Пес Ее Высочества

Эпизод 36, в котором утро доброе, а ночь темна

Беттине снова снились кошмары.

Чёткого сюжета в снах не было, образы сменяли друг друга, перемешивались, искажались: то сплетающиеся в объятиях обнаженные тела, то текущая по рукам кровь, то страстные поцелуи, то крики боли. Одна её часть больше всего на свете хотела проснуться, другая же наслаждалась происходящим, словно гурман — дорогим вином. Вкус крови на губах одновременно опьянял и вызывал тошноту, животную похоть сменял страх, нечеловеческий голод грыз изнутри, и единственные постоянным образом в этом безумии был Бьорн.

Она убивала его.

Своими руками.

Раз за разом.

Рыдала, ненавидела себя, запускала кривые черные когти в живую плоть, упивалась его болью, его криком, вынимала тёплое, бьющееся сердце из разорванной груди, ловила последний вздох…

А потом все начиналось снова.

И когда она почти уже поверила, что проснуться не сможет…

Он пришёл.

Беттина не помнила, как именно Бьорн её будил, просто в какой-то момент осознала, что сидит, завёрнутая в одеяло, прижимается щекой к его плечу и рыдает. Он молча обнимал её, и его сердце снова билось совсем рядом, сильно и ровно.

— Живой… Ты живой…

Она всё боялась поверить, что это правда. Но он обнимал её, в комнате было светло, и никакой крови на постели — за исключением пары пятнышек.

И это, если подумать, куда большая проблема, чем дурные сны.

Беттина в последний раз всхлипнула и затихла, изредка вздрагивая. Видения, казалось, выпили все силы, даже говорить было сложно.

— Снова кошмары? — подал голос Бьорн.

Она кивнула и прижалась к нему плотнее.

— Что вам снилось?

Мгновенно вспыхнувшее раздражение оказалось сильнее страха. Беттина попыталась выпрямиться, а когда не вышло, сердито пихнула Бьорна локтем. Одеяло от движения бесстыдно поползло вниз, и она не стала его придерживать.

— Не смей говорить мне «вы», когда я сижу у тебя на коленях голая! Я себя чувствую…

— Богиней?

Беттина с досадой вздохнула и призналась:

— Дурой. С которой спят не потому, что любят, а только по приказу.

Бьорн тихонько фыркнул и попытался поймать край одеяла.

— Я — люблю.

Беттина шлёпнула его по руке, не давая снова себя укутать.

— Тогда поцелуй меня.

— Это приказ?

Ей захотелось рычать, но тут он наклонился к её губам, и возражать стало невозможно. Внутри снова разгорался огонь, тело жаждало ещё больше поцелуев, ласк, объятий — горячих и нежных, кожа к коже, и как же мешают все эти тряпки…

Беттина нахмурилась, отстранилась и с недоумением обнаружила, что Бьорн полностью одет — и совсем не в то, что снимал ночью.

— Ты куда-то ходил?

Он пожал плечами.

— Наверх, принять микстуру. На кухню, за завтраком.

Он кивком указал на прикроватный столик, на котором разместился большой серебряный поднос, уставленный тарелками, вазочками и чашечками, и Беттина вдруг поняла, что ужасно проголодалась. Боги, какой же он милый, какой заботливый! Она почувствовала, как губы расплываются в улыбке, и потянулась его поцеловать, но Бьорн как ни в чём не бывало закончил:

— И ещё к герцогу.

Беттина замерла и невольно поёжилась — от этих слов будто сквозняком повеяло.

— З-зачем?

— Он сказал, что если после первой встречи с Камнем стало нехорошо, лучше остаться в постели хотя бы на полдня. Тебе холодно? Ты дрожишь.

Он снова набросил ей на плечи край одеяла и притянул к себе. Беттина хотела было возразить, что чувствует себя прекрасно, но тут же подняла взгляд и хитро сощурилась:

— В постели? На полдня?

Он растерянно моргнул и тут же негромко рассмеялся.

— Я не об этом.

— А я — об этом. Ты ведь запер дверь?

Не дожидаясь ответа, она разворошила пальцами шнуровку на вороте его рубахи, прикоснулась губами к впадинке на шее, в которой билась жилка — и его пульс ускорился, а дыхание стало тяжёлым и неровным.

— Запер, — пробормотал он, запрокидывая голову, потому что ограничиваться одним поцелуем она не собиралась — выше, ещё выше, у края челюсти, в ямочку на подбородке… — Так что тебе снилось?

По спине пробежал холодок. Беттина поёжилась, покосилась на собственную руку — никаких когтей там не было, но желание целоваться притихло. Вот надо было ему задать вопрос не вовремя!

