгляды княжны адресовались одному Мишелю. Постепенно Михаил Алексеевич и Наталья остались у окна наедине. Соколинский присел на длинную банкетку подле девушки. Пальцы молодого человека легко скользнули по клавишам инструмента, его плечо чуть касалось её плеча, темноволосая головка княжны склонилась к его золотистой шевелюре.

Анна Николаевна время от времени отвлекалась от разговоров и поглядывала в сторону уединившейся пары. Проворные пальчики Натальи легко порхали над клавишами, извлекая из инструмента полные жизни звуки увертюры из "Волшебной флейты" Моцарта.

Взволнованная присутствием подле неё Соколинского, Наталья несколько раз ошиблась, поправляя её, Мишель невзначай коснулся её руки, мелодия стихла. Тёплая мужская ладонь накрыла трепетные девичьи пальчики.

— С того самого момента, когда вы подошли и заговорили с Сержем, я всё думал о вас, — склонился к ней Соколинский.

— Признаться, Михаил Алексеевич, и мои мысли обращались к вам непозволительно часто, — смущённо опустила ресницы mademoiselle Урусова.

— Я счастлив слышать, что вы не забыли обо мне, едва переступив порог дома генерал-губернатора, — улыбнулся Мишель.

Илья Сергеевич тихонько кашлянул за спиной у влюблённых, что, кажется, совершенно позабыли том, что в гостиной они не одни. Наталья вспыхнула и неловко выдернула пальцы из ладони Соколинского.

— Михаил Алексеевич, — обратился Урусов к Соколинскому, — окажите нам честь отужинать с нами.

— С большим удовольствием, — поднялся Мишель и склонил голову в учтивом поклоне.

С того памятного вечера, Михаил Алексеевич стал частым гостем в доме Урусовых. Княжну всё чаще стали видеть в обществе Соколинского в театре или на прогулке. Поговаривали о том, что в скором времени стоит ожидать свадьбы, однако Михаил Алексеевич делать предложения не спешил.

Наталья извелась, гадая о причинах его промедления. Мишель никогда прямо не говорил о своих чувствах к ней. Он часто упоминал, что ему приятно её общество, но столь желанного признания в любви так и не прозвучало. В поисках ответов на мучающие её вопросы, Натали обратилась к местной кухарке, что, со слов горничной, слыла большой мастерицей гадать на картах. Приглашённая в покои барышни, баба поначалу оробела, но выслушав просьбу княжны, тотчас согласилась. Разложив карты на туалетном столике, она что-то долго бормотала себе под нос, разглядывая их в неверном свете от пламени свечи, а после изрекла, что, дескать, барин молодой, что ухаживает за барышней, серьёзных намерений к ней не имеет. Такой результат гадания княжну несказанно огорчил. Указав кухарке на дверь, девушка упала в подушки и залилась слезами. Горничная с сочувствующим видом принялась её утешать, приговаривая, что карты, мол, не всегда правду говорят, но Наталья и слышать её не захотела. Больно созвучны оказались слова кухарки её собственным мыслям. К тому же в последние две седмицы Соколинский не появлялся у них дома, не писал, и вообще никак не давал о себе знать.

Укладывая барышню в постель, горничная шепнула, что знает в слободе одну бабку, которая может сделать приворот.

Наталья подняла голову от подушки, вглядываясь в лицо своей прислуги:

— Приворот? — тихо прошептала княжна. — Боязно, да и грешно это.

— Ну, как хотите, барышня, — пожала плечами девка и погасила свечу.

— Постой, — остановила её княжна, когда та уже взялась за ручку двери. — Наутро в слободу поедем.

