Как привязать дракона, или Ниточная лавка попаданки (СИ)

ГЛАВА 43. Не задавайте вопрос, ответ на который знаете

— Здесь вам удобно будет, госпожа Тина!

— Спасибо, господин Пефер! Я и сама могу постель разобрать.

— Ну что вы! Это мое дело — гостей обхаживать. А его светлость просил вас обустроить с максимальным комфортом. И не спорьте даже!

Пожилой слуга хлопотал, показывая мне все в комнатах. Был Пефер сухощавым, высоким. Выцветшие голубые глаза на покрытом морщинами лице смотрели ласково. В седых волосах уже не осталось ни одного темного волоса.

Он проводил меня в комнату, что была за три двери от спальни герцога. Зажег камин. Сам расстелил постель. Принес поднос, полный еды. Горячая вода уже плескалась в ванне.

— Рекомендую вот эту ароматическую соль. Очень приятный цветочный аромат. Полотенчики вот тут положу, на банкеточку. Вы сперва кушать будете или ванну принимать? Жаль, что слуги спят уже. Его светлость приказал не будить никого, чтобы плиту разжечь. Так что только холодные закуски. Уж не обессудьте…

Добрый старик еще что-то бормотал, неважное и извинительное, но я его уже не слушала. С трудом выставила из комнаты, поблагодарив несколько раз. С жадностью набросилась на еду. Хоть холодная, но какая же вкусная! И буженина, и запеченные овощи, и салат из огурцов и помидоров с местным острым сыром, и пирожки с грибами. Кажется, я не ела целую вечность. Надо же — сколько мы пробродили с Северином в тени! Совсем потеряли счет времени. А он еще хотел там остаться. Ну не идиот? На чем мы двигались бы дальше? Северин хоть и силен, но даже ему уже ни лошадиных сил, ни драконьих не хватало. Я фыркнула и, довольно отдуваясь, откинулась на спинку дивана в гостевой комнате. Подошла к окну и дернула створку: в комнате от спешно натопленного очага стало душновато.

Небо пряно дохнуло мне в лицо прямо из глубины черной влажной глотки. Кусты еще не расцветшей черемухи под окном были усыпаны серебристым соловьиным пением. Как же прекрасен этот мир! Вот чего совсем не было в тени — запахов, тепла и холода, настоящего, живого света. Не говоря уже о еде и воде. А там все было словно закупорено на века и жило без всяких изменений. Но раз богам нравился такой неизменный мир, то и спорить не о чем — дело вкуса.

То ли дело мы, люди. Каждый миг нашей жизни мы хотим обонять, осязать и чувствовать. Без этого хлеб бытия кажется пресным и унылым. Кстати, о миге жизни!

Я покопалась в кармане платья и достала хрустальный орешек, что дал мне Часовщик. Взяла тяжелый подсвечник и с силой ударила медным основанием артефакт. Стекло жалко хрупнуло, выпуская из своих недр золотые искры. Они закружились над осколками, потом медленно, словно влекомые ветром, потекли в сторону открытого окна. Я наблюдала, как, разделившись, искры полетели куда-то в ночь и скоро замешались среди звезд. Уверена, что украденные минуты жизни скоро вернутся к их владельцам.

Я завернула осколки в тряпицу, закрыла окно, прошла в ванную, разделась и со вздохом облегчения погрузилась в горячую ванну. Я ее честно заслужила. Какая большая и роскошная, сделанная из белого мрамора. Да, все хорошо в доме тетушки Аниль. Кроме того, что мыться надо в маленьком тазике, окатывая себя из ковшика. И воду греть надо на плите для мытья. Про туалет я промолчу.

А в замке полная цивилизация. Интересно, как тут умудрились устроить настоящий водопровод и канализацию? Хотя нет, неинтересно. А просто хорошо, что они есть и ими можно пользоваться.

Помывшись, я завернулась в полотенце и предалась размышлению: надевать ли мне нательную рубашку — грязную и потную от многочасовых физических упражнений в тени, или ложиться спать без всего? Постельное белье соблазняло свежестью и так и ластилось к телу. Решившись, я нырнула в его прохладные недра голышом. Растянулась на скользких простынях под невесомой периной и вздохнула полной грудью. Какое блаженство! Прикрыла глаза, готовясь плыть по волнам соловьиного пения в сон. Интересно, богиня ночи уже отправила в полет моего персонального белого мотылька?..

— Тина…

Я вздрогнула от еле слышного стука в дверь. Подскочила в постели с бьющимся сердцем. Вот идиотка — не закрыла дверь изнутри!

— Кто там?

— Можно на минутку войти?

— Входи! — выдавила я вмиг севшим голосом.

Дверь скрипнула, пропуская внутрь Северина. Я села в постели попрямей, укутавшись по горлышко. М-да, момент для светского визита не совсем подходящий. И уж герцог мог бы об этом догадаться.

