input

42

…

Какое-то мгновение было очень тихо; казалось, весь мир застыл, будто на кончике лезвия. Единственное, что было не так — тишина, холод, пустота, разлившиеся в воздухе… Они не существовали в этом мире. Не по эту сторону жизни.

Я застыл, прислушиваясь к разлитой в воздухе энергии Предвечной. Что должно было произойти, чтобы такое количество её выплеснулось в мир?..

Но додумать эту мысль я не успел: волна магии пришла следом.

Это было настолько интенсивно, что вся моя сущность заныла, из горла вырвался жалкий мяв, в котором я в жизни не признаюсь никогда и никому; шерсть встала дыбом, и меня буквально швырнуло на пол. Бешеный поток ментальной магии, смешанной с силой тьмы и чем-то инородным, пронёсся вокруг.

В Академии фамилиаров на магии закономерно держалось многое. И, конечно же, от такой волны первобытной, неразбавленной силы накрылось всё. Слетали щиты, ломались артефакты, гасли огни; студенты и фамилиары падали на пол с дикой мигренью.

Часы на всех башнях Академии забили не в тон, сигнализируя об опасности.

Я бешено затряс головой, пытаясь встать на лапы. Ван-Ван! Что с ней?!

— Снежечка…

Я моргнул и увидел свою ученицу.

Ван-Ван выползла из гардеробной на четвереньках, не особо заботясь о гордости или приличиях. Она была смертельно бледна, растрёпана, из носа её текла кровь — но она осталась в сознании, что уже хорошо по нашим временам. Для мага её типа такой удар — штука очень серьёзная.

— Снежечка… Случилось что-то очень, очень страшное.

— Что ты видишь? — в конечном итоге, Ван-Ван не раз доказывала свою высокую чувствительность. Она может знать больше, но сама не понимать этого.

— Я не уверена, — признала она тихо. — Образы смешались в моей голове, цепляясь один за другой, и я просто… Это как сон, который ты помнишь и одновременно не очень.

Типичное. Этот феномен в известной мне магической науке именуется “знанием незнания”, но у него очень много именований. Описаний тоже много, но суть проста: знания духа не помещаются в тело. Вечная проблема провидцев, менталистов, повелителей снов и прочих ребят, имеющих дело с такого рода магией.

— Я не знаю, Снеж… Я вижу девушку, совсем юную, младше меня, но совсем старую, которая жила столетия, которая умерла в колодце, но не умерла. Но теперь вроде как умерла, но тоже не совсем. Я вижу полосатого кота, который мне снился, который совсем не кот, и он улыбается, играясь с двумя игрушками. Теми, которые он не может отпустить. Ещё я вижу мышь, которая совсем не мышь… В общем, всё странно, Снежечка. Я не знаю, что сказать тебе.

Ты и так сказала довольно много.

Девушка, которая умерла в колодце… Игнорируя вопли в коридоре, призывающие студентов покинуть комнаты, я метнулся к окну и нырнул в медитацию, прислушиваясь к бушующим энергиям. Это был тот случай, когда не нужно нырять на тонкие планы и впадать в забытье, чтобы услышать: фонило так, что не воспринял бы этого только глухой, слепой и магического дара напрочь лишённый.

Выделить энергетические подписи в той дикой каше оказалось намного сложнее, но раза с третьего мне удалось и…

Нет.

Этого же не может быть, правда?!

..

Я застыл на пару мгновений, шокированный, а после наше стекло вылетело наружу, и я уже спрыгнул к земле, не заботясь о высоте. Осколки оцарапали меня, оставили кровавые разводы на шкуре — но я был не в том состоянии, чтобы заботиться о такой ерунде.

Нет.

Этого не может быть, правда?

Так не бывает.

Я бежал к лесу со всех лап, проскакивая сквозь покорёженные охранные плетения, но очень быстро угодил в ловчую сеть.

— Стоять! Снежок! Туда нельзя!

Я забился, пытаясь вырваться, но держали меня крепко.

— Дурной котяра, не видишь, что там творится?! — я узнал голос куратора Родца. — Какого хрена туда несёшься?!

Я забился серьёзнее, но меня спеленали качественно и надёжно, не вырваться… Не со всеми ограничениями, притягивающими к земле.

— Может, его подцепило и зовёт? — другой голос, смутно знакомый. Кажется, кто-то из преподавателей-людей, как бы не леди с совой, что была прошлым куратором Ванины, но я не мог на этом сосредоточиться. — Бывает в таких случаях с ментально чувствительными.

Я не мог думать.

Всё, о чём они говорили, смешивалось в какой-то дикий комок.

— Да всё может быть, — сплюнул куратор Родц. — Эти долбоёбы, они как, сообщили вообще, на кого они пошли охотиться?

— Вроде бы какая-то арахнида напала на людей. Или Паучья Жрица. Я так и не поняла, они взяли отряд магстражи и умчались туда. А потом…

Родц цветасто выругался.

— Как они мне дороги, безопасники хуевы! — рявкнул он. — Прислали же из столицы подарочек, чтоб им всем там споткнуться и на палку жопой приземлиться! Что-то они нас так хорошо охраняют, что скоро все перемрём!

— Мастер Родц…

— Ну что мастер Родц?! Что теперь делать нам? Соваться в лес? У нас вся Академия стоит без энергии, все менталисты в рассинхроне, и чудо, если ни у кого этим вечером не расплавятся нахрен мозги, несколько фамилиаров на грани развоплощения, когда ждать подмоги, непонятно. Я послал своих старших наводить порядок, ректор тоже занят, но толку? Ты это зарево видела? Если это такой арахнид, то я и представлять боюсь, сколько этой твари должно быть лет. Это уровень Фоморьего Короля, ни больше ни меньше. Откуда нечто подобное могло взяться в лесу — вопрос отдельный, но что дальше? Идти Найделлам на подмогу? Нет, спасибо. Ректор распорядился поскорее латать щиты, и он прав. У нас полные общежития детей… И где-то там — сраный монстр из кошмаров, которого эти борцы за всё правильное раззадорили.

— Но, если он и правда жрал людей…

Куратор Родц натурально хрюкнул:

— Жрал-жрал людей, никто этого не замечал, и это обнаружилось ровно в тот день, когда Найделлы сели в лужу в присутствии кучи знатных магов и репортёров?.. Да, конечно, я верю в такие совпадения. А ещё — в то, что любовь спасёт мир. и что солнце встаёт на западе. Я вообще очень доверчивый парень.

— Ты… прав, — вздохнула женщина, — это действительно слишком удобное совпадение.

Удобное.

Слишком.

Я снова забился в сетях.

— Да чтоб тебя…

— Всё сделано, — краем глаза я увидел Мийоло, волчьего фамилиара куратора Родца. Выглядел тот слегка потрёпаным, но целым. — Защиту вокруг общежитий благополучно восстановили. С городом связались. Подмога скоро будет на месте.

