input

10

*

Весь день после чудных событий был предсказуемо испорчен.

Идею с похищением Ван-Ван пришлось отложить, потому что на это не было ни времени, ни настроения; опять же, с леди Персик надо было что-то решать.

И тут как раз проблема, потому что…

Академия гудела, все обсуждали “неуправляемого фамилиара, который заявил, что убьёт своего хозяина”. История обрастала деталями и интерпретациями, одна другой интересней. По многим версиям уже выходило, что Персик на кого-то напала… и да, за всем этим чувствовалась постановка.

За всем этим чувствовалась игра.

Проведя на этой кухне много лет, пусть и в совершенно другом обществе, я узнаю характерный запах, особенно когда он становится настолько острым; собственно, на этой стадии я бы назвал это вонью.

И, в принципе, я уже примерно понимал основных игроков. Предположим, я не знаю тех, кто стоит за четой Найдел и их фракцией. Но мне и не нужно, чтобы в целом видеть расклад.

Хуже того, совсем не факт, что мне удастся сбежать до того, как эта говномасса рванёт… И мне придётся участвовать. Причём на стороне, которую я не выбирал, но и не могу оставить.

Ничего нового, собственно. Почти любая такая история в миниатюре. Так что я котился по жизни белым пушистым комком, прикидывая, придётся ли воровать леди Персик из клетки или всё же обойдётся.

Между тем, день стал ещё веселей и интересней к моменту начала вечерней тренировки. Звездой представления был, ожидаемо, Гэвин, потому что куда же мы все без него.

Как и следовало ожидать, настроение в группе было не очень, по крайней мере, среди друзей Анати; как опять же следовало ожидать, сама кабанодева пребывала не в самом лучшем физическом и психологическом состоянии.

Как сама она рассказала сдавленным голосом, она пыталась прорваться к Персику, но её не пустили под предлогом безопасности. Когда она попыталась спорить, её напоили успокоительным зельем, сочувствующе погладили по голове и отстранили от занятий.

Куратор Родц, хмурый и замкнутый, отдал несколько отрывистых команд и поставил кабанодеву в паре с моей хозяйкой, отрабатывать базу.

Ван-Ван была тиха.

Она не присоединилась ни к тем, кто сочувствовал Анати, ни к тем, кто отпускал разного рода мерзкие комментарии.

В целом, я этот подход одобрял.

Во-первых, в таких ситуациях тишина — лучшая тактика, по крайней мере, если у тебя нет чёткого плана. Во-вторых, мне ещё надо будет разобраться в том, что именно происходит между профессором Найдел и Ван-Ван. Но мне понятно, что они союзники, более того, профессор формально считается благодетельницей по отношению к моей ученице. Ван-Ван не в той позиции, чтобы оспаривать её авторитет — по крайней мере до тех пор, пока я не могу полноценно стоять за её спиной… Ну, либо пока мы не поймём, как убрать профессора с доски.

А это будет сложно, особенно, ну знаете, учитывая Орди.

Я не знал наверняка, конечно, но готов был поставить парочку сладких мышей, которых мне приносит с кухни Ван-Ван, что профессор Найдел — и есть одна из его “родителей”. И с этой точки зрения многое, очень многое имеет смысл. В том числе нить судьбы, связавшая мою ученицу и лже-библиотекаря.

Истории, которые замыкаются; истории, которые повторяются. Как именно им суждено было встретиться? Насколько я ускорил процесс? Насколько изменю исход?

Полагаю, нет смысла думать об этом прямо сейчас. Так что я откладываю на дальнюю полку сознания мысли о том, насколько история, в которую меня втянули, повторяется, замыкая круг.

..

Всё шло более-менее ровно, пока не наступил перерыв в занятии и Гэвин не нарисовался на горизонте в компании своей команды придурков.

— Эй, ты! Ну что ты сидишь со своим кислым лицом? Я всегда знал, что с твоей свиньёй что-то не так! Кто вообще держит в фамилиарах свиней! Может, из этой психованной твари сделают жаркое! А, ребят?