Хотя ведь у неё тоже были вопросы, но она совершенно теряет голову, когда он рядом. А ведь нужно вспомнить о грядущей свадьбе, о возвращении няни — что она скажет? Она уже грозилась как-то розгами…

Ох, не думать об этом.

— Мне приснилось, что я… Что я тебя убила. У меня были когти, острые, и клыки, и мне хотелось… — Она оборвала себя, не в силах выговорить все подробности. — Что если меня тоже прокляли? Или заколдовали? Или я превращаюсь в кого-то… Во что-то…

— Чушь.

От его уверенного тона стало легче. Немного. Беттина покусала губы и поняла, что удержать все свои опасения внутри не сможет.

— Мне страшно, — пробормотала она наконец. — Мы вчера… Что теперь будет?

Бьорн коснулся ладонью её щеки, вынуждая посмотреть на него.

— У нас есть легенда, — произнёс он негромко, — об Истинной паре. Говорят, что оборотень, встретивший предназначенную ему возлюбленную, будет любить её всю жизнь. Эта связь сделает его одновременно и сильнее, и человечнее, защитит от превращения в дикого зверя. Но если разлучить такую пару, он может стать чудовищем — или погибнет.

Он помрачнел, отвёл взгляд. Беттина нахмурилась.

— Это сказка?

Бьорн немного помолчал.

— Раньше я думал, что сказка. — Он уткнулся лицом в её волосы, стиснул её так, что она охнула, и еле слышно пробормотал: — Я подам прошение Совету кланов. И королю. А если не разрешат… Я тебя украду. Увезу за море, на край мира, далеко-далеко. Нас никто не найдёт. Поедешь со мной?

Беттина прикусила губу и зажмурилась. Одна её половина готова была растаять от счастья — да, с ним, вдвоём, куда угодно! Но вторая половина напомнила о долге, и на границе посередине вдруг стало так больно, что она едва не расплакалась.

— Нельзя, — прошептала она, с трудом проталкивая слова через сжатое спазмом горло. — Орлиный Камень же, и Приграничье…

Он коротко вздохнул у неё над ухом и пробормотал что-то насчёт того, в каком месте видал и Приграничье, и Камень, но Беттина покачала головой.

— Марта сказала, что тому, кто связан с Камнем, нельзя уезжать надолго, потому что он отдаёт часть своей души. Альберт поэтому не смог приехать в столицу. И мы не сможем.

Ещё не договорив, Беттина сообразила, что Бьорн не слышал привидения, а значит, попал в ловушку без предупреждения и, возможно, против желания. Нужно было срочно отвлечь его от этой мысли, и она слегка откинулась назад, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Я бы поехала с тобой куда угодно, слышишь? Я тебя люблю!

От произнесённых слов потеплели щёки. Бьорн сердито мотнул головой и вдруг спросил:

— Почему?

Беттина растерялась. Что он хотел услышать? Почему вообще люди влюбляются? Она вспомнила встречу на кладбище, когда он встал перед нею сразу после превращения, обнажённый — нельзя сказать, что она сразу его полюбила, но…

Она лукаво улыбнулась и мурлыкнула:

— Ты красивый.

Он в ответ насмешливо фыркнул.

— Да ну?

Она вздохнула и подумала ещё немного.

— Умный?

— Ну да…

— Сильный?

Он отвёл взгляд. Беттина прикусила губу — говорить вслух о желаниях, который он в ней будил, было совершенно невозможно, но если шепнуть на ухо…

Бьорн внимательно её выслушал и буркнул:

— Это вообще не причина. Ни для чего.

Ах, так⁈

Беттина вывернулась из его объятий и встала напротив, желая на практике немедленно доказать обратное, но так он глянул снизу вверх несчастными глазами, что сердиться не вышло, потому что сердиться на грустного щеночка…

Стоп.

И это её он обвинял в манипуляциях⁈

Она мстительно сузила глаза.

— У тебя миленькая мордочка, сладенький носик и кругленькое пузико. Как такого не любить?

Бьорн ошалело заморгал — а потом расхохотался.

Беттина обняла себя ладонями за плечи, чувствуя, как вздрагивают уголки губ, неудержимо расплываясь в улыбке. Красивый, умный, сильный — да, конечно. Но таких было полно и в столице, да и среди рыцарей герцога, она была уверена, нашлись бы мужчины, обладающие всеми тремя качествами.

Но ни один из них не был Бьорном. А Бьорн…

Хотел знать, что она чувствует, и относился к движениям её души чутко и бережно. Утешал, когда ей было одиноко и страшно. Защищал — и от реальных врагов, и от ночных кошмаров. Терпел капризы, насмешки и обиды. Разговаривал с нею, слушал, слышал. Рядом с ним она сама чувствовала себя особенной, интересной, нужной…

Он любил её.