— Эй, Йоло! — куратор Родц махнул подбежавшему волку. — Ты вовремя, у меня тут проблема: глянь, что с этим… Снежком. Менталку ему пережгло или что? Почему он туда рвётся?

Волк моргнул и повернулся ко мне.

— Ты меня понимаешь? — спросил он. — Ты в сознании?

А что, мать твою, не видно?!

— Скажи твоему хозяину меня отпустить!

— Я так не думаю. Говоришь, уже хорошо; вдохни и выдохни… Что тебе там нужно?

— Не время для вопросов! Скажи ему отпустить меня, ну же!..

— Ничего не будет, пока ты не ответишь. Соваться сейчас в лес — глупо и опасно. Что тебе там нужно?

— Я должен проверить…

— Наш Владыка в безопасности; они пошли туда не за ним. Владыка уже прислал вестника, так что я расскажу тебе…

— Да срать мне на вашего владыку! Там Паучья Королева… Что с ней? Она в порядке?

Волк посмотрел на меня, и я в принципе всё понял по одному только взгляду. В мои годы странно не знать, что означают эти осторожность с сочувствием и неловкостью вперемешку.

— ..Паучья Королева мертва. Тварь из Бездны Безумия убила её.

…

Я рассмеялся.

— Перестань нести чушь! — рыкнул я. — Существ вроде неё невозможно убить. Это глупость! Ты лжёшь!

Сочувствия во взгляде стало только больше.

Меня затрясло.

— Думай, что хочешь, — отрезал волк, — но мне кажется, ты сам всё почувствовал. Если тебе нужны детали… Из леса прибежала группа парней, они утверждали, что на них напала Паучья Жрица, повелевающая арахнидами. В лес вошли охотники за нечистью под предводительством Найделлов, которые мужественно вызвались всех спасти и обезопасить. Мы следили, потому что… сам понимаешь, почему.

— Дальше, — из моего горла с трудом вырывались слова.

— Дальше началась куча-мала. Владыке пришлось вмешаться и взять на себя часть стражи, но демонологи были очень хорошо подготовлены, они принесли с собой достаточно демонов, талисманов, отравы и огня… И ещё, конечно, с ними была высшая тварь из Бездны Безумия. Началось сражение, магия закрутилась воронкой, и Паучьей Королеве удалось порвать связь между Улыбающимся Котом и его хозяевами. Она попыталась вытолкнуть его из мира, но не успела. Тварь перехватила контроль над потоками и убила её.

Что.

— Он… он убил её… Почему?!

Волк посмотрел на меня странно.

— Что значит — почему?.. Повторяю ещё раз: это был улыбающийся кот из Бездны Безумия. Восьмая категория опасности. Паучья Королева была измождена…

— Ты сказал, она освободила его, — этого не может быть, потому что не может. Орди хочет на свободу…

Или он сказал так, и я поверил ему.

— Возможно, рассчитывала, что он обернётся против хозяев. Зря; он закономерно уничтожил в первую очередь самую серьёзную для себя угрозу.

У меня перед глазами всё плыло.

— ..В этот самый момент магия пошла вразнос. Владыка прямо сейчас пытается что-то сделать с безумной тварью, но он не сможет его убить. Не так просто. Не теперь, когда оно получило свободу.

— Найделлы?

— Мертвы. По крайней мере, судя по воплям…

— Что это там?

— Кто-то выходит из леса!

Я дёрнулся, чувствуя поднявшуюся в душе надежду… И застыл, когда увидел Найделлов.

Не двоих, но троих.

— Всё в порядке, — сказал Орди, глядя на преподавателей большими глазами, больше не скрытыми очками. В них, как в алом море, переливались гипнотические всполохи. — Вам не стоит беспокоиться, мои родители обо всём позаботились. Монстр убит. Мама, папа?

— Да, — прощебетала Лора, улыбаясь, — мы обо всём позаботились.

— Тут теперь безопасно, — Джеромо смотрел на мир с такой же улыбкой, — и наш сын исцелён.

— Наш любимый ребёнок, — сказала Лора ласково, — мы убили ту тварь, что когда-то похитила часть его души. Разве это не чудесно?

— О, чудесно, — подхватил Орди, — вы не представляете, как приятно в кои-то веки быть собой.

Он покосился на меня, подмигнул мне, а после снова сконцентрировался на застывших в трансе людях.

— Позвольте представиться полноценно, — сказал он. — Меня зовут Адан Найделл.

Лапки мои, лапки (экстра)

*

От лица Бонечки.

Действие происходит параллельно первым главам “Моего Пушистого Величества”

*

Лапки мои лапки, почему я постоянно опаздываю?! И почему, чем дальше, тем дороже мне обходятся эти опоздания?

Когда был котёнком неразумным, говорил себе: вот, мол, придёт однажды день, когда я… взберусь на эту гору. Прям вот как во всех этих новомодных книгах об успехе.

Выполню предназначение, отыграю основную партию, сменю кошачью шкуру на человечью, и вот тогда…

Ну и дурак же я был.

Только к моим почтенным почти-что-шестиста начинаю понимать, что “и-вот-тогда” никогда не наступает. Оно из той же категории, что счастье, безопасность и прочие миражи: ты можешь за ним всегда гнаться, не останавливаясь, захлёбываясь, обливаясь потом — и в итоге…

— Что ты там опять бормочешь? — прервал мои трагические мысли на высокой ноте ворчливый голос.

Ну вот не дают, не дают мне в самокопание!

— Размышляю о тщетности бытия.

— Никакого занятия получше не придумал?

— Скажешь, совсем нет повода?

Олуш вздохнул, и пламя в очаге заколыхалось в такт дыханию.

— Бонька, ты — комок меха и нервов, особенно последние годы. Ты не думал взять отпуск? Эта твоя Академия без тебя не рухнет!

Я хохотнул. Не рухнет? Да хоть со мной, хоть без меня всё висит не то что на волоске, на сопле! Всё почти уже рухнуло, я стою между обломков и не могу понять одного — как?

Как они это сделали? Как они узнали?

— Всё непросто, Олуш.

— Ага, это именно то, что говорят пятнадцатилетние девицы о влюблённости в красивого музыканта. Но мы оба знаем, что ты у нас не девица, и влюблённость может быть в игре, конечно, но видок у тебя… Что происходит, Бонь?

Эта Академия едва не была уничтожена два часа назад.

Множество духов мертвы, то есть, окончательно уничтожены.

Владыка Моррид, предположительно, в их числе.

Обещанный посланник Лесного Царя явился, и им оказалось существо, которое я глубоко презираю.

Я опоздал.

Я опоздал, и Найделлы сделали свой ход в нашей игре, поставив мне цугцванг…

— Просто сложности на работе.

Олуш хмыкнул и осторожно разлил по чашкам горячий чай.

— Мы уже три столетия дружим. Неужто не достаточно времени, чтобы перестать отшивать меня дежурными фразами?