Поутру, одевшись в старенький салоп и повязав на голову шерстяной платок, княжна вместе с девкой, бывшей у неё в услужении горничной, отправилась на окраину Москвы. Наталья дрожала как заяц, но вовсе не от холода, а от страха перед тем, что собиралась сделать. Остановив возок, mademoiselle Урусова вместе со своей горничной забралась в сани. Ямщик быстро домчал девиц до слободки, получил свой пятак, и был таков. Старуха, о которой говорила девка, жила на самой окраине. Неказистая избушка прилепилась на самом краю глубокого оврага. Добравшись до неё, горничная громко постучала в низкую дверь. Вскоре раздались шаркающие шаги, и древняя старушенция открыла двери, впуская гостей в полутёмную горницу.

Войдя внутрь, Наталья развязала и сняла платок, осматриваясь по сторонам со страхом, смешанным с любопытством. Все стены избушки были увешаны пучками сушёных трав, в красном углу под расшитым рушником виднелись потемневшие лики святых, под ними еле теплилась лампадка.

— С чем пожаловали? — хмуро оглядела девиц старуха.

— Баба Маруся, сказали, ты приворот можешь сделать, — обратилась к старухе бойкая горничная.

— Это кто же вам такую глупость сказал? — недовольно проворчала старуха.

— Люди говорят, — уклонилась от прямого ответа девица.

— Брешут люди, — прошаркала к печке бабка. — Хворь какую излечить, могу, а все эти привороты, бесовское это всё, — уселась она на лавку.

— Помогите мне, пожалуйста, — нервно переплела пальцы княжна. — Я вам заплачу хорошо.

— Из благородных что ли? — поднялась старуха и, сделав несколько шагов, остановилась напротив Натальи, пристально вглядываясь в бледное лицо девушки. — На кой вам, ваша милость, приворот сдался?

— Жить без него не могу, — молитвенно сложила руки княжна.

Бабка покачала головой:

— Приворот-то сделать дело нехитрое, ваша милость. Только любви-то от этого больше не станет. Одно мучение будет. Ну, присушите вы соколика ясноглазого, а жить-то как станете? Всё одно, пожалеете потом.

— Не пожалею, — горячо возразила Наталья. — Богом клянусь, не пожалею.

— Вы Боженьку-то в эти дела не впутывайте, — вздохнула старуха. — Всё это от Лукавого. Деньги-то принесли? — прищурилась она.

Княжна развязала ридикюль и достала горсть монет серебром.

Старуха сгребла монеты скрюченными пальцами и кивнула на грубый деревянный стол.

— Запомните, али записывать будете? — поинтересовалась она.

— Запомню, — присела на лавку подле стола Наталья.

Выгнав на улицу горничную, старуха вернулась к княжне и, склонившись к самому уху девушки, что-то быстро зашептала.

Поздним вечером Наталья, оставшись одна в комнате, зажгла свечу и, поставив ту на подоконник в вполголоса заговорила, произнося слова древнего заклятья. Казалось, тьма в комнате сгустилась, только неясный круг света, отбрасываемый свечой, оставался единственным светлым пятном в комнате. Наталье, сходившей с ума от страха, слышались голоса за спиной, вздохи, чья-то тяжёлая поступь, будто кто-то подул на свечу, колыхнулось пламя, почти погасло, но всё же выровнялось и вновь потянулось вверх. Страшась оглянуться, она быстро договорила слова заговора, а после задула свечу. Тьма окутала её, ей показалось, что чья-то тяжёлая рука легла на её левое плечо, сердце сжало холодными тисками, окно стало быстро покрываться морозными узорами. Широко раскрыв глаза, девушка смотрела на него, не в силах отвести взгляда, а в голове настойчиво звучали слова старой ведьмы, что в последний раз пыталась отговорить её: "Твой будет, да недолго", — шептала старуха.

Стряхнув с себя морок, Наталья быстро скользнула в постель и с головой накрылась одеялом. Зуб на зуб не попадал от озноба, что вдруг пробрал её до костей в жарко натопленной комнате.

