Центральный собор Сороны очень долго готовили к церемонии — пилили новые помосты, натягивали тяжёлые бархатные ткани, натирали до блеска золочёные украшения внутри. Снаружи, на площади, возводили трибуны для знати, а вдоль мостовой уже тянулись торговые ряды — купцы начали съезжаться больше двух месяцев назад.
Вся дорога от дворца до собора фактически была перекрыта — каждый знал, что именно там пройдёт процессия.
В день коронации город гудел с раннего утра: ремесленники в который раз укрепляли арки с гербами, гвардейцы выстраивали кордоны, гонцы беспрестанно сновали между дворцом и собором. Казалось, каждый житель Левардии вносил свою лепту — плели венки, готовили самодельные помосты для тех, кто не поместится у дороги, портнихи и шляпницы работали без устали, создавая наряды для зажиточных горожан.
Мой наряд на этот день стоил, наверное, столько же, сколько весь бюджет поместья Валаре за сто лет, но иначе было нельзя. Он оказался дороже даже свадебного, хотя тогда мне казалось, что подобное невозможно.
Платье было соткано из тончайшего красного шёлка, расшитого вручную жемчугом, драгоценностями и золотыми нитями — словно сама ткань рождала свет. Шлейф тянулся на десятки метров позади, и нести его будут девочки из самых знатных домов, а в высоком стоячем вороте угадывались очертания арок центрального собора.
Каэлис хотел, чтобы всё прошло безупречно. Он мечтал, чтобы народ видел свою королеву, чтобы полюбил её, оберегал. Он отчаянно стремился установить более тесную связь с подданными. Пусть он и не показывал этого открыто, но верил, что практика отсылки наследника в другое королевство ослабляет монархию, подтачивает власть следующего правителя, и всё, что до сих пор спасало Левардию — это отсутствие серьёзной угрозы.
Но эти времена давно ушли. Отношения с Вааргом становились всё напряжённее, несмотря на то что соглашения, достигнутые в графстве Роузглен, формально оставались в силе. Правление Арно Николаса отличалось расслабленностью, и мы прозевали становление сильного соседа, не гнушающегося пользоваться кровавыми ритуалами и опасной магией. Всё это дополнялось физической мощью, превосходившей силу большинства левардийских оборотней.
Теперь Ваарг знал, что Тавиен был особенным — благодаря глупости Зеновии Николетты, которая, похоже, никогда не простит себе этого шага. Она понимала, что те, кто удерживал Тавиена, сотрудничали с Вааргом, но не догадывалась, что за ними стоит кто-то из местной аристократии, считая, что, как и многие, разбойники просто использовали запрещённые артефакты.
Я знала, что впереди нас ждёт очень трудное время, и никак не могла позволить Каэлису проходить через это в одиночестве. Союзников у него почти не осталось, и нам отчаянно следовало держаться за каждого из них.
— Ваше Величество, желаете молока? — спросила одна из служанок, и мне захотелось покусать её за этот вопрос.
Каэлис приставил ко мне целую свору служащих, главной задачей которых было следить за тем, чтобы я не волновалась — ни о чём. С каждым днём они раздражали меня всё сильнее, хотя я понимала, что они просто выполняют приказ.
Нет, они не мешали мне действовать, наоборот, всячески помогали, готовые принести что угодно, лишь бы я нашла себе дело, иногда даже подбрасывали идеи. Но их было слишком много, они старались услужить изо всех сил, выглядели при этом чрезмерно старательными, и каждые пять минут предлагали мне молока.
Может, это была тайная тактика Каэлиса, чтобы я возненавидела этот напиток.
На деле всё объяснялось тем, что я была беременна, и никто не знал, чего ждать от ребёнка, зачатого двумя гибридами во Время Зова.
Я и сама не до конца понимала, как относиться к своему состоянию. Беременность была осознанной, желанной. Просто… я даже не задумывалась о ней, и иногда я боялась что материнство поглотит меня без остатка, что мои мечты и идеи отойдут на второй план.