Я невидящим взглядом уставился на книжные полки

И тут вот какая штука: моё положение не подразумевает друзей. Как минимум, полноценных, таких, каким можно доверять.

Я принял это условие, когда согласился принять в дар от Королевы Болота физическое тело и стать, в равной степени, хранителем её наследницы, всеобщей милой пушистой свахой… и, в качестве маленького дополнения к списку, тайным кукловодом, тасующим за сценой судьбу если не целого мира, то большей его части.

Что, кстати, звучит круто только в качестве фантазии на тему силы, посещающей многих вечерком в ближайшем пабе, или весёлой маниакальной идеи, лежащей на спине очередного тайного владыки мира, которых много по улицам бродит. Но на практике же это всё ощущается как пасти в полночь мышей в высокой траве. Примерно тот же КПД, собственно. И бедному котику приходится пахать, как лошадке! Когда у него — лень и лапки!

Эй! Кто-нибудь! Комиссия по праву котиков лежать на диване и быть красивыми! Придите, спасите меня!..

Хотя, тем котикам, что лежат на диване, нынче отрезают бубенцы. Что как бы — ауч.

Или бубенцы, или жить в человеческой шкуре и пахать.

Нет в мире совершенства.

Но, говоря о друзьях: у меня их, конечно же, не могло быть. Не на самом деле. Дружба подразумевает доверие, не так ли? Хотя бы минимальное. И кому я мог бы доверять? Леди Марджана, моя хозяйка и подопечная в равной мере, потрясающая личность. Я могу положиться на неё в большом и малом, но сказать ей правду? Даже о чём-то простом, вроде моего возраста, моей семьи, моих настоящих целей, моих подлинных связей с её семьёй?..

Едва ли.

И нет, не поймите неверно: я редко вру, я рассказываю о себе почти чистую правду едва ли не каждому, готовому слушать, в большей или меньшей степени… Но нет лучшей лжи, чем правда, которую никто толком не слушает, и нет лучшего доспеха, чем маска комического персонажа.

В моём случае, восприятие меня таковым — и подарок на день материального рождения. И, что уж там, годы самостоятельной доработки образа.

У комических персонажей не бывает друзей, которые могут пройти дальше щита из улыбки; комическим персонажам не достаётся девушка в конце. И мне всегда казалось, что я с этим полностью смирился… Пока не оказалось, что на самом деле не совсем.

Жадная, жадная кошачья морда. Даже теперь, когда я примерил человеческое тело, этот факт остаётся неизменным.

И да, у меня, внезапно, завелись друзья. Я ничего для этого не делал, честно! Оно само! Можно сказать, почти вопреки!..

И самым старым моим “другом вопреки” является Олуш.

Изначально, признаю, дружба с ним была частью моей работы. Дух очага, который добровольно поселился среди драконов и защищает их? Не мой выбор компании, если вы понимаете, о чём я…

Но хороший помощник. И источник информации.

Уж сколько я испытывал… давайте скажем, смешанных чувств по отношению к фомору, который добровольно согласился жить в доме Ледяных Драконов, охранять их и называть хозяевами, всё же нельзя не признать, что Олуш мог быть полезен. Особенно когда не знал об этом. И, несмотря на ряд спорных решений, оставался лоялен по отношению к своему народу там, где это не шло вразрез с интересами Ледяных.

Я мог с этим работать. Но дружбой это не должно было стать, потому что вроде бы не могло…

Снова говоря о всякой ерунде, которая самозарождается на задворках разума, пока ты не замечаешь.

Это как, ну знаете, плесень. Или мухи.

Но Олуш никогда не спрашивал больше, чем я мог ответить. И наши совместные посиделки давно стали традицией, которая каким-то неведомым мне образом растянулась на столетия. Последние годы я, если что, даже перестал лгать себе, что делаю это из практических соображений.

Но это не значит, что я могу сказать ему всё.

Я накапал себе ещё валерьянки в чай, чтобы взять смысловую паузу.

Что вообще я могу сказать?

— Это Найделы, — признал я. — У нас всё сложно.

Олуш тяжело вздохнул.

— Эта семейка всё так же портит тебе кровь?.. Слушай, мне жаль. Или и Лисси пытались отодрать этих клещей от твоего хвоста, но ты знаешь…

— Я знаю, — я знаю, что это проще сказать. И Или Ледяной, будучи собой, действительно сделал тут всё, что мог. Дальнейшее его вмешательство никак не поможет Академии, зато может всерьёз повредить репутации императорской четы.

Чего, конечно, не могу допустить уже я.

Правда в том, что мы с четой Найдел играем в кошки-мышки, и мышкой станет тот, кто проиграет. И пока что… честно говоря, я не знаю, кто из нас кошка.

Если всё обернётся плохо, моя репутация рухнет, это без сомнений. Если Найделы загонят меня в ловушку, Рил использует это по полной, можно не сомневаться. Запретят ли они мои книги? Объявят ли магию фамилиаров вне закона? Полагаю, это идеальный сценарий, играющий у Рила в голове.

Если он воплотится, это не должно задеть ни императорскую чету, ни кронпринца. Скоро смена периода правления, установленная принцессой Иэ. Слава мне, пьяной фее и фамильному проклятию, у Рила нет детей. По крайней мере таких, о которых он бы знал — о чём я не собираюсь слишком задумываться, учитывая все обстоятельства, спасибо большое; главное, что мать единственного его ребёнка поклялась не знакомить дитятко с отцом, в идеале никогда, но до смены власти точно… Но он определённо предпочёл бы видеть на троне принцессу Сэи. Что, как по мне, имеет много причин. Тут тебе и статус Сэи как единственного относительно чистокровного продолжателя рода Ледяных, и сходство с Иэ (потому что, если Рил Ледяной в юности хоть к кому-то испытывал родственную привязанность, пусть и в своей “очаровательной” манере, это всегда была именно Иэ Ледяная), и доверительные отношения между дядей и племянницей… И да, Сэи — Ледяная. Не только по крови, но и по сути. Пусть её облик слегка отличается от классического, а перья снежные, её суть — лёд, её пара… В общем, несмотря на всю мою привязанность к ней, я сделаю всё, чтобы не допустить Сэи Ледяную на трон.

А значит, если в Академии всё обрнётся плохо, вина должна упасть на меня одного.

*

— Я уже сказал Или, что они должны всячески поддерживать инициативу Рила. Хотя бы на официальном уровне.

Олуш вздохнул.

— Политика… Я надеялся, эта твоя Академия будет так далеко от неё, как только возможно.

Я ничего не ответил, просто удвоил дозу валерьянки.

Я тоже когда-то на это надеялся. Что довольно глупо, учитывая, ну знаете, первую смерть.

Забавно выглядывать из окна своего ректорского кабинета и видеть то самое место; очень… согревающее ощущение.