Медлительность же Соколинского объяснялась весьма просто. Мишель мучительно страдал от того, что состояние его семьи не позволяло ему чувствовать себя ровней Урусовым. Со стороны его ухаживания за Натальей выглядели, как попытка заполучить жену с хорошим приданым. Как ни крути, подобный брак являлся мезальянсом, а потому он опасался, что князь Урусов не одобрит его кандидатуру в качестве супруга единственной сестры, оттого и медлил с объяснением. Он много раз собирался признаться mademoiselle Урусовой в своих чувствах, но всякий раз ему недоставало смелости сделать последний шаг.

Размышляя над положением, в котором оказался, Мишель не придумал ничего лучше, как просить помощи у старшего брата. Не давая себе времени передумать, он спешно покинул Москву и отправился в Петербург, надолго пропав из поля зрения Урусовых.

Визиту младшего брата граф Ефимовский искренне обрадовался. Братья давно не виделись, а писать письма оба были небольшими охотниками. Андрей подозревал, что не просто желание увидеться с ним заставило Мишеля в разгар сезона покинуть Первопрестольную и отправиться к нему в столицу. Михаил совершенно не умел скрывать свои чувства, волнение и тревога легко читались по его лицу, потому Ефимовский сам вызвал брата на откровенный разговор.

— Рассказывая, с чем пожаловал? — разливая вино по бокалам после ужина, поинтересовался Андрей. — Не ради свидания же за семьсот вёрст приехал.

— Я жениться хочу, — выпалил Мишель и, смутившись, умолк.

— Жениться? — взлетели вверх брови Ефимовского. — И кто же счастливица?

— Княжна Урусова, — выдохнул Мишель. — Ты ведь знаком с Урусовыми?

— Наталья Сергеевна? — удивился Андрей, подавая брату бокал с вином.

Мишель принял из рук Андрея фужер, пригубил вино и, нервничая, принялся вертеть между пальцами тонкую ножку бокала. Ефимовский не стал говорить, что брат, похоже, выбрал шесток явно не по себе, но слов и не понадобилось. Все его сомнения ясно читались на лице.

— Вижу, что удивлён, — пробормотал Мишель. — Ясное дело, я ей не пара, оттого и приехал к тебе. Хочу Клементьево отстроить заново.

— Не ударить в грязь лицом перед семьёй избранницы, — кивнул Андрей. — Понимаю.

Мишель залился румянцем и отвёл взгляд, стыдно стало просить денег на восстановление усадьбы.

— Я пошлю своего управляющего в Клементьево, пускай посмотрит, оценит, — задумчиво заговорил Ефимовский. — Ежели не откладывать, то к осени поспеть можно.

Соколинский поднял голову, улыбка осветила его лицо:

— Я не смел и надеяться, что ты не откажешь. Всё до последнего гроша верну, — вскочил он с кресла, в порыве обнять брата, позабыв про бокал с вином в руке.

Тёмно-красное вино выплеснулось на белоснежную рубашку Мишеля. Ефимовский отстранился от его объятий, лицо его побледнело. За время, проведённое в военных походах, ему не раз доводилось видеть пропитанные кровью бинты и мундиры. Андрей провёл по лицу дрожащими пальцами, отгоняя зловещее видение, и улыбнулся младшему брату чуть подрагивающими губами:

— Пустое, Мишель. Считай это моим подарком к твоей свадьбе. Не забудь пригласить, — усмехнулся он, оправившись от волнения.

В марте под самый конец сезона Михаил Алексеевич, будучи в гостях в особняке Урусовых, испросил у Ильи Сергеевича позволения говорить с ним с глазу на глаз. Заметно волнуясь, он проследовал за хозяином дома в его кабинет. От князя не укрылось нервно-приподнятое настроение его vis-a-vis.

— Говорите, Михаил Алексеевич, я вас слушаю, — присел в кресло Урусов, жестом предложив Соколинскому последовать его примеру.

Мишель присел, но, видимо, волнение его оказалось столь сильным, что он не смог усидеть на месте, подскочил и принялся ходить по комнате.