“Ребят” послушно заржали, хотя по лицам нескольких из них я вполне уверенно мог сказать, что они не видели в этом ничего смешного. Гэвину, впрочем, явно казалось, что он очень остроумен. Парень самодовольно смотрел на кабанодеву, взглядом будто говоря: “Ну, ну! Что ты теперь скажешь?”

Мне показалось, я начал понимать. И вот честно, у меня в груди почти помимо воли зашевелилось нечто вроде сочувствия к этому малолетнему идиоту.

Анати между тем сжала руки в кулаки, вдохнула воздух и… разрыдалась. Громко, некрасиво и отчаянно.

Вообще, не то чтобы это был сюрприз. Девчонка была сильной, это несомненно, но даже у самых сильных людей есть свои пределы и точки излома. Кабанодева же, помимо всего прочего, была юна даже по человеческим, не то что по магическим меркам.

Пока все растерянно таращились, явно не ожидая такой реакции от всегда сильной и уверенной в себе девы, я наблюдал за Гэвином, прикидывая, что увижу. Потому что, по моему опыту, тут есть варианты. При виде чужой боли и отчаяния, люди реагируют очень по-разному в зависимости от личности.

Есть те, кто отворачивается, пряча стыд; те, кто инстинктивно дистанцируют себя от ситуации; те, кто испытывает отвращение или жалость, чаще смесь первого и второго; те, кто подавляют в себе удовольствие и болезненное любопытство; те, кто испытывает чувство неправильности либо эмпатии и пытается всё исправить.

Это обычный спектр, который зачастую смешивается. Так, человек вполне может в глубине души любить кровавые зрелища, но в то же время ненавидеть их, понимая их неправильность. Или испытывать инстинктивное отвращение “со мной такого никогда не случилось бы” к жертве, но при этом пытаться помочь, потому что способен сопереживать чужой боли. Типичное противостояние между желанием спасать и желанием убивать, что в тех или иных пропорциях живёт в каждом разуме.

Не то чтобы люди себе в этом признавались, конечно, но это уже другой вопрос.

Хуже всего категория “я получаю от этого удовольствие и не хочу это в себе подавлять, это весело, я хочу причинить так много боли, как только возможно, и смотреть”. За годы и годы жизни среди убийц, предателей, отчаянных игроков и лжецов (потому что другие во дворцах отродясь не задерживались, или преображались, или выпадали, как кролики в мор) я научился замечать этот жадный, хищный огонёк в глазах, равно как и оценивать интенсивность горения. И, если я увижу это в Гэвине, моё отношение к парню станет однозначным и определённым…

Но я почти уверен, что всё сложнее, чем просто это.

И да, пока все отвлеклись на рыдающую кабанодеву, я пристально наблюдал за Гэвином. И увидел этот растерянность-удовольствие-стыд момент, отведённый взгляд и лёгкую дрожь губ, равно как и попытку шагнуть вперёд, чтобы что, он сам явно не понимал.

Я едва удержался от того, чтобы прикрыть лицо лапой.

Мне правда стоило догадаться раньше.

Конечно, она ему нравится.

Или, как минимум, он её хочет.

Не факт, что он сам понимает свои желания, конечно: возраст, агрессивность, воспитание, плюс то, что леди Шийни обычно называет “психоэмоциональным запором” (она говорит при этом обычно обо мне, но я предпочитаю перераспределять эту честь на тех, кто в большей степени её заслуживает). Но оно вот оно, на поверхности, и не сказать даже, чтобы я был сильно удивлён.

— Эй, ну что ты ноешь? — выродил в итоге Гэвин. — Тебе призовут нового фамилиара, дура!

Предсказуемо, Анати только зарыдала ещё громче, судорожно вслипывая нечто вроде: “Они её не съедят, ведь так? Они не могут её съесть, правда?”

Уф, ну что же за котец-то творится.

— Твой хозяин — идиот, — сказал я чёрной гончей, не то чтобы рассчитывая на ответ, но скорее просто чтобы немного выплеснуть эмоции.

— Чувак, ты прям открыл мне глаза, — ответила гончая молодым мужским голосом. — Прямо блядь просветил. Без тебя я б в жизни не догадался!