— Я в порядке, Олуш, просто передай Или с Лисси от меня привет.

— Ну знаешь, я всё ещё считкаю, что тебе следует взять отпуск.

Тройная доза валерьянки.

— Возможно.

Олуш распушил шерсть.

— Скоро там твоя арахнида приедет? У тебя всегда хвост стоит колом, когда она гостит.

И это, господа, тоже как скальпелем по яйцам.

— Она не “моя”, и не “арахнида”, — она явится скоро, но не ко мне.

— Не придирайся к словам! Ты меняешься рядом с ней, даже не отрицай.

Отрицать? Серьёзно, отрицать?

Это же Шийни, и с ней я хочу детей, учеников, дом, камин, собаку и кактус на окошке.

..

Это была, на самом деле, случайная встреча. И восторг с первого взгляда.

Не поймите неправильно, в моём мире внешний вид не говорит вообще ни о чём — какой облик себе отрастил, с тем и ходишь. На то мы и духи, в конце концов.

Но леди Шийни была… прекрасна.

В пространственном и глубинном смысле.

Да, впервые взглянув на неё, я не увидел, кто ей предназначен. Типично для межмировых путешественников, я один раз совершил эту ошибку и чуть не сломал весь узор, больше не повторится (или мне в это хотелось верить)…

Но это было далеко не самое необычное в ней.

Нити судьбы, оплетающие прочих людей, как марионеток, текли сквозь её сердце, вились вокруг неё, сплетаясь в диковиннейшую паутинную пряжу. Она была по сути своей ближе к фоморам, чем к людям — хотя там, откуда она родом, фоморов не существует…

Но самым потрясающим было ощущение понимания. И узнавания.

Да, наши пути можно назвать противоположными: из зверя в человека, из человека в зверя; из духа в материальную оболочку, из материальной оболочки — в духа… Но базово это всего лишь значило, что мы перешли один и тот же мост с разных сторон. Но действительно ли в таких делах важны стороны?

Кот или паук, но мы оба на изнанке бытия тихо пряли свои нити, изо всех сил пытаясь сделать наши миры… Лучше? Справедливее? Правильнее? Быть может, последнее слово немного передаёт суть, но в целом это не то, что можно так просто сказать вслух.

На самое главное слов вообще всегда не хватает.

И это была история с Шийни, потому что, увидев меня, она про меня поняла главное. Как и я — про неё. И, пока вслух мы разливались вежливыми банальностями, приличествующими визиту, наши сущности, соприкасаясь, обменивались информацией.

Доверять ей оказалось легко, и это работало в обе стороны.

Ситуация Шийни действительно была похожа на мою. Ей тоже приходилось нянчиться с полоумным дракончиком, одним-единственным, но от этого не менее проблемным; она тоже разделяла убеждение, что проблемы невозможно решить, кого-то просто убив. Не в долгосрочной перспективе, увы.

Всё было бы проще, если бы.

Но мы с ней прикасались к нитям вероятностей, таким, какие они есть, и истина нам очевидна: настоящая победа — это обретение равновесия. В любви, в магии и в жизни. Любые победы, не включающие в себя этот фактор, в долгосрочной перспективе являются поражениями.

И Шийни могла бы, конечно, попробовать завоевать мир, или хотя бы большую часть его — у Королевы Кошмаров хватило бы сил, чтобы самой стать Императрицей и противостоять той сотворённой богине, что осчастливила мир своим венценосным отпрыском. Но Шийни прекрасно понимала, что не станет этого делать: не её судьба, не её призвание, а ещё — сценарий, который подразумевает огромное количество жертв.

Да, в итоге она смогла бы диктовать всему миру свою волю. Но воля, продиктованная насильно, всегда вызывает противодействие; равновесие, которое надо удерживать колоссальным напряжением, рухнет рано или поздно. И, чем больше силы ты прикладываешь, чтобы натянуть нить, тем больше вероятность, что она в итоге порвётся. Опять же, Шийни знала, что не была бы хорошим правителем; никто из нас, способных прикасаться к нитям судьбы, в правители не годится.

Богинькин сыночек, с другой стороны, императором был объективно хорошим.

То есть да, в личном плане “Непревзойдённый Повелитель Девяти Царств” — то ещё говно, и я ненавижу его. Но не могу не признать, что как правитель для своего места и времени эгоцентричный придурок был на удивление хорош. И по этому поводу леди Шийни приходилось разбираться со всеми его выкрутасами. Она изо всех сил старалась поддерживать божественного отпрыска психически здоровым и полноценным, равно как и держать Крысиного Короля в узде.

Но, разумеется, её работу никто никогда не оценит.

..

Я, с другой стороны…

Помню, выбирая, кого из нас отправить в мир, Королева Болот спросила, кто из нас хочет снова жить. И кто из нас желает отомстить. Тому, по её словам, она собиралась дать материальное тело.

Мои братишки сказали, что непременно отомстят, и принялись драться, показывая, кто лучше. Моя сестрёнка сказала, что хочет жить снова. Я… промолчал.

Когда Лихо Одноглазое спросила, почему я ничего не говорю, я ответил, что ни хочу ни мстить, ни жить. Хотя, на самом деле, всё было немного сложнее, конечно.

Жить я хотел. Но что такое — жизнь? Мне нравилось провожать души в Домике У Болота, рассказывать им сказки и петь песни. Это была моя жизнь, я приносил пользу и знал, что будет завтра. Я утешал мёртвых, провожая их до порога — и, на мой взгляд, это много. Я отвечал за заблудившихся, и это тоже было немало.

Да, для меня время не шло. Да, у меня не было шанса измениться, увидеть мир за болотом, познать перипетии и соблазны материального мира… Так что мне нравилось быть не-живым. Для меня это тоже была жизнь.

Месть, с другой стороны… Даже тогда, я не верил в месть.

Братишки сказали бы “Какой ты сын, если ты не хочешь отомстить за наших родителей?”. Или нечто в таком духе.

По правде, я сам иногда задаюсь этим вопросом, особенно здесь, в Академии Фамилиаров. Но, даже в худшие свои вечера, я всё ещё не верю в месть. И не в силу трусости или опортунизма, в чём многие меня обвинили бы. Просто…

Я не вижу в ней смысла.

Что изменит месть? Что улучшит? Она что-то исправит к лучшему, воскресит погибших, вернёт потерянное? И, даже если ответ всё ещё “да” (что редко, обычно он таки “нет”), какие жертвы будут лежать на другой чаше весов?

Как тот, кто проводил мёртвых и не-живых через Болото, я слушал много разных историй. Мои братишки и сестрёнка ненавидели это, но я любил.

Рассказы мертвецов были похожи, хоть в каждом оставалось своё очарование. Они говорили о сожалениях и вине, ненависти любви, желаниях и непосильной плате за них… И да, очень часто, мёртвые говорили о мести. И это всегда были тяжёлые, полные горькой патоки разговоры.