— Илья Сергеевич, — обратился он к князю, — вы, верно, догадались, о чём я желаю говорить с вами? — остановился он напротив стола.

— Не имею ни малейшего представления, — решил подразнить его Урусов.

Соколинский несколько стушевался. Видно было, что слова давались ему с трудом, несмотря на то, что свою речь он готовил загодя.

— Я понимаю, что моя семья не столь состоятельна и, возможно, вы посчитаете меня недостойным вашей сестры…

— Отчего вы так решили? — искренне изумился Урусов, перебив своего собеседника. — Разве я дал вам понять, что не доволен тем, что вы ухаживаете за Натали?

— Видимо, я сам так решил, — смутился Соколинский. — Более всего на свете я желал бы сделать Наталью Сергеевну счастливой.

— Так за чем же дело стало? Вы ведь желали просить у меня её руки?

— Да, верно, — согласился Мишель. — Есть только одно небольшое дело, что я желал бы завершить прежде, чем обвенчаться с Натальей Сергеевной. Мне пришло в голову восстановить усадьбу в Клементьево, чтобы…

— Я вас понимаю. Ежели вам нужна помощь, — вглядываясь в лицо молодого человека, заговорил Урусов, — я готов её вам оказать.

— Нет-нет. Благодарю, Илья Сергеевич. Средства на восстановление имения у меня есть. Единственное, чем я не располагаю, так это временем. Я был бы счастлив, коли Наталья Сергеевна согласилась бы обождать до осени.

— Почему бы вам с ней и не обсудить всё? — улыбнулся Илья Сергеевич. — Что касается меня, то никаких возражений с моей стороны не имеется.

— Да, верно. Ещё раз благодарю, что выслушали меня. Могу я теперь увидеться с вашей сестрой? — поинтересовался Соколинский.

— Натали отправилась на прогулку, но скоро должна вернуться, а пока, прошу вас, составьте компанию мне и моей матери за чаем.

— С удовольствием, — согласился Михаил Алексеевич.

У Мишеля камень с души свалился после разговора с князем Урусовым. Он нисколько не сомневался, что Наталья поймёт его и не станет торопить с венчанием. Ведь это было бы чудесно жить в Клементьево, к тому же оно расположено совсем рядом с Овсянками, и наверняка его будущая жена обрадуется тому факту, что сможет часто видеться с семьёй.

Как и говорил Илья Сергеевич, Наталья вскорости вернулась с прогулки и визиту Соколинского очень обрадовалась. Зная, что Мишель собирается сделать предложение Наталье, Урусов предложил матери кое-что обсудить в своём кабинете. Княгиня быстро смекнула что к чему и поспешила выйти из гостиной вслед за сыном, оставив дочь наедине с Соколинским.

Едва дверь закрылась за старшими членами семьи, Мишель подсел на диван к Наталье и взял узкую ладошку девушки в руки.

— Наталья Сергеевна, я прошу вас оказать мне честь и стать моей женой, — скороговоркой произнёс он.

Mademoiselle Урусова смутилась, опустила ресницы. Грудь её взволновано вздымалась под узким корсажем платья.

— Я согласна, Михаил Алексеевич, — тихо обронила она, не решаясь взглянуть на него, потому как опасалась, что по её глазам Мишель прочтёт, как долго она ждала этих слов.

Мы с вашим братом говорили уже, — перебирая тонкие пальцы в своих ладонях, вновь заговорил Соколинский. — Ежели вы согласитесь обождать со свадьбой до осени, то мы сможем поселиться в Клементьево, после того, как там ремонт закончат.

Наталья подняла голову, вглядываясь в пронзительные синие глаза своего жениха.

— Думаю, это было бы замечательно, — очаровательно покраснела она, представляя себе их будущую жизнь в усадьбе неподалёку от Овсянок.