— Извини, что побеспокоил тебя, — напряженным тоном сказал Северин. — Тебя хорошо устроили?

— Не жалуюсь, — ледяным тоном сказала я.

— Еще злишься?

— Из-за чего конкретно?

— Ну-у-у… — герцог поерошил волосы и уселся на диван. Его лицо, освещенное луной, слабо серебрилось в темноте. Глаза с тревогой поблескивали. — У тебя есть причина быть недовольной…

— Какая наблюдательность, — язвительно пробормотала я.

Северин слегка пошевелил пальцами, и свеча на столике рядом с кроватью зажглась. Теперь я оказалась на виду, почувствовала себя неуютно в свете свечей и еще больше укуталась в одеяло.

— И все же, может, ты перечислишь свои обиды?

— Ты обманул меня, — дрогнувшим голосом начала я. — Завел в камеру, приковал цепью…

Северин поморщился.

— Ты сможешь меня простить?

— За это?

— И за все остальное. Если оно есть.

— Есть, есть. Но тебе разве не все равно?

— Не все равно, раз спрашиваю, — угрюмо сказал мужчина.

— Как-то не верится…

Северин раздраженно хлопнул ладонью по дивану и вскочил на ноги. Я испуганно примолкла.

— Тина!

— Что?

— Я тебе не враг.

— Знаю. Вернее, надеюсь на это.

— Я не могу… Мне тяжело жить, если ты считаешь меня своим палачом.

Я удивленно раскрыла глаза. С каких это пор? Раньше, кажется, особо не волновало.

— Не веришь? — с горечью спросил Северин.

— Ну-у… Ты говорил, что для тебя цель важнее всего. Что она оправдывает средства. Знаешь, в моем мире такое осуждают. Считается, что нельзя идти по трупам к цели.

— Но как же тогда быть правителям, чей долг думать о выживании всего государства? И кому порой приходится для этого жертвовать своими подданными? Или я не должен ничего делать? Пусть, мол, враг прилетает и выжигает всех и вся? А я зато останусь чистеньким. Так и буду сидеть с младенчески невинной душой и ждать, пока придут убивать. Так, по-твоему?

— Этого я не говорила. Но честнее сказать все человеку. Даже на смерть солдат посылают, предупредив, что их ждет. Они идут воевать не с закрытыми глазами.

— Ну может, ты и права. Я говорю, возможно. Но не всегда целесообразно предупреждать. Не всегда это разумно. Иногда приходится действовать скрытно. Если того требует ситуация. Все, Тина, порой сложнее, чем тебе сейчас кажется.

— Ты говоришь о политике? О войне?

— Да, о них.

— Политика всегда грязная вещь. Тут действуют другие законы.

— Вот как? Но мне ты отказываешь в этом праве? Быть правителем и решать за других? Или даже посылать людей на смерть без предупреждения?

Ну что тут сказать? Если логика в конфликте с совестью и сердцем. Я только скорбно куталась в пуховое одеяло и молча смотрела на Северина. Он взволнованно ходил по комнате. Не дождавшись моего ответа, вздохнул.

— Значит, не можешь простить, так?

— А тебе это важно?

— Важно!

— Тогда прощаю. Уже простила, наверное…

Мужчина замер. Потом подошел ко мне и уселся рядом на кровать. Я настороженно наблюдала за ним. Глаза Северина горели в ночи мягким сапфировым светом, и я смущенно отвела глаза. Вздрогнула, когда тяжелые руки легли мне на плечи.

— Посмотри на меня. Повтори еще раз — простила или нет?

Я смело встретила его взгляд. Почувствовала, как по спине побежали мурашки. Несмотря на то что руки мужчины обжигали меня даже сквозь одеяло.

— Простила, — прошептала я еле слышно, чувствую, что снова становлюсь воском в его руках.

— Тина…

В этот раз я не смогла отстраниться, не нашла в себе сил сделать это, когда Северин властно привлек меня к себе, и наши губы сомкнулись.

Он начал медленно, словно боясь спугнуть меня, но, поскольку я сразу же обмякла в его руках, продолжил действовать смелее и напористей. Захватывая мои губы в плен своих — твердых и горячих. Его поцелуй жег, огонь быстро стал поглощать меня, растекаясь по груди, по бессильно упавшим рукам, по животу, который ответил мне приглушенной болью.

— Тина, девочка моя… Ведьма моя…

Шепот заставил меня похолодеть, а затем вновь обдал жаром. Нет, это невозможно, чтобы… Зачем он так целуется? Я же не в состоянии ему сопротивляться. Даже пальцем не могу пошевелить.

Рука Северина ласково скользнула по моей шее сзади, по голой спине, погладила ее, а затем он прошептал:

— Ты без одежды?

Отчаянно покраснев, я спохватилась и наконец попыталась дать хоть слабый, но отпор.