Чем больше я их слушал, тем меньше я верил в месть. Пока в итоге, закономерно, не перестал верить совсем.

Это же очевидно, правда? Наши родители не оживут, если я за них отомщу. Ничто хорошее не придёт в этот мир из мести…

Это я сказал Королеве Болот. И, услышав это, она выбрала меня.

*

— Я и не отрицаю, я меняюсь рядом с ней, — для хронического лжеца честность — очень даже перемена.

Олуш подмигнул.

— И что это, если не признание в любви?

— Не всегда, — хмыкнул я, — зависит от контекста. Но в данном случае — оно самое.

Сказать это вслух перед кем-то, кто не Шийни, оказалось более приятно и освобождающе, чем я представлял.

— О, — Олуш выглядел довольным. — Рад слышать, что ты это признаёшь.

Я пожал плечами:

— Я что, похож на котёнка пары десятков лет от роду? Или очередного великовозрастного младенца, у которого в эмоциональной сфере то запор, то понос? Так я ни то, ни другое. Я иногда чувствую себя чертвоски старым, Олуш; для таких, как я, любовь — это дар. Лгать самому себе в вопросах любви — это как себя же самого обворовывать.

— И всё же, многие этим занимаются.

— Это всё же доказывает, что как много вокруг идиотов. Тут ничего нового, я привык. У меня работа с этим связана, в конце концов.

— Делать из идиотов умников?

— Пытаться сажать в чужих головах семена умных мыслей и смотреть, что вырастет. Ну и следить, чтобы не победили те, у кого выросло что-то похуже просто сорняков…

— Ха!.. Ты признался ей?

Неприятная тема.

С другой стороны, возможно, мне нужно её обсудить хоть с кем-то.

Особенно сейчас.

— Да, разумеется.

— И как прошло?

Как тебе сказать…

…

По правилам, к таким дням принято готовиться.

Люди заранее покупают кольца, браслеты или что там диктует их культура, устраивают ужин при свечах и вот это вот всё. Но это были мы с леди Шийни, потому…

— Неловко вышло, — заметила она задумчиво, глядя на сцепившихся в вышине драконов. — Как ты полагаешь, кто победит?

— Надеюсь, что победит равенство, — показал клыки я.

Она склонила голову набок и немного пригубила горячего вина.

— Под “победит равенство” ты подразумеваешь, что оба сдохнут?

— Верно.

— Хм, — она посмотрела на меня с сомнением.

Разумеется, она знала, что я знаю. Потому я продолжил:

— Но нам не стоит рассчитывать на такую удачу. Очевидно, победит Радужный, что меня полностью устраивает. Он близкий друг Рила, да, и сторонник весьма радикальных идей. Но по сравнению с тем виверном он просто душка. Будь у меня возможность, я бы чисто по-кошачьи сходил и нассал на его могилу. Жаль, у драконов не бывает могил…

Она слегка дёрнула меня за ухо, и я заткнулся.

— Они упадут там, где никого не будет, — только и сказала она. — И ты прав, выиграет Радужный.

— Хорошо, — я обвил её щиколотку хвостом, — спасибо тебе.

Кафе, в котором мы сидели, было деревянным, уютным, с камином и отличными горячими напитками. Но, что ещё более важно, оно было построено своими и для своих. То есть, увидеть его и войти могли только духи, не-живые и примитивные маги. Тут нет официантов, нет необходимости в оплате; единственным условным сотрудником является дух, живущий в стенах дома. Именно он готовит напитки и пополняет кладовые. Для этого все, кто приходил, делились своей магией; честный и разумный обмен.

Мы с Шийни развалились рядом террасе в одном глубоком кресле, уютно переплетясь конечностями, и выдыхали после успешно проделанной работы, любуясь на зрелище над горами.

Впечатляющее, надо признать.

— Кто бы мог подумать, что у этих двоих будет одна и та же пара, — промурлыкал я, наблюдая за сцепившимися драконами, — кто бы мог подумать, что они в своём вечном соперничестве не придумают другое, более мудрое решение этой дилеммы… Печальное зрелище…

— Не злорадствуй, — поморщилась леди Шийни. — Нам с тобой ещё придётся столкнуться с откатами на этот счёт.

— Ты тут ни при чём…

— Мне в меньшей степени. Но ты как раз должен быть готов. Ничто не пускает нам подобных на дно так точно и неизбежно, как удовлетворение от чужой смерти. Пройдёшь по этой дорожке слишком далеко, и очередной порог силы может стать последним.

Что как бы правда.

По какой-то неведомой мне причине некоторые люди всерьёз полагают, что магия может даваться кому-то просто так. И хотят заполучить её на халяву, чтобы было. Причём магия нитей, позволяющая влиять на множество умов, судеб и пространств, часто входит в топ-три желаемых призов. По-настоящему впечатляет количество жадных до власти ребят, страстно желающих до неё добраться. И это объяснимо: в теории возможность менять мир — мечта любого мегаломаньяка или борца за какое-нибудь определённое хорошее, мудрое и вечное.

Проблема всех этих красавцев только в том, что им не светит: магия нитей является классическим ответвлением магии духа. Соответственно, к духу она и привязана, причём в полной мере. Её не украсть, не обмануть, не передать другому, даже в малой степени. И достигнуть в ней высот способен только человек с определённым складом ума и сущности.

Эти свойства могут быть там изначально или их можно приобрести в ходе испытаний, но факт остаётся фактом: психопаты, мегаломаньяки и прочие замечательные личности, что неусыпно грезят наяву о господстве и абсолютной власти, редко проходят даже стадию инициации. Самые талантливые либо упираются в стену, уходя в смежное направление так называемой примитивной магии, либо умирают на втором-третьем пороге испытания, так и не добравшись до подлинного могущества. Тут ведь не поможешь ни тренировками, ни хитростью, ни упорством; когда ты окажешься перед лицом Предвечной, Она посмотрит на тебя глазами, полными звёзд, и увидит всё. Ни шагу назад.

Но мало кто знает, что даже если ты доказал своё право касаться нитей, ты не сможешь теперь сидеть на попе ровно и наслаждаться потенциальным всемогуществом (которое таковым и кажется-то только со стороны). Но нет, куда там.

Каждый из нас проходит череду изменений, а значит, неизбежна и череда испытаний. С определённого рода частотой каждый из нас испытывает на себе трибунал судьбы, что заставляет его раз за разом отвечать себе на вопрос “Кто я такой?”, изменяться и перерождаться. И если в ходе этих изменений вдруг окажется, что ты окончательно заблудился… Что же, значит, пришло время тебе раствориться в силе, которая тебя породила, и стать частью силы тех, кто придёт после тебя.

Все мы знаем о такой возможности. Все мы принимаем её, ступая на эту дорогу. Но тут…

— Это тот случай, когда я не слишком волнуюсь о том, что растворюсь в вечности или даже буду разжалован до мелкого духа в чьей-нибудь свите. Ты сама видела, что у этого ублюдка в подвалах.

Она поморщилась.

— Неужели действительно не было смысла звать местных стражей закона? Я до сих пор не могу поверить…

— Прости, но это наша реальность. Ублюдок — обученный демонолог, я никак бы не смог пришить ему нелегальные эксперименты.

— Но его жертвы…

— Все духи и разумные звери. Несколько фоморов, но это он подчищает, поймать не так уж просто. И, разумеется, он не подходит к тем, кто в списке “потенциальных продолжателей драконьего наследия” и соответственно охраняется законом…

— “Потенциальные продолжатели драконьего наследия” - это в смысле потенциальные родители драконьих наследников?

— Ага. Мило, правда? Рил считает, что в законодательных актах их лучше не называть родителями, чтобы “не вызывать путаницу”. Очень часто по договору те же селенити потом даже видеть своих детей не имеют права. А насчёт духов и разумных зверей… Ты знаешь наши законы.

— Знаю. Но, учитывая, что он творил…

— Вполне допустимо в рамках демонологии. Чувак просто ставил научные эксперименты. По крайней мере, если верить Высокому Драконьему Институту. За то, что мы там видели, парню грозит в крайнем случае выговор.

Леди Шийни покачала глинтвейн в тонких пальцах.

— Они готовы сожрать тебя живьём из-за одного несчастного безумца, который, страдая от религиозного бреда, прикончил пару десятков человек. Но при этом выговор грозил бы психопату с отличным образованием и знатным происхождением, замучившему, поработившему и исказившему сотни духов. Существу, пытающемуся кормить голодных… Сколько бы я ни видела подобное дерьмо в действии, никогда не перестану ему удивляться. Зачем они это делают? Я понимаю контракты с Нижним Офисом, исследования Бездны Безумия, сделки с духами. Всё вышеперечисленное может дать существу силу, знания, удачу. Да, за цену, порой нерациональную, с риском, порой превышающим все возможные награды. Но всё же, это объяснимо… Что могут дать голодные? Они тупы, примитивны. Они — лишь отростки от тела их господина, того тела, что плавает в космосе. Что может искать демонолог, пытаясь их исследовать и подчинять?

— Ну, ради справедливости, голодные отлично умеют играть на страхах глупых маленьких детей всех возрастов, искажая их картину мира до неузнаваемости. До драконов в этом смысле намного сложнее добраться, правда, они весьма стабильны ментально, но овчинка стоит выделки… В любом случае, я не переживаю из-за испытания. Не по этому поводу, по крайней мере. Я прихожу только за теми, кто переступает все мыслимые границы. И делаю это не ради собственного удовольствия… Кстати, если тебе так уж обязательно знать: Радужный будет счастлив со своей парой.

Она кивнула, принимая ответ. Над горами прошёлся гул: виверн рухнул вниз.

— Ну вот, сделано! И да, всё же нассу на могилу.

Леди Шийни покачала головой.

— Хорошо. Но всё же будь осторожен.

— Буду.

— И… Мы оба понимаем, что это не может продолжаться вечно. Либо драконы заметят неладное, либо ты оступишься и будешь наказан. А в игре, где ты примеряешь на себя плащ справедливости, ошибиться проще простого.

— Я не…

— Бонни.

Я послушно заткнулся.

— Это не может продолжаться вечно, — повторила она мягко. — Законы, защищающие духов, должны быть приняты, равновесие достигнуто. Или так, или открытое противостояние; я не вижу, какие ещё тут могут быть варианты.

— Я знаю. Мы двигались к тому, что имеем сейчас, медленно, но верно. Только вот теперь процесс может обернуться вспять, и, если ничего не сделать, всё может откатиться назад, принять менее кровавую, но более уродливую форму. Такую, какую потом будет тяжелее исправить: с открытой несправедливостью бороться проще, чем с той, которую пару поколений считали непреложным законом бытия. Так что да, я понимаю, о чём ты говоришь. Но я не уверен…

— Бонни. Я помогу.

Я удивлённо повернулся к ней.

— Прости…

— Я способна видеть переплетения нитей. Ты наделён божественным видением. Для магов нашего типа, мы молоды. Но, соединив наши способности, мы можем добиться по-настоящему полной картины. Ты сможешь соприкоснуться с нитями судьбы и божественной волей; ты увидишь, как можно добиться нужного исхода.

Я выдохнул.

Она раньше помогала, да. Но — частично, в рамках минимального вмешательства. Это, с другой стороны… Это не уровень вмешательства локального божества, но — очень около того.

Это очень, очень серьёзное дело.

— Ты понимаешь, какой будет откат?

Она пожала плечами, глядя на меня с безмятежной улыбкой.

— Примерно понимаю. Когда мы дойдём до узла на нитях, который сами же завязали, каждому из нас предстоит трибунал бездны. Я не знаю, каким он будет и чего нам от него ожидать, не знаю, кого из тех, кто тесно с нами связан, может задеть по касательной. Но это наша чаша, чтобы пить. По крайней мере, результат стоит того.

— Шийни, почему ты…

— Я думала над этим давно, — ответила она спокойно. — Сегодняшнее зрелище в подвале просто стало для меня своего рода точкой. Знаком, если хочешь.

— Шийни, я не думаю, что на основании некоторых зрелищ стоит…

— Не считай меня сентиментальной или излишне впечатлительной, будь добр. Я повидала на своём веку такое количество мук и мертвецов, что меня давно стало сложно пронять подобными вещами. Но ты знаешь, что всем, начиная от свободы заканчивая жизнью, я обязана своей наставнице. Я была… неблагодарной, своенравной, глупой и импульсивной ученицей.

— Сложно представить, — на свете сложно представить существо более последовательное и разумное, чем Паучья Королева.

— Люди меняются, Бонни. Так или иначе, я была неблагодарной ученицей, но потом убедилась: глупости, которые моя наставница говорила, не были глупостями. Никогда… Ну или почти никогда, ладно. И однажды она сказала мне: “Кругам свойственно замыкаться, а историям — повторяться”. Многое в моей жизни началось с очень похожего подвала. Я верю в подобные знаки, когда вижу их, Бонни.

— Ты не должна делать этого для меня…

— Я и не делаю этого для тебя. Я делаю это, чтобы потенциально улучшить жизни множества существ, и удержать равновесие этого мира заодно — потому что, если всё пойдёт, как идёт, катастрофа будет неизбежна. Ну и для того, чтобы отдать долги. Но это риск и для тебя, потому ты сам должен решить…

— Я люблю тебя.

Я не знаю, почему я это сказал. Мы с ней делили многое, в том числе постель, и я давно планировал это обсудить, хотел выбрать правильную обстановку, но…

— Я знаю.

…

Да.

Разумеется, ничего другого она не могла ответить. Я был в курсе, и вроде как смирился… Но больно всё равно.

Глупый, глупый кот.

— Я хотел… Я подумал, что мы могли бы стать теми, кто идёт одной тропой, — сказал я быстро, пока не передумал. — Когда всё закончится и если мы выживем. Мы… многое разделяем.

В молчании, которое повисло, уже был ответ. Но я хотел спросить, потому что…

— Прости, Бонни, — сказала она мягко. — Я знаю. И я люблю тебя, но не так, как требует этот конкретный случай.

Это не было секретом, но…

— Но мы принадлежим одному типу магии, разделяем путь и взгляды. Так ли важна какая-то там любовь? Кого она вообще волнует? Мы могли бы понять друг друга, быть друг у друга. Разве это мало?

Леди Шийни отвернулась.

— Это не мало, — ответила она мягко, — и многие люди заканчивают вместе и по меньшим причинам. За тот век, что отведён им, они рано или поздно приходят к выводу, что верность, забота и понимание порой важнее любви. Они рано или поздно поворачиваются к тем, с кем можно разделить на двоих жизнь и смерть, победы и поражения. К тихому теплу. Тем, с кем можно вместе построить дом, растить в нём детей, с кем можно стареть. Иногда им везёт, иногда нет; это такая же лотерея, как и жизнь в целом… Знаешь, Бонни, в моей культуре это принято называть красной нитью судьбы.

— Погоди. Но красная нить — это же…

— Совсем другое, да. Для нас с тобой, мастеров нитей, это научно-магическое понятие. Знак судьбы и рока. Ловушка и неизбежность. Мы знаем о красных нитях, потому что видели их. Также мы знаем, что на конце красной нити далеко не всегда ищущего ждёт любовь… Тот виверн, что недавно упал вниз на наших глазах, простой пример. Все, кого ты убиваешь, простой пример, мастер алой нити.

Я промолчал. А что тут скажешь?

— Но для простых людей всё иначе, — продолжила она. — Для них необходимость вступать в брак почти никогда не была вопросом выбора. У нас ещё двести лет назад если молодые знали друг друга до брака, это уже считалось большой уступкой с родительской стороны. Выбор был ограничен небольшим количеством кандидатов, зачастую из одного поселения, максимум парочки, и одного социального слоя; время было ограничено тоже, причём для всех, женщин и мужчин. Брак был социальной обязанностью, спрятаться от которой выходило разве что у магов под крылышком… Ну, либо тем, кто был третьим-четвёртым сыном в семье. У остальных не было особенного выбора в этом вопросе. Это было неизбежно, как смерть. Или как судьба. Даже сейчас, после всех перемен последних столетий, наше понимание этих вещей изменилось не так сильно, как можно было бы ожидать… А теперь скажи мне, что делают люди с тем, что они не могут победить и чем не могут управлять?

— Они обожествляют это, — я уже понял, к чему она ведёт.

— Верно. Для всех юных людей (кто-то сказал бы, что больше для девушек, но по правде всё же для всех) брак был почти столь же неизбежен, как стихия. Идти против этого социального закона было всё равно, что ступать против ветра в шторм, когда дождь заливает глаза, молнии разрезают небо и лес позади уже горит. Общество всегда жестоко к тем, кто отрицает его законы, но в давние времена эта жестокость имела более непреодолимую форму… Брак был неизбежностью, шуткой судьбы, полным отсутствием выбора. И человеческому разуму, который по сути своей всё же весьма свободолюбивая птица, нужно было придумать какое-то оправдание всему этому. Некую магическую верификацию, которая говорит, что всё, что они делают, не зря. А потом кто-то как-то нашёл в древних текстах упоминание красной нити. Там говорилось, правда, что эта нить “связывает меня с моей погибелью”, но тот книгочтей был поэтом и трактовал погибель широко. Именно его стихи породили в нашем мире понимание алой нити судьбы как определения предназначенных друг другу возлюбленных. Родители не просто хотят продать тебя престарелому пердуну, как скотину, это нить судьбы! Ты не можешь жениться на служанке, вас не связывает нить судьбы! И всё в таком вот роде. Им просто хотелось видеть в этом нечто большее, чем обычное стечение обстоятельств. Тот, кого однажды поставят перед тобой твои родители или учителя — твоя судьба… Вот что такое алая нить судьбы в понимании людей. И они… Не совсем не правы. Любовь, если разобраться — такая же иллюзия, как и алая нить судьбы. Выдумка, призванная замаскировать неприглядную правду. Но судьба есть, равно как и учительская воля.

— Учительская воля?

— ..те нити судьбы, что могли бы быть связаны с волей моих родителей, порвались, когда я прошла магическую инициацию. Я свободна от судьбы, но не от человеческих слабостей и долгов. Моя наставница, с другой стороны… Она никогда не просила меня о многом, потому те просьбы, которые она всё же высказала, так важны для меня. И она попросила меня позаботиться о мальчике, который стал мужчиной, который стал драконом. Я ненавидела его, я злилась на него, я отрицала его — и я полюбила его. Так сильно и одержимо, как сама от себя не ожидаала.

Взгляд леди Шийни устремился в пространство.

— Это глупое чувство, я знаю. Но оно слишком глубоко, слишком въелось в плоть. Оно стало моим выбором, я даже сама не поняла, как… Мне подобным не положены нити, кроме тех, что стелятся у нас под ногами, и тех, что мы сами себе выбираем. И признаём или не признаём мы перед самими собой этот выбор, не столь уж важный вопрос… Ты — мастер алых нитей, Бонни. Ты видишь мою алую нить. Значит, ты знаешь, что я не могу принять твоё предложение.

Да, я видел, ладно? Но…

— Я мог бы порвать её. Это не невозможно.

— Нить, сотканную из моей воли и воли наставницы, судьбы и выбора, любви и ненависти… Это нечто хрупкое. Это нечто бесценное. Причиняет ли оно боль или нет, я не собираюсь её разрывать.

— Он тебя недостоин, — он просто очередной суперсильный герой своего мира, капризный драконий император, понятия не имеющий о подлинной ценности того, что ему было предложено. Эгоистичный, высокомерный и зацикленный на себе, как все герои…

— Кто бы там во что ни верил, мало что в этом мире на самом деле даётся по заслугам. И любви это тоже касается. Интересным местом были бы наши миры, если бы любовь в них доставалась только тем, кто этого заслуживает… С этим ничего не поделаешь, Бонни. Я — его любовь-судьба, даже если его самого стошнило бы от концепта. Мы ещё не магические спутники и, говоря откровенно, вряд ли когда-нибудь станем: у нас не те отношения. Но, чтобы выбрать кого-то иного, я должна порвать эту нить. Чего я делать не хочу. Ты знаешь, любовь, отвечают на неё или нет, слишком большая ценность для таких, как мы.

— Знаю, — ответ горчил на языке.

Этот дурацкий дракон не был её достоин. Шийни ведь не интересовало богатство или даже власть, по крайней мере, земная. Почему же из всех возможных вариантов она должна была выбрать именно его?

Ха. Быть может, просто потому что именно его подобных больше любят девушки.

А может быть, после всех моих махинаций с алыми нитями, эта ситуация — именно то, чего я заслуживаю.

Возможно, и то, и другое справедливо.

— Бонни… — она осторожно переплела наши пальцы, заглядывая мне в глаза. — Ты простишь меня?

Я встряхнул головой и вернул на лицо улыбку.

— Не за что прощать, — вполне честно ответил я. — Если я и выучился чему-то за то время, что занимаюсь этой дерьмовой работой, так это тому, что никто никого не обязан любить. Но Шийни… Если тебе когда-нибудь всё же надоест этот твой тупой самодовольный императрёнок, я буду здесь.

— Ты не обязан…

— Нет, не обязан. Но я хочу.

Она вздохнула, а потом прижалась к моему боку.

— ..Они подают чудное пряное вино.

— Воистину так.

Больше мы об этом не говорили.

**

— …Она не отвечает мне взаимностью, — ответил я. — По факту, она влюблена в другого. Он того не стоит, если ты спросишь меня. Он ничего не стоит. Но…

Я сжал зубы так, что они слегка хрустнули. Прорезались клыки. Почему грёбаная валерьянка не помогает?..

..Почему ничто не помогает?..

— Серьёзно? — Олуш выглядел искренне огорчённым. — Лисси расстроится, так расстроится… Она уже втайне мечтает организовать твою свадьбу! Даже договорилась насчёт того дворца на Имбайских островах, ну знаешь…

— Что?! — ужаснулся я. — Вы что там, втайне обсуждаете за моей спиной мою личную жизнь?!

— А чего и не обсуждать? — удивился Олуш. — Не всё же тебе работать? Ты себя так в могилу загонишь, если у тебя не будет чего-то кроме. Эти Найделлы ещё… Ты точно уверен, что она тебя не полюбит? В этих делах сердечных тут же такое: сегодня люб, завтра нет. У вас же есть всё время мира! Однажды, может быть. У вас есть всё время мира! Что пара А Лисси там уже…

У вас есть всё время мира.

Всё время мира.

— Заткнись! — оскалил клыки я. — Не лезь в то, о чём ничего не знаешь, тупой драконий слуга!!

Пузырёк с валерьянкой лопнул и разлился на пол.

Олуш вытаращил глаза и слегка распушился, глядя на меня, как будто впервые видел.

Ауч.

Кажется, получилось резче, чем положено милому котику Бонечке…

Тормози. Возьми себя в руки, придурок. Твоя маска разлетается на части, и сейчас не время для этого. Сейчас, когда ничего не ясно и всё висит на волоске; сейчас, когда назад уже не повернуть. Сейчас…

— Бонь. Что с тобой происходит?

Бездна…

Возьми себя в руки, тупой комок меха.

Улыбайся.

Ты милый и пушистый.

Ты забавный, комический персонаж.

Ты не сидишь в засаде, застыв, чтобы вонзить клыки летучим ящерицам в точку, что уязвимее надкрылков; ты не играешь с добычей, позволяя ей подумать, что она убежала, чтобы снова придушить.

Ты милый, ты домашний, ты пушистый. Твои глаза сияют. Твоя улыбка глупа и мила. Ты — всеобщая сваха и всеобщий же друг. Ты…

— Слышь, Бон-Бон, я серьёзно. Что происходит? Что творится с тобой? Все переживают, правда, — Олуш был хмур.

— Ох, — я демонстративно провёл ладонью по лицу, поспешно убирая когти. — Прости меня, Олли. Я, правда, на взводе. Этого всего дерьма в моей жизни просто… слишком много.

Олуш склонил голову набок.

— И с твоей этой арахнидой не происходит ничего, кроме очевидного?

…тень рогов на стене…

— Ничего, кроме очевидного.

…Тень рогов на стене, шелест палой листвы, запах хвои.

Вечный Лес прорастает вокруг меня, и я бросаюсь к его хозяину.

— Этого не может быть! Узор не может выглядеть… так!

Он выглядит, как старик, и не смотрит на меня.

— О. Значит, не может? — усмехается Он. — Тогда, боюсь, тебе предстоит жить в невозможном, котёнок.

— Нет! Это не то, что…

— Не то, что ты ожидал, когда вмешивался напрямую в нити судьбы? Не то, что ты хотел получить? Так я тебя разочарую, котёнок: у каждой игры есть своя цена. И твоя — не исключение.

— Но это нечестно!

— Хм?

— Почему они, наши противники, могут вытворять что угодно, без последствий?! Почему все эти ограничения наложены на нас? Почему?!.

— Почему — это бессмысленное слово. Ты маг ните й и знаешь, что ничто не бывает без последствий. Никогда. Почему на вас наложено больше ограничений, чем на других, спрашиваешь ты? Потому что вам даровано большее могущество. Вам ни за что, ни при каких обстоятельствах нельзя превращаться в тех, кого вы останавливаете. Иначе это уже не победа, а худшая из катастроф.

— Но почему цену за нас обоих должна платить леди Шийни?! Да, мы нарушили правила, и наказание закономерно, но…

— А кто тебе сказал, что платит только она? Не притворяйся, что не понимаешь. Твоя расплата — сейчас.

— Нет…

— Довольно, котик. Твой выбор неизменен. Вариант первый: я присылаю тебе помощника, который сбалансирует игру и поможет тебе победить твоих противников — и, связанный с леди Шийни алой нитью, он, прямо или косвенно, убьёт её к концу этой игры. Либо ты проигрываешь прямо сейчас, и всё, ради чего ты сражался, осыпается тебе на голову.

— Что это за выбор? Ты… Ты же сам…

— Предпочёл бы твою победу? Да. Но это не значит, что я спущу тебе любые выходки и позволю творить, что вздумается. У твоей игры есть цена, котик, у всех красных нитей, которые ты прервал по своей воле, есть цена. И время платить — здесь.

— ..Могу ли я умереть вместо леди Шийни?

— Нет. Ты получил свои варианты. Выбирай. Должен ли я прислать тебе помощника или нет?

Так выглядит отчаяние.

Так выглядит поражение.

Но…

— Сделай это, Владыка. Пришли мне помощника.

— Отлично. Да будет же по воле твоей.

…

— Ты уверен, что ты в порядке?

Валерьянки не хватает.

Надо поискать успокаивающие чары.

Где ты там, моя дежурная кошачья улыбка?

— Да, Олуш. Спасибо за заботу. Передай всем, что обо мне не надо волноваться! Сегодня леди Шийни прибудет. И да, ты прав: у нас есть всё время мира. Всегда можно что-то придумать, правда?.. Ох, лапки мои лапки. Как же я опаздываю!..

Всюду, куда только мог опоздать.

…

Конец второй книги