— Я очень надеялся, что вы согласитесь, — улыбнулся Соколинский. — Мне бы так хотелось, чтобы у нас с вами был собственный дом, в котором непременно будет много детей.

В апреле, едва сошёл снег, в Клементьево объявились рабочие, которых нанял управляющий графа Ефимовского. Работа закипела. С территории усадьбы вывезли весь мусор, разобрали остатки старого сгоревшего флигеля, выкорчевали молодые деревца, которыми успела зарасти подъездная аллея. Вскоре над обгоревшими каменными стенами особняка возвели леса. Мишель приехал в Клементьево к концу мая, когда рабочие уже заканчивали строительство нового флигеля, где и должен был временно поселиться молодой барин. Madame Соколинская собиралась приехать, когда все работы будут завершены. Татьяна Васильевна весьма растрогалась поступком старшего сына и написала Андрею пространное письмо, в котором выражала благодарность за помощь младшему сыну. Ответ Ефимовского оказался довольно сухим и чопорным. Он заверил мать, что собирается и дальше помогать брату, но даже намёком не высказал никаких тёплых чувств по отношению к ней.

Мишель просыпался довольно рано под стук молотков и визг пилы. Усадебный парк стараниями садовника, которого мать прислала из Лугового, всё более приобретал свои первоначальные очертания. Очистили и запустили фонтан перед большим домом, восстановили мостик и мраморный портик посреди пруда.

Каждое утро Михаил Васильевич обходил стройку, разговаривал со старшим строительной артели, после чего обыкновенно отправлялся с визитом в Овсянки. Все его планы и устремления отныне были подчинены одной цели: к осени усадьба должна быть готова к тому, чтобы принять в свои стены молодую семью, а амбары должны наполниться зерном, дабы хватило его пережить зиму и для посева на будущий год. Соколинский к вечеру валился с ног, но усталость сия была ему приятна.

В один из погожих дней начала лета, он, как обычно, выехал из Клементьево, направляясь в поместье Урусовых. Вдоль дороги, сколько хватало глаз, расстилались зелёные поля. Вскоре зелень их должна будет смениться золотом спелых колосьев. Душа его ликовала от того, что всё, что он видит вокруг, принадлежало ему. Проезжая сворот в сторону небольшого имения Ракитиных, Мишелю пришло в голову нанести визит соседям. Он не знал, приехал ли на лето из Москвы Серж, но очень надеялся застать того в его поместье. С Ракитиным его связывали приятельские отношения, кои и дружбой-то назвать было сложно, но нынче, когда они станут близкими соседями, Мишель пожелал упрочить их.

Сергея Филипповича дома не оказалось, о чём Мишелю любезно сообщил дворецкий. Он также сказал, что нынче в усадьбе находятся мать и сестра барина, а потому Соколинский посчитал невежливым не зайти и не засвидетельствовать своё почтение. Серж никогда не говорил Соколинскому о том, что у него есть сестра и, входя в дом вслед за дворецким, Мишель гадал о том, какова окажется Марья Филипповна, и будет ли она хоть вполовину так же хороша, как его невеста.

Лакей распахнул перед ним двери в гостиную. Девушка, сидевшая у окна за рукоделием подняла голову от вышивки и глянула на вошедшего. Михаилу Алексеевичу стоило только раз увидеть mademoiselle Ракитину, чтобы понять, что никогда в своей жизни ему ещё не встречалась девица, чья красота затмевала любую из его знакомых.

Да и Марья Филипповна нового соседа разглядывала с нескрываемым интересом, а когда выяснила, что Соколинский знаком с Сержем, засыпала его вопросами о своём брате. Увы, Михаил Алексеевич не смог ответить и на половину из них, но из того, что она расспрашивала, сделал выводы, что Серж редко пишет домой.

Засвидетельствовав своё почтение соседям, не полагалось задерживаться надолго, но Соколинскому не хотелось покидать Ракитиных, однако и предлога, чтобы остаться ещё хоть ненадолго, он не находил.