А ещё я опасалась, что Каэлис не найдёт времени на семью. Что он будет настолько поглощён королевством и… мной, что у него не останется душевных сил на ребёнка. Наблюдая за Арно Николасом, что обожал свою жену, но не находил в себе любви к сыну, к обоим сыновьям, я думала лишь о том, какой пример видел перед собой Каэлис всю свою жизнь.
— Вы выглядите взволнованной, Ваше Величество, — вновь сказала та же служанка.
— Я в порядке. И я пока не Ваше Величество, — ответила я, делая глубокий вдох и выдох, напоминая себе, что она просто хочет помочь. Просто следует приказу Каэлиса, которого все любили, но в то же время побаивались, зная, что он не терпит полумер.
— Ваше Величество, всё готово! — Я тяжело вздохнула, услышав голос лорда Крамберга. И он туда же. — Открытая повозка ждёт вас снаружи. Дорога расчищена, но сразу предупреждаю — будет очень шумно. Можем организовать ритуал…
Я сразу покачала головой — никаких ритуалов или зелий во время беременности, даже самых лёгких. Я не знала, как они скажутся на ребёнке. Именно по этой причине меня окружала целая толпа слуг и гвардейцев. Каэлис не понимал, что ещё можно сделать, и слишком волновался.
Крик толпы оглушал. Лорд Крамберг не соврал, и именно за прямоту его все и ценили. Он не стеснялся сказать то, что другим могло не понравиться, но ему можно было доверить почти любую задачу, зная, что он подготовится к ней так, как никто другой при дворе.
— Мио, — стоило мне услышать низкий, бархатисто-привлекательный голос Каэлиса, как всё внутри отозвалось знакомым теплом и волнительной дрожью. Я тут же приникла к мужу, его широкая рука обвилась вокруг моих плеч, притянула к себе, обдавая жаром тела и знакомым медовым феромоном с корицей.
Идеально.
Здесь, в его объятиях, мне было спокойнее всего. Я могла бы просто сидеть рядом часами, не произнося ни слова, лишь подставляя голову под ласковую ладонь. К сожалению, такая возможность у нас была лишь в первую десятку после свадьбы, тогда, когда я сняла с него кровавый артефакт из Ваарга.
Только мы вдвоём…
В те дни я почти не спала, он тоже — а ещё он почти не говорил, находясь в том же полубезумном состоянии, что и в подземелье, когда нас похитили. Нам приносили еду несколько раз в день, оставляя под дверью, потому что никто не осмеливался войти внутрь — Каэлис мог посчитать неосторожного слугу соперником. Еду он забирал сам, приносил ко мне и кормил буквально с рук, прежде чем снова отвлечься на моё плечо, губы, пальцы, грудь или живот и, всё так же не произнося никаких слов, брать меня, пока его разум хотя бы на время не прояснялся.
Я не протестовала, напротив, принимала его вызов, иногда ощущая себя настолько изнурённой, что едва могла двигаться, но всегда отвечала, даже вяло пыталась бороться за первенство. Зато через три дня, когда он пришёл в себя и смог снова думать о чём-то, кроме размножения, я пережила, наверное, одни из самых счастливых дней в своей жизни, нежась в постели, в ласках, в объятиях. Он по-прежнему заботился обо мне, кормил, порой даже купал меня, возвращая силы в измученное бессонницей и тревогой тело.
Наверное, я никогда не забуду ту десятку. Только мы двое, как два безумных зверя, будто не существовало снаружи ни дворца, ни обязанностей…
— Ты выглядишь... идеально. Как король — я широко и счастливо улыбнулась, разглядывая своего мужа и правителя. Всю свою жизнь он шёл к этому моменту, но ему нужна была не просто корона. Он отчаянно стремился стать хорошим монархом, даже если путь к этому требовал жестоких и неоднозначных решений.
Каэлис уверенно кивнул, но по напряжению в его руках и всём теле я видела, насколько значим был для него этот день. В его взгляде горела... благодарность. За то, что я рядом. За то, что он не один. За то, что рядом со мной ему не нужно надевать маску.
Маску, которую мы оба время от времени будем носить ради достижения общих целей.
— Его Королевское Высочество Каэлис Арно из Великого Дома Грейдис и Её Королевское Высочество Принцесса Миолина! — голос лорда Крамберга, усиленный магией, прозвучал вновь, когда он объявлял нас, спускающихся по огромной каменной лестнице, ведущей из дворцового комплекса.
Титул принцессы был дарован мне на время после свадьбы и до коронации, и при других обстоятельствах я могла бы носить его долго… но Арно Николас не хотел ни власти, ни хлопот, ни ответственности.
Он лишь отчаянно надеялся, что выбор Каэлиса окажется иным, что его женой станет союзница их семьи — даже если такая жена никогда не поддержит настоящих желаний самого Каэлиса.
Оказавшись внутри собора, я сразу встретилась с их взглядами — королевская семья стояла в самом центре, на возвышении, изображая окружающим единство, которого на деле давно не ощущала. С момента бала они пересорились друг с другом, в первую очередь из-за того, что выяснилось, что королева Хонора оказывала слишком большое влияние на Отбор — как нынешний, так и предыдущий…
Наверняка они ждали от меня каких-то действий, но я ничего не предпринимала, продолжая носить маску идеальной влюблённой дурочки и намереваясь удерживать её до самой коронации. Я ни за что не позволила бы себе сделать хоть что-то, что могло бы угрожать будущему статусу Каэлиса, ведь король всё ещё мог передумать и не передать трон, даже если это вызвало бы чудовищный скандал и окончательный разлад в и без того мятежном совете.
Я продолжала беззаботно улыбаться, когда Каэлису вручали регалии, и даже тогда, когда одна из них оказалась у меня в руке. И с той же беззаботной улыбкой я встретила момент, когда по собору пронёсся магически усиленный голос жреца, после которого все присутствующие в храме тотчас преклонились перед нами, включая представителей самых знатных родов, сидевших в первом ряду. Среди них были и неожиданные фигуры — род Валаре, ещё недавно считавшийся разорившимся, никому не известный молодой маг Финн Гардинер, ищейка Николас Хаул, которого я с большим трудом уговорила остаться, пообещав небывалую зарплату, а также тот, кто одним движением мог уничтожить всё, к чему Каэлис шёл всю свою жизнь — его брат Тавиен.
— Да здравствует король Каэлис Арно и королева Миолина!
***
После того как корона была официально передана Каэлису, я наконец решила претворять в жизнь собственные задумки. Начала с того, что заняла место в Совете — первая из королев, и уже этим вызвала немалый скандал.
Каэлис не собирался умалять влияние Совета, но хотел быть уверен, что решения принимаются не из личных интересов и не ради чьих-либо привилегий. Постепенно мы даже не заметили, как его состав изменился более чем наполовину.
В Совет вошёл герцог Джастин де Вьен, переехав в столицу вместе с Лианной, которую он, в конце концов, добился. Лианна некоторое время тесно общалась с вдовствующей королевой Хонорой... до того момента, как та отбыла в историческую столицу на границе с Иштаваром — Каэлис считал, что климат там гораздо лучше подходит для его бабушки. Это случилось ещё до того, как я родила.
Со временем туда же, в огромный дворец на самой границе, переселились и Арно Николас с супругой, потому что Каэлис отказался продолжать прежнюю финансовую поддержку королевской семьи, имея совершенно иное понимание бюджета и иные представления о разумных расходах.
Я знала, что между ними был серьёзный конфликт, что в какой-то момент они вообще не разговаривали годами. Но Каэлис однажды сказал мне, что, даже имея возможность что-то изменить, он не стал бы этого делать, потому что «рыба гниёт с головы», а задача правителя — думать не только о настоящем, но и о будущих поколениях.
В этом я была полностью с ним согласна, активно продвигая собственные изменения в законодательстве — в первую очередь в области образования, нередко сталкиваясь с критикой, будто у меня нет достаточной квалификации, чтобы рассуждать на эти темы.
Я обычно отвечала, что именно отсутствие доступного образования стало причиной моего положения, и добавляла, что уже работаю над этим. Через несколько лет я планировала наконец получить заветный статус.
Нашему сыну, Торену Каэлису, уже исполнилось четыре года, и сейчас с ним постоянно занималось множество учителей, оставляя мне гораздо больше свободного времени. Но одновременно с этим я ощущала лёгкую грусть, осознавая, что скоро, всего через несколько лет, он начнёт понимать, что такое протокол, и будет вынужден отказаться от обычного детства…
Вот только Торен сам этого хотел. Он восхищался отцом, который часто брал его с собой в поездки и даже на совещания, переживая, что уделяет ему слишком мало внимания.
Каэлис сразу же согласился со мной, что ни о каком обучении в другом королевстве не может быть и речи, и попросил меня быть откровенной, если мне покажется, что он уделяет сыну недостаточно времени.
Этого не случилось — ни разу. Более того, Каэлис буквально спас нашу семью, когда я наконец нашла своё второе место силы и на время потеряла рассудок, сбежав из дворца на пять дней.
Наши с Каэлисом кабинеты располагались почти рядом — их разделяли лишь большие пустующие покои, где Торен проводил половину своего времени. Здесь мы имели к нему постоянный доступ, и именно здесь с ним часто играли и тётя Тамилла, и его бабушка, и мои многочисленные фрейлины, каждая из которых вышла замуж вскоре после Отбора.
Первой, кого я вызвала во дворец, была Жизель. Я верила, что стоит отдалить её от леди Женевьевы Мукс, и здоровье девушки начнёт восстанавливаться, она выйдет из своей раковины и станет хозяйкой собственной жизни.
Следом за ней в столицу переехали Селина, Тамилла, Оттили Корона и Мелва Вал-Миррос.
Я рассказала Мелве о нашем прошлом, о том, что не могу полностью доверять Имиру, но это не повлияло на её решение выйти за моего брата. Тем более что её отец особенно настаивал на этом браке теперь, когда я стала королевой. И я бы очень хотела, чтобы она не пожалела об этом выборе…
Но Имир сорвался. Первый раз — через год после коронации, а затем ещё раз — через три года, дважды заложив наши земли, чтобы вложиться в рискованные предприятия, которые почти сразу прогорели, оставив его в огромных долгах. К тому моменту я уже провела через Совет своё первое постановление, оно позволяло членам семьи оспаривать право главы рода, если тот не способен заботиться о семье и защищать её интересы.
Я больше не принадлежала к роду Валаре, так как стала частью дома Грейдис. Поэтому я обратилась за помощью к своему дяде и, наконец, сделала то, что, по-хорошему, должно было быть сделано сразу после смерти отца, а может быть, и раньше. Теперь род Марлэев официально считался главным среди чёрных пантер Дженн-Беа. Имир сохранил право жить в небольшом доме на бывших землях семьи, но самими землями он уже не владел и не имел возможности брать под них новые займы.
Информацию о его жизни мне время от времени передавала Маргарита — бывшая экономка семьи де Рокфельт. А за восстановленным поместьем, которое теперь принадлежало Марлэям, присматривала Агнета.
Мелва не понимала всех проблем Имира, а возможно, её это попросту не волновало. Она вообще удивительно напоминала мне мою собственную матушку и, казалось, была вполне довольна тем, что имела постоянные покои во дворце и поддержку отца. Она забеременела почти сразу после свадьбы с моим братом и редко покидала столицу, развлекая Торена вместе с моей матушкой и множеством фрейлин.
Впрочем, уже год как фрейлины стали ему не так интересны — он всё чаще любил проводить время с Николасом Хаулом, оставшимся лишь для того, чтобы искать следы влияния Ваарга. Каэлис был убеждён, что рано или поздно варвары станут опасны, и надеялся предотвратить любую ситуацию политическими решениями. Зеновия Николетта была не единственной, кто имел с ними контакты, но к остальным Каэлис относился гораздо строже, особенно если выяснялось, что они передавали сведения о королевской семье.
Каэлис не сразу смог по-настоящему довериться Зеновии, полагая, что она преданна скорее мне, чем ему, пока Великая Принцесса сама не вышла на похитителей Тавиена и не вернула его «отца» в столицу. Зеновия Николетта признала власть Каэлиса так, как никогда не признавала власть Арно Николаса, а главное — верила, что он действует в интересах Левардии.
Тавиен по-прежнему оставался слишком опасным, но Каэлис вновь всех удивил — и недавно рассказал