Орлиный Камень поверил в это, и она тоже верила, хотя полностью раскрыть душу было бы, пожалуй, ещё страшнее, чем рассказать о желаниях тела.

И, кстати, о желаниях.

На поцелуй Бьорн ответил, но почти сразу отстранился.

— Тебе надо позавтракать, — напомнил он. — Там в горшочке каша, должна быть ещё тёплая.

Беттина невольно обернулась на поднос, и голод тут же напомнил о себе. Тёплая каша — это замечательно, и свежие булочки, и яблочная пастила, и крошечные крендельки с корицей, и мёд… Сладкого захотелось ужасно, Беттина окунула палец в вазочку с ягодным джемом и тут же слизала его, жмурясь от удовольствия. Да, ей совершенно точно надо поесть.

А потом…

Облизывать ведь можно не только свои пальцы.

И вообще не только пальцы.

Она оглянулась на Бьорна, медленно провела языком по губам и отставила джем подальше.

На десерт.

Бьорн прислушался к дыханию Беттины, убеждаясь, что она спит, выскользнул из постели, на ощупь нашёл свечу, помедлил, но всё же решился её зажечь. Крохотный язычок пламени осветил сползшее на пол одеяло, смятые простыни и лежащую девушку: изгибы совершенной фигуры, безупречная кожа, блики в золоте волос… Она потянулась, не просыпаясь, повернулась на бок, и он не сразу вспомнил, как дышать.

Она прекрасна.

Она всё ещё человек.

Он потёр ноющие рёбра, пригляделся к россыпи мелких синяков на левом боку, шипяще выругался и принялся одеваться.

Беттина наедине с ним вела себя как кошка, дорвавшаяся до сметаны — мурлыкала, облизывалась, а откровенно ластиться при посторонних ей, кажется, мешал только уговор, что до приезда Хелен они станут держать произошедшее в тайне. Впрочем, после завтрака — и десерта! — ему вполне успешно удавалось отвлекать её до самого вечера: сходить в библиотеку, полюбоваться картой, почитать книгу об истории Приграничья, обсудить грядущий праздник. Во время ужина она вела себя идеально, но и обычной приветливости хватило, чтобы допущенный к трапезе граф периодически терял нить разговора. Случайно поймавший взгляд принцессы Эрик и вовсе расплылся в глупой улыбке, а когда понял, что произошло, уткнулся в тарелку и до конца ужина не поднимал головы.

Ночью стало хуже.

Нет, она не превратилась в тёмную тварь и не попыталась его убить. Она действительно любила его, теперь он ясно видел это в её глазах, ощущал в каждом прикосновении. Но в знакомом запахе её тела проявлялись новые нотки, сладкие, дурманящие, и дрожащие тени за её спиной норовили сложится в силуэт крыльев, и кончики её пальцев вытягивались чёрными когтями — иллюзорные, бесплотные, они не наносили ран, но синяки получились вполне реальными.

Беттина не заметила — он почти сразу погасил свечи, чтобы её не пугать. Он и сам боялся, что примерещившаяся жуть не исчезнет, однако на сей раз обошлось.

Наверное, Эрик прав, и он дурак. Но в темноте так легко было поверить, что нет никакой опасности, нет тёмных сил — лишь девушка в его объятиях, нежная, любимая, желанная. Девушка, почти согласная убежать с ним на край света. Девушка, мечтающая силой своей любви изменить к лучшему жизнь обитателей суровых приграничных земель.

Он готов был бороться за неё до последнего.

Бьорн глубоко вздохнул, скривился, потёр бок, взял с подоконника выданный герцогом белый флакон и направился в кухню — лекарство было велено принимать с красным вином и мёдом. Герцог пытался объяснять что-то про количество сахара в крови, которого после общения с суккубом может стать критически мало, но Бьорн почти ничего не понял кроме идеи, что стоит есть больше сладкого, причём не только ему.

Беттина, впрочем, на аппетит и так не жаловалась. Кто бы мог подумать, что в хрупкую девушку может влезть столько еды!..

Когда Бьорн вошел в кухню, оказалось, что о вине подумал не только он.

— А-а-а, кто к нам пришёл, — Эрик широко улыбнулся и взмахнул кружкой, судя по пустой бутылке под столом, не первой. — Какая милая соб… собачка!

Бьорн поморщился — для нюха оборотня концентрация винных паров в помещении была высоковата. Но лучше потерпеть сейчас, чем сдохнуть позже.