В небольшую и довольно скромно обставленную гостиную заглянул лакей и доложил, что стол к чаю накрыт в саду. Марья Филипповна, переглянувшись с матерью, предложила новому знакомому разделить с ними скромную трапезу. Понимая, что должен бы вежливо отклонить предложение и уйти, потому как его давно ожидают в Овсянках к тому же чаю, Мишель не нашёл в себе сил отказаться от возможности ещё немного побыть в обществе очаровательной mademoiselle Ракитиной.

За столом Марья Филипповна взялась разливать чай по чашкам. Принимая из её рук чайную пару, Михаил Алексеевич нечаянно коснулся её тонких пальцев. Девушка смутилась, щёки её окрасились румянцем, сделав и без того красивое лицо, ещё более привлекательным. Стараясь скрыть неловкость, Марья Филипповна заправила за маленькое аккуратное ушко выбившийся из причёски локон. Шёлковая шаль соскользнула с плеча девушки, и у Соколинского перехватило дыхание от одного только взгляда на изящную линию точёной шеи, к которой захотелось вдруг прижаться губами в том месте, где билась тонкая голубоватая жилка пульса.

— Я слышала, будто бы Клементьево начали отстраивать заново, — улыбнулась она. — И признаться, очень тому рада. Наше Ракитино, да и Полесье изрядно пострадали от француза, но папенька всё восстановил, как только вернулся из Парижа, а вот ваша усадьба по сей день лежала в руинах.

История с Полесьем Михаилу была известна, но он не стал упоминать о том, полагая, что Марье Филипповне будет неприятно говорить на эту тему.

— А я очень рад, что заехал познакомиться, — искренне улыбнулся в ответ Соколинский. — Серж не говорил мне, что у него столь очаровательная сестра, — добавил Мишель, наблюдая, как Марья Филипповна скромно опустила ресницы.

— Признаться, и я рада, что вы заехали. Мне всегда были интересны новые люди, ведь вы наш сосед, стало быть, станем часто видеться.

Елена Андреевна поставила на стол чайную пару, довольно громко звякнув чашкой о блюдце, напоминая молодым людям о своём присутствии. От madame Ракитиной не укрылся интерес молодого соседа к её дочери, но отнеслась она к нему весьма настороженно. В отличие от Марьи, которая делами соседей не интересовалась, поскольку довольно тяжело переживала их нынешнее незавидное положение и старалась лишний раз на людях не появляться, Елене Андреевне было хорошо известно о том, какие взаимоотношения связывают молодого Соколинского и Урусовых.

К тому же Елена Андреевна не теряла надежды породниться с теми же Урусовыми. Долгими зимними вечерами она частенько заводила разговоры с дочерью о том, что, пожалуй, Илья Сергеевич смог бы помочь им в их не слишком благополучном положении, коли бы сама Марья перестала упрямиться и ответила согласием на сватовство князя. Mademoiselle Ракитина и сама стала задумываться над тем, и даже дала себе слово, что станет более доброжелательной по отношению к его сиятельству. К великому сожалению Елены Андреевны, Илья Сергеевич не наносил им визитов с тех самых пор, как Серж отдал ему деньги за закладные на имения.

Уже выпили по второй чашке чаю, обсудили довольно раннюю весну в наступившем году и хорошие перспективы для будущего урожая, и настал тот момент, когда пришла пора прощаться и уходить, но Мишель никак не мог заставить себя покинуть общество обворожительной Марьи Филипповны. Madame Ракитина весьма деликатно намекнула, что им с дочерью не мешало бы заняться делами, и потому оставаться дольше становилось уже попросту неприличным. Соколинский откланялся. Выехав за ворота, Мишель остановился. Желание ехать в Овсянки пропало. Разум его пребывал в смятении, а сердце билось неровно и часто. Пред мысленным взором представало не лицо его наречённой, но другое, милое и нежное личико новой знакомой.