— Ты с ума сошел? — уперлась руками в грудь Северина.

— Меня ждала? Вот такая голенькая и соблазнительная…

— Нет!

— Ни за что не поверю.

— Пусти!

В пылу нашей борьбы одеяло соскочило ниже, обнажив мне грудь. Я пискнула и натянула его на себя, пытаясь одновременно отбиться от мужских рук, которые продолжали нежно гладить мои плечи, спину, уверенно, даже нахально.

— Иди ко мне! — приказал он.

— Никуда я не пойду! — шепотом возмущалась я, красная как рак. — Ввалился! Ворвался! Вломился! Без спроса!

— Это все синонимы, ведьма. Такие же, как нагая, голенькая, обнаженная. И без одежды.

Каждое слово сопровождалось довольной улыбкой и смакующей интонацией.

— Пусти!

— Ну признайся, что я тебе тоже нравлюсь.

Тоже? Он сказал «тоже»?

— Я отказываюсь вести подобные разговоры!

— Почему это? Ты знаешь, когда я недавно нес на руках одну ведьму, я воображал, что несу ее прямо в свою спальню.

Кажется, сегодня мое лицо успеет отпылать всеми оттенками алого и пунцового.

— Ты!..

— Что я?

Я видела, что Северин снова смеется. Смеются его глаза, раздвигаются в усмешке красивые губы, даже изящно очерченные брови и те насмешливо выгибаются.

— Ты нахал! Как можно такое говорить девушке?!

— Красивой девушке, Тина! Которая явно меня околдовала.

— Не околдовывала я тебя! Еще чего! Своего мага спроси!

— А я околдован, — вдруг сказал Северин, и его переливчато-синие глаза стали серьезными. — Так околдован, что не смог сегодня уснуть, думая, что ты ненавидишь меня. Скажи правду, Тина, что ты ко мне чувствуешь?

Так тебе и сказала, что и кем. Кем я себя чувствую? Кроликом перед удавом? Который готов сам запрыгнуть тебе в пасть? Боже, дай мне сил не сделать этого и не опозориться окончательно!

— Я не ненавижу тебя, — с трудом заставив себя говорить, выдавила я полуправду.

— Докажи это, — прошептал Северин, снова наклоняясь ко мне.

— Как? — едва успела выдохнуть я, но тут он снова привлек меня к себе и властно поцеловал.

На этот раз Северин не медлил, не сомневался. Его поцелуй был жадным и полностью отдающим меня в его власть. Мужские руки надавили мне на плечи, вжимая в подушки, а потом мягко стащили одеяло, обнажая все до живота. Рука мужчины прошлась по моей щеке, скользнула по шее, легла на грудь, мягко обхватывая одно полушарие и сжимая его.

— Нет, Северин!

Я едва заставила себя вынырнуть из поглощающего меня забвения, схватилась за одеяло, попыталась натянуть его на себя.

— Тиночка, девочка моя… — шептал он, мягко борясь со мной.

— Не надо, ну пожалуйста!

— Я с ума сходил все три дня, что спал рядом с тобой в одном доме. Если бы ты знала, как я хотел тебя. И как хочу сейчас.

— Нет! Ну пожалуйста, Северин!

— Ты же не серьезно, правда? Ты же тоже пылаешь, я вижу это! Ты лжешь или мне, или себе!

Мы жарко перешептывались, продолжая бороться. Руки мужчины то проникали под одеяло, нежно обжигая мою обнаженную кожу, то отводили мои руки, то тянули одеяло, ненадежную преграду на пути огненного желания, которое я читала в его глазах.

— Скажи мне! — взмолилась я.

— Что, Тина?

— Скажи мне, только честно, Северин!

— Что ты хочешь знать?

— Скажи мне! А если бы надо было спасти мир, но для этого мне пришлось бы умереть, ты пошел бы на это? Пожертвовал бы мной?

Северин застыл. Его лицо окаменело. Жар и страсть в голубых глазах стали потухать, а вместо этого зажглась боль.

Я читала в его глазах, как в ведьмином гримуаре, и сейчас тайнопись его души не нуждалась в расшифровке. Я знала ответ, и в моем сердце, как черная дыра, стала разрастаться обида. Вот как, значит!

— Уходи! — глухо сказала я, ожесточенно вырывая одеяло из мужских рук и снова закутываясь в него. — Уходи!

Он сразу же послушался. Одним щелчком затушил свечу. От порога бросил на меня последний тоскующий взгляд и осторожно прикрыл за собой дверь. Я с бьющимся сердцем прислушивалась к мягким удаляющимся шагам. Вскочила, закутанная в одеяло, и подбежала, чтобы закрыть дверь на засов. Привалилась к ней лбом.

Потом бросилась с разбега в постель, уткнулась в подушки и начала рыдать, беззвучно, отчаянно и горестно.