В кухне было темно, свет давали лишь едва тлеющие угли в печи. На столе поблескивала стеклянными боками ещё пара бутылок, он взял ближайшую, снял с полки тяжёлую глиняную кружку и наполнил её на треть. Теперь отсчитать десять капель…

— А хде твоя хозяйка, а, пёсик? Ты не забыл надеть на неё намордник?

Капитан пьяно рассмеялся и приложился к своей кружке. В другое время Бьорн бы огрызнулся, но к запаху вина примешивался другой, ещё более чёткий и нервирующий.

Эрик боялся.

— Я серьёзно, — капитан нахмурился и со стуком поставил кружку на стол. — Где она? Ты ведь надёжно её запер? Я тебе шею сверну, если тварь выберется на волю, понял⁈

— Она человек.

— Ненадолго, — буркнул Эрик. Он откупорил ещё одну бутылку и, приложившись к горлышку, сделал пару глотков. Скривился, снова взглянул на Бьорна и тоскливо вздохнул. — Отравить бы её, так ведь нет, принцесса… Как будто если меня сожрёт особа королевской крови, меня это утешит!

Бьорн выразительно потянул носом.

— Побрезгует.

Эрик невесело ухмыльнулся и побарабанил пальцами по столу.

— Она на меня как глянула, — неожиданно признался он, — так в башке ни одной связной мысли не осталось. Как будто на свете ничего нет, кроме неё одной. Я на неё смотрел — и обожал, убивать за неё готов был. Сегодня хватило сил отвернуться, а дальше что будет?

Бьорн пожал плечами, в три глотка прикончил содержимое кружки, скривился — кислятина.

— Дальше вернётся Хелен.

Эрик закатил глаза.

— Если вернётся.

Думать о том, что старая ведьма могла переоценить свои силы и сгинуть в Тёмных землях за границей, не хотелось. Когда герцог сообщил, куда она на самом деле отправилась и в чьей компании, они с Эриком едва ли не хором взвыли — ну почему нельзя было дать ей в сопровождение отряд? Зачем рисковать единственным шансом⁈ Но их обоих никто не спрашивал, да и нельзя было уже ничего изменить — только ждать.

Бьорн растёр лицо ладонями, глянул вверх — он непонятным образом чувствовал, что принцесса всё ещё спит, но вернуться стоило поскорее.

— Пока я жив, — напомнил он, — ты её не тронешь.

Эрик хмыкнул, но напоминать, что «пока» может закончиться очень быстро, вслух не стал. Он сунул руку за пазуху и бросил на столешницу небольшую книжку.

— На, почитай.

Бьорн пригляделся. Потрёпанная засаленная обложка, половина букв стёрта — похоже, предыдущие владельцы были большими любителями чтения. Он перевернул пару страниц, задержался на картинке с изображением спетающихся в объятиях тел, обнаружил, что книга состоит из подобных практически целиком, и ощутил желание швырнуть её в голову дарителю.

— Особенно пятьдесят третья и сто двадцатая страницы хороши, — бросил Эрик, снова прикладываясь к кружке. — Я подумал, вдруг пригодится. Разнообразие, всё такое. И не рычи на меня! Лучше б спасибо сказал, от сердца ж отрываю!

Бьорн прикинул, не свернуть ли ему шею вот прямо на этом самом месте, но передумал.

— Спасибо, — проговорил он с угрозой. — Большое. Но если будешь лезть не в своё дело, я тебя…

— Валяй, — перебил капитан. Он с некоторым трудом поднялся, не рассчитал движение, пошатнулся и ухватился за стол, чтобы не упасть. — Лучше сдохнуть от честной стали, чем…

Он указал подбородком на книгу и глупо хихикнул. Запах страха на миг стал резче, и Бьорн понял, что злиться на капитана не может.

Эрик не был трусом. Но даже у самой отчаянной храбрости есть предел.

— Иди спать, — буркнул Бьорн. — Ты пьян.

Капитан покладисто кивнул.

— Иду. И ты иди. И книжку не забудь.

Он развернулся, почти не шатаясь дошёл до двери и вдруг снова остановился. Обернулся. Глянул в глаза, холодно и почти трезво.

— Приграничью, — проговорил он очень чётко, — нужен сильный хозяин. Если ты её удержишь, я поверю, что Орлиный Камень не ошибся в выборе.

С этими словами он вышел.

Бьорн мрачно глянул ему вслед, поколебавшись, взял книгу в руки, и та сама собой раскрылась на рекомендованной странице. Он несколько мгновений смотрел на картинку, пытаясь понять, где чьи руки, ноги и остальное, потом плюнул, сунул книгу под мышку и направился к выходу. Стоило поспешить, пока его принцессе не приснился очередной кошмар.

И он тоже очень, очень хотел бы верить.