Пес Ее Высочества

Эпизод 31, в котором горят, обжигаются и идут в темноту

— Я ведь и без тебя могу пойти!

Бьорн неприкрыто усмехнулся, скрестил руки на груди и прислонился спиной к запертой двери, полностью перекрыв выход.

— А мимо меня — нет.

Беттина засопела, покосилась на Марту, зависшую над креслом с таким видом, будто смотрела представление в театре, потом зажмурилась и постаралась вспомнить, что вообще-то она тут принцесса, а этот — всего лишь охранник. С закрытыми глазами убедить себя было легко, но одного взгляда на эту нахальную физиономию хватало, чтоб её решимость начинала таять, как кусок льда под ярким солнцем.

— Я закричу, — мрачно пообещала Беттина, сама не особенно себе веря. — Генри не успел уйти далеко, он с удовольствием составит мне компанию.

Бьорн чуть повернул голову, прислушиваясь.

— Успел. Не услышит.

— Тогда… — Беттина прикусила губу. — Тогда я снова превращу тебя няниной колыбельной. А пока ты будешь собакой, брошу твои штаны в камин. Голый ты за мной не побежишь, вот!

Бьорн оценил угрозу, перестал ухмыляться и переступил с ноги на ногу.

— Побегу, — буркнул он, отводя взгляд. Беттина с удовольствием отметила, что он слегка покраснел, и сделала шаг вперёд, но телохранитель тут же снова выпрямился и глянул на неё в упор. — Там может быть опасно. Нельзя доверять привидению.

— Она уже доверяет оборотню, — усмехнулась Марта. — Детка, ты планируешь всю ночь с ним препираться?

Беттина глянула на неё искоса, и Бьорн, хотя и не слышал герцогиню, тоже повернул голову.

— Что она говорит?

— Я говорю, — герцогиня вспорхнула из кресла и подлетела к двери, — что в лоб ты ничего не добьёшься. Не сражайся с ним, он привык к битвам и легко победит.

Марта протянула руку, чтобы взъерошить Бьорну волосы. Призрачная ладонь прошла насквозь, и ревновать к привидению было бы вовсе глупо, но дыхание перехватило, перед глазами полыхнуло красным, а воображаемые когти надавили на кончики пальцев почти реальной тяжестью. Она так старалась, она весь день сдерживалась, и потом весь вечер, и собственные чувства скрутились в такой жгут, что болит и тянет внутри — и почему это какой-то давно мёртвой тётке можно к нему прикасаться, а ей нет⁈

Беттина медленно подошла ближе. Бьорн недоверчиво смотрел на неё сверху вниз, и, кажется, прикидывал пути к отступлению, но он-то привидением не был и просочиться сквозь стену никак не мог, лишь подался назад насколько можно и стиснул зубы.

— Это провокация, — пробормотал он, когда её пальцы коснулись его шеи, и запрокинул голову, прижавшись к двери затылком. — И манипуляция. Вам должно быть стыдно.

Беттина негромко рассмеялась. Ей? Стыдно? Какие глупости. Ей хорошо, ей просто чудесно, и по спине проходит волна дрожи от предвкушения. А у него кожа тёплая, и сердце бьётся под самыми её пальцами, и дорожка светлых жёстких волос спускается от груди к животу, и невозможно не провести вдоль неё ладонью, вниз, до пояса штанов, и он вздыхает, хрипло и прерывисто, словно ему не хватает воздуха, и закрывает глаза…

— Не надо. Пожалуйста. Нам нельзя.

Нельзя?

Плевать.

Ей всё можно.

— Посмотри на меня.

Ещё один крошечный шаг — ещё не вплотную, но близко. Взгляд из-под ресниц — растерянный, словно бы одурманенный. Он вздрагивает, когда она прижимает ладонь плотнее, и мышцы на животе напрягаются под пальцами, и он неловко взмахивает рукой, пытаясь перехватить её запястье, но промахивается.

— Обними меня.

Она сама подаёт пример и прижимается крепче. Он невольно подаётся навстречу, но тут же, спохватившись, отшатывается, заливается краской, пытается оглянуться, но бежать уже некуда — да разве он хочет бежать? Её ладонь теперь скользит вверх, от живота к шее, и его сердце колотится так, что вот-вот выпорхнет наружу, и наклоняться он, конечно, не станет, и чтобы дотянуться до губ, придётся самой встать на цыпочки.

Руку пронзило болью. Беттина вскрикнула и отшатнулась, едва не упав. Сквозь выступившие слёзы она разглядела на ладони красное пятно — небольшое, размером примерно…

С амулет, который Бьорн носит на шнурке⁈

— Ты… — выдохнула она. — Ты… Защищаешься от меня? Магией⁈

Она попыталась вытереть слёзы, но ладонь жгло, словно она схватилась за уголёк, и по щекам уже бежали тёплые капли. Да как он посмел!..

Бьорн тряхнул головой, словно просыпаясь, нахмурился и потянулся взять её за руку. Беттина попыталась отмахнуться и увернуться — вот сейчас ей совсем не хотелось даже дотрагиваться до него! — но не тут-то было.

— Тише, — шепнул он, перехватывая её запястье. — Покажите.

В его лапищах её рука казалась совсем маленькой. Беттина передёрнула плечами, прикусила губу и попыталась из чистого упрямства сжать кулак, но тут же охнула и поморщилась. Бьорн укоризненно покачал головой, бережно раскрыл её ладонь, обвел пострадавшее место кончиками пальцев, и она вздрогнула — не столько от боли, сколько от желания продолжить эксперименты с прикосновениями и объятиями с того места, где остановилась.

— Быть не может, — пробормотал Бьорн.

Она поспешно сморгнула слёзы и присмотрелась. Пятно на ладони из-под мокрых ресниц казалось размытым — но вполне узнаваемым.

Знак Светозарения, Священная Звезда.

Лицо Бьорна исказилось, словно ему тоже было больно. Он сгрёб подвеску в горсть, стиснул, что-то беззвучно проговорил — не то ругался, не то молился. А потом вдруг наклонился, коснулся ожога губами, и Беттина на пару мгновений перестала видеть, слышать и дышать от полыхнувшего внутри жара.

Какой же он…

Как же она его…

— У меня в комнате есть заживляющая мазь, — произнёс Бьорн, выпрямляясь, пока она пыталась отдышаться и вернуться в реальность. — Я принесу. Перестанет болеть.

— Пусть сразу оденется, — хмыкнула Марта, про которую Беттина и думать забыла. — Светозарным, похоже, ваш порыв не по вкусу. А я-то надеялась, развлечёте старуху…

— Вы не старуха, — огрызнулась Беттина, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. След от прикосновения Звезды неприятно пульсировал, смотреть на Бьорна отчего-то совсем не хотелось — но ещё не хватало начать его бояться! — А ты иди и приведи себя в порядок. Хорошо, ладно, без тебя я никуда не пойду! Обещаю!

Бьорн наклонил голову, не отрывая от неё подозрительного взгляда, но всё же скользнул за дверь. Беттина сердито фыркнула и подобрала с пола невесть когда успевшую соскользнуть шаль, а потом присмотрелась к привидению. Раньше ей почему-то казалось, что Марта едва ли не ровесница няни, да и логично было бы думать, что жена герцога не намного его моложе. Но теперь, взглянув внимательнее, она вдруг поняла, что волосы герцогини не седые, а просто светлые, и морщин на лице не слишком много, и фигура совсем не расплылась. За свою жизнь во дворце Беттина успела повидать множество красавиц, и тех, что не скрывали возраст, и тех, что отчаянно молодились до последнего дня, и определить, сколько лет женщине, для неё не составляло большого труда. Марта не была юной и даже молодой, но и до старухи ей было весьма далеко.

— Вам ведь немногим больше сорока, — медленно проговорила Беттина.

От изумления последние слёзы высохли, осталось лишь ощущение припухлости у глаз — они наверняка красные, хорошо бы умыться холодной водой до его возвращения.

Беттина взяла свечу и прошла в умывальную, совсем крошечную комнатку без окна. Думать о простых вещах было легко — вот резная деревянная ширма, за которой прячется большая бадья, вот круглый фарфоровый умывальник, расписанный розами, вот тускло поблескивающий кран: если повернуть правое колёсико, потечёт горячая вода, если левое — холодная, и от прикосновения ледяных струек к коже по спине бегут мурашки, но боль в ладони стихает и глаза перестаёт щипать. Вот чистое полотенце на крючке, вот недовольное привидение в дверях…

— В деревнях, — проговорила Марта, — мои ровесницы считаются вполне старухами, у многих даже есть внуки. А у меня…

— А у вас, — подхватила Беттина, — нет даже детей. Как так вышло?

Марта поджала губы и помрачнела. А потом махнула рукой и вернулась в кресло.

— Альберт просидит там ещё не меньше часа, — проговорила она тихо, будто бы сама себе. — Он любит… Неважно. Если я расскажу, ты пойдёшь со мной?

Беттина с притворным равнодушием пожала плечами, прошла к камину и собственноручно бросила в него пару поленьев, чтобы подкормить почти угасшее пламя, а потом тоже села и подняла взгляд. Герцогиня глубоко вздохнула, беззвучно побарабанила пальцами по подлокотники кресла.

— Ты хотела знать, кто меня убил, так ведь? Так вот, это был… Мой сын.

В её голосе звучала такая глухая тоска, что дрожь пробрала до костей. Беттина поёжилась, плотнее завернулась в шаль и принялась слушать.

…Марте было восемнадцать. Единственная дочь старого герцога, наследница замка — вот этого самого замка. Мать умерла рано, не успев родить мужу других детей, а тот, хотя и не упрекнул её ни словом, так сильно мечтал о сыне, что это не могло не сказаться на воспитании дочери.

Марта росла с мыслью, что ей предстоит стать защитницей Приграничья после смерти отца. Она брала в руки меч куда чаще, чем веретено или иглу, и облачалась в доспехи не реже, чем в платья. Она не могла сравниться с мужчинами в силе, но острый ум, решительность и отвага вызывали не меньше уважения. Отец не брал её в атаку, но несколько осад она пережила — в последнюю ей даже пришлось командовать гарнизоном вместо погибшего капитана, и её слушались.

Ей верили.

Альберту было тридцать два. Он тоже был единственным ребёнком в семье, но графский титул достался дяде, старшему брату отца, а потом и кузену. Альберт о титуле не жалел, и вообще светской жизни предпочитал походную. Один из самых доблестных рыцарей Приграничья, командир сильного отряда, безусловно верный королю и герцогу: и люди шли за ним, и вампиры трепетали от одного звука его имени, и твари из Тёмных земель прятались по норам, едва заслышав звук боевого рога Белого Рыцаря — так его называли.

В деньгах он не нуждался, король щедро платил защитникам границы, да и тратить было особо не на что, ни жены, ни детей, родители давно умерли. Семья Альберта состояла из кузена-графа, его супруги и крохи-племянника — которому в случае гибели дяди и достались бы накопленные средства.

Но однажды герцог устроил в Орлином камне бал. Марта, которой накануне исполнилось восемнадцать, выступала в роли хозяйки торжества — юная, прекрасная, по просьбе отца надевшая новое платье. Отец не настаивал и не приказывал, но она знала, что должна выйти замуж и родить наследника и готовилась исполнить свой долг перед предками с той же самоотверженностью, с какой стояла на стенах замка с мечом в руках. Кавалеры сменяли один другого, танец следовал за танцем, разговоры об охоте и собаках сменялись беседами о погоде и попытками читать стихи, «ах, сударыня, уместно ли такой юной деве интересоваться подробностями битв с монстрами? Это ведь так неэстетично…»

А потом в зале появился он. Взгляды скрестились, как клинки, искры брызнули в стороны, и Марта опомниться не успела, как оказалась влюблена по уши.

— … Я уговорила отца передать ему титул и имя, — рассказывала она. — Поклялась, что у нас будут сыновья, и род ни за что не прервётся. Пообещала даже, что перестану махать мечом, начну вышивать, стану самой примерной женой на свете. Они поверили и согласились. Оба. А я… Я их подвела.

Она умолкла, опустила голову и вздохнула так горько, что у Беттины снова защипало глаза.

— Но вы ведь…

Она запнулась. Откуда конкретно берутся дети, няня ей уже давно объяснила, чётко, подробно и без глупостей. Но только сейчас её слова вдруг соединились в сознании со сценами из романтических книжек, и щекам снова стало жарко.

— Да, — усмехнулась герцогиня, заметив её смущение. — Мы старались. Очень. Каждую ночь. И у нас даже получилось. Почти.

И молодой герцог, и старый были счастливы, когда она сообщила о беременности. Казалось, что и отец, и муж начали любить её втрое больше, и она любила их, и любила весь мир, и была счастлива — целых семь месяцев.

— Ребёнок родился мёртвым. Я сама едва не умерла, две недели лежала в лихорадке, целители говорили, что спасло не иначе как чудо. Альберт запретил даже думать, отец… он согласился. Но для него это стало слишком сильным ударом.

Старый герцог умер спустя полгода. Альберт Монтгомери стал правителем Приграничья, и супруга по мере сил ему помогала. Распахивались новые поля, строились лавки и мастерские, открывались школы и приюты…

— Я часто смотрела на сирот, — проговорила Марта. — Навещала, разговаривала, читала им, привозила подарки. Альбер был не против усыновить малыша, можно было представить так, будто это наш родной ребёнок, никто бы не стал копаться. Но я не смогла. Да и…

Она умолкла и махнула рукой, словно была ещё одна причина, не самая важная. Беттине показалось, что нужно расспросить подробнее, но Марта уже рассказывала дальше — о знахарках и целителях, о молебнах Матери-Луне, о святых источниках, которые она посещала в надежде на чудо, о светлых жрицах и отдалённых монастырях. Все разводили руками — молодая, здоровая, сильная, никаких признаков болезни, никаких изъянов. Но гарантий тоже не мог дать никто. И лишь одна старая ведьма заявила прямо — на герцогине лежит проклятие. Вернее, не совсем на ней.

— Хитрая, злая магия. Она спит, и никто не способен её увидеть, до тех пор, пока под сердцем не появится дитя. И тогда…

Марта поджала губы и стиснула обеими руками край подола. Беттина поспешно промокнула глаза уголком шали. А рассказ уже тёк дальше: об амулетах и снадобьях, о косых взглядах Гвиневры, супруги Альбертова кузена, о слухах, которые расползались по Приграничью — мол, молодая герцогиня совсем пустоцвет, скоро супруг отправит её в монастырь да на молоденькой женится, нельзя ж без детишек, не по-божески это…

Беттина поёжилась и отогнала подальше мысли о том, что бы она сама делала в подобной ситуации. О собственных детях она ещё ни разу не задумывалась, но вот она выйдет замуж — и что тогда?..

Ох, нет, об этом лучше подумать как-нибудь потом. А спросить лучше о чём-то другом, вот например…

— Генри рассказывал, что вы как-то выплеснули в его матушку бокал вина. А за что?

Марта хрипло рассмеялась.

— В точку, девочка. Милая Гвиневра однажды обедала у нас… Микаэль к тому времени уже два года как умер, приятный был мужчина, и Генри на него очень похож — жаль, что характером он пошёл в мать. Так вот, за обедом она завела разговор о детях. Якобы это единственное, ради чего стоит жить женщине, и она сама сошла бы с ума, если у неё б не было сыночка. И она так понимает моего отца, который тоже ведь хотел сына — вот и дочку воспитал мальчишкой, а она теперь… Я не сдержалась, и её счастье, что у меня под рукой не было меча. Скандал, конечно, вышел…

Герцогиня на миг расплылась в довольной улыбке, но тут же снова помрачнела.

— А потом я не сдержалась ещё раз. Плюнула на все предупреждения, выбросила амулеты, перестала принимать свои снадобья. Альберт впервые в жизни назвал меня дурой, когда узнал. И в последний.

Проклятие ли сработало, или возраст уже ушёл, но несдержанность стоила герцогине жизни. Однако уйти за грань она не смогла — держала клятва, данная в юности отцу и мужу.

— Альберт видит меня… Иногда. Я убедила его, что он должен жениться и завести детей, но я отлично знаю, что ему не нужна другая, — герцогиня нежно улыбнулась и покачала головой. — Мой рыцарь…

Беттина невольно вспомнила о своём рыцаре и сердито мотнула головой.

— А те девицы, которым вы показывались — они ведь не просто боятся, так? Вы с ними разговаривали, как со мной, да? И подсказывали, что и как делать, чтоб выйти замуж, и…

Марта рассмеялась, но Беттине показалось, что она смущена.

— И замуж тоже, верно. Знаешь, я была глупа и думала, что у меня очень много времени. Та ведьма сказала, что я просто не успела, вот если бы чуть раньше, до того, как проклятие успело прижиться, всё получилось бы. А я тогда подумала, что дети — это, конечно, важно, но если отложить, хотя бы на пару лет… И где я теперь? Так что те девицы должны меня поблагодарить — а впрочем, они и благодарили. Воины Альберта — не самая худшая партия, он не держит в замке кого попало и щедро платит жалованье.

Беттина почти успела спросить, сколько пар успела осчастливить герцогиня, но с губ сам собой сорвался более важный вопрос.

— А Бьорн?

— А Бьорн по уши в тебя влюблён, — просто ответила Марта и её усмешка вдруг показалась Беттине зловещей. — Но он никогда и ни за что не признается в этом сам. Будет стоять вот так, с каменной рожей, потому что у него долг, и клятва, и все прочие мужские глупости. И только иногда, когда никто не видит, достанет из-под подушки твой гребешок, поцелует его украдкой и снова спрячет. А ещё порой будет пялиться в стену вот так, словно жизнь кончена, а когда ты всё-таки станешь чужой женой… Что там делают юные влюблённые мальчики, потеряв последнюю надежду на взаимность, бросаются со стены или на меч?

Последние слова отозвались внутри таким холодом, что стало трудно дышать.

— Он не станет, — с усилием проговорила Беттина, растирая озябшие пальцы. — Это глупо.

— А ты так же по уши влюблена в него, — тем же тоном проговорила Марта. — Не отнекивайся, девочка, это вполне естественно. Зато Альберт тебе совсем не интересен. Но это не важно, а важно то, что твой ребёнок, рождённый в браке, будет считаться его ребёнком.

Она умолкла. Беттина прижала ладони к щекам, пытаясь уложить бешенно скачущие в голове мысли. Слова герцогини отзывались внутри жаром, смотреть ей в глаза не хотелось совсем.

Бывшая жена герцога подбирает любовника его будущей жене…

— Это… неприлично, — выдохнула она наконец, и тут же поняла, что слова её звучат очень глупо. Следующей репликой должно было стать что-то вроде «я не хочу», но…

Разве же она не хотела? Разве же она могла не согласиться?

Марта покачала головой и сцепила пальцы в замок.

— Это — жизнь. И выживание. У замка всё ещё нет наследника, и я не могу позволить себе уйти. Альберт носит имя моего рода, но передать его некому. Его невесты гибнут вроде бы без причин, но три подряд… — Она отвела взгляд. — Я не верю в совпадения. И не хочу, чтобы тебя постигла та же участь. Поэтому ты должна пойти со мной сегодня, не дожидаясь свадьбы. Я перестала быть хозяйкой замка и не могу раскрыть тайну сама, а Альберт… — Она грустно усмехнулась. — Альберт за все годы нашего брака так до конца и не поверил, что юным девочкам можно доверять такие опасные секреты. Увы, больше некому.

Беттина осторожно кашлянула, пытаясь подобрать слова.

— А Генри?

Вопрос оказался неудачным: герцогиня вспыхнула в прямом смысле слова. Несколько мгновение в кресле бушевало пламя, сохраняющее форму женского тела. От огненного привидения несло жаром, смотреть на него было больно, и Беттина зажмурилась.

— Генри, — прорычала Марта неожиданно низким и грубым голосом, — слишком любит мамочку. Я не отдам Орлиный камень Гвиневре!

— И что вы сделаете?

Несколько мгновений в комнате царила тишина. Беттина рискнула приоткрыть глаза и обнаружила, что Марта сидит перед ней в прежнем полупрозрачном виде.

— Ничего, — горько согласилась она. — Почти ничего. Поэтому я прошу тебя.

Беттина сглотнула и снова вжалась в спинку кресла — таким умоляющим стал взгляд Марты.

— Ради меня, — шепнула герцогиня. — Ради моих сыновей, которые так и не увидели света. Ради замка и Приграничья. Ради тебя самой и ради Бьорна, которому ты причиняешь боль — а ведь можешь сделать его счастливым. Нужно просто…

— Пойти в тайную комнату?

Беттина медленно облизала губы. Обгорелый клочок страницы лежал на кровати. Та сказка была слишком уж страшной, и ведь она никак не может проверить, правду ли говорит Марта, пока не спросит герцога.

Идти — или не ходить?

В дверь легонько постучали и, не дожидаясь разрешения, вошли. На сей раз Бьорн был полностью одет и даже причёсан — интересно, не её ли гребешком?

— Вы не должны туда идти.

Конечно, он подслушивал, сквозь все стены и потолок, кто бы сомневался. Беттина сердито сморщила нос, а Бьорн уже подошёл к креслу, опустился на одно колено, взял её за руку. Она попыталась сосредоточиться на том, что он всего лишь обрабатывает ожог, и стоило бы подумать, откуда этот самый ожог вообще взялся — не может ведь быть такого, чтобы сами боги решили напомнить ей о приличиях⁈ Но он держал её руку в своей, и думать не хотелось, хотелось просто плавиться от нежности, и вздрагивать от осознания, что ещё немного…

— Он будет твоим, — прошелестела у самого уха герцогиня, и Беттина едва не подпрыгнула — от неожиданности и ощущения ледяного сквозняка, коснувшегося шеи. — Твоим полностью и навсегда, от кончиков пальцев ног до макушки, и всё остальное тоже будет твоё. Ты ведь хочешь этого? Это я могу устроить, и ни он сам, ни Альберт, ни боги не возразят. Решайся.

Беттина медленно вздохнула. Что ж, если ставить вопрос таким образом…

— Я пойду.

Бьорн замер. Беттина протянула руку, поддела пальцем его подбородок, вынуждая поднять голову.

— Я пойду, — повторила она, — и ты пойдёшь со мной. Просто проводишь к герцогу, и я просто с ним поговорю. Если он скажет, что всё это ерунда, никаких тайн нет, а записку подбросил кто-то из слуг, и этот кто-то с утра вылетит из замка в ближайший сугроб… Что ж, я вернусь в свою постель. А ты — в свою. — Она сделала паузу, давая ему осмыслить сказанное. — Но, если хочешь, ты можешь пообещать, что поцелуешь меня. И тогда я никуда не пойду. Совсем никуда.

Бьорн отвёл взгляд и некоторое время таращился в пол, потом глянул исподлобья так, что ей с трудом удалось усидеть на месте и не броситься к нему на шею.

— И что же, — хрипло проговорил он наконец, — одного поцелуя хватит?

Беттина улыбнулась — молча, но он понял без слов. Прикрыл глаза, пробормотал что-то, встал и подал ей руку.

— Хорошо. Идёмте. Но вам тоже стоит одеться.

— И причесаться, — невинным тоном добавила Беттина. — Поможешь заплести косу?

Бьорн вздохнул, прикрыл лицо ладонью и выругался чуть громче.

А потом кивнул.

Очень быстро выяснилось, что «к герцогу» означало вовсе не в кабинет и даже не в спальню.

Привидения Бьорн не видел, не слышал и не чуял. Беттина объяснила, что герцогиня могла показываться только невинным девушкам («а ты ведь ни то, и ни другое, правда?»), но легче от этого не становилось. Он верил, что принцесса не притворяется, но невозможность дотянуться до потенциальной опасности бесила страшно, а от понимания, что ему рассказали далеко не всё, хотелось рычать.

И то, как она вынудила его согласиться на эту авантюру…

Бьорн скрипнул зубами. Нужно было просто запереть её в комнате, а снаружи поставить, к примеру, шкаф, и никакое привидение не смогло бы помочь ей сбежать. Почему он этого не сделал?

Дурак.

Беттина молча потянула его за руку, веля свернуть в очередной тёмный коридор. Бьорн повиновался, стараясь не думать о том, какие тонкие у неё пальцы, и как реагирует тело на одно лишь прикосновение. Когда она прижалась к нему, там, в спальне… Ей, возможно, и хватило бы одного поцелуя — поиграть, подразнить, довести бушующее внутри него пламя до состояния лесного пожара, порадоваться собственной власти. А он уже не смог бы сопротивляться.

Он желал большего — и от невозможности исполнения этого желания медленно сходил с ума.

Пресветлые боги…

Но нет, к богам обращаться он больше не станет. Как они посмели причинить ей боль, словно она какая-то нечисть⁈

Бьорн замешкался перед гладкой на вид стеной, но Беттина нажала на ничем не примечательный камень, и часть стены бесшумно поползла в сторону, открыв узкую лестницу, ведущую вниз. Дрожащее пламя свечи в руке принцессы озаряло лишь несколько верхних ступеней, дальше царила непроглядная тьма. Беттина снова сжала его ладонь — она храбрилась, но сердце её билось быстро, словно у испуганной птички.

— Вам страшно. Мы можем вернуться.

Она глянула на него, и в её глазах на миг плеснуло отражённое пламя — зеленоватое, странное. Быстро улыбнувшись, Беттина покачала головой и шагнула на первую ступеньку. Бьорн ощутил сквозняк — будто что-то невидимое пролетело мимо лица и скользнуло вниз. Герцогиня? Хотелось бы верить, что она знает, что делает…

Да что там, он про себя-то этого не знает.

Зачем он согласился?

Разве он мог ей отказать?

Безумие…

Лестница окончилась коротким и нешироким коридором, из которого тянуло гарью. Потолок был низким настолько, что Бьорну пришлось пригнуться, пол на первый взгляд выглядел сухим, но где-то недалеко точно капала вода. Из-за двери в конце коридора брезжил слабый свет, красноватый и неприятный, а ещё оттуда доносилось… Пение?

Бьорн прислушался. Мужской голос немузыкально мурлыкал что-то себе под нос, и голос вроде бы принадлежал герцогу — но на то, чтоб представить Альберта Монтгомери поющим, воображения не хватило. Он положил ладонь на рукоять меча, но прежде чем успел сделать хоть шаг, Беттина подняла свечу повыше и едва ли не бегом бросилась вперёд. Бьорн, не размышляя, рванул следом, но она всё же успела раньше — толкнула дверь, ворвалась в комнату…

Замерла у самого порога. Ахнула. Попыталась шагнуть назад, запнулась, едва не полетела на пол, но он успел подхватить её под локоть.

Мурлыканье прекратилось, а в следующий миг герцог нарочито громко кашлянул.

— Так, — произнёс он вроде бы ровно, но от звука его голоса все волоски на коже встали дыбом. — Позвольте поинтересоваться, что вы оба здесь делаете и какого лесного демона вообще происходит⁈

Бьорн поднял голову, присмотрелся и едва сдержал желание выругаться.

Он тоже очень, очень хотел бы знать ответ на последний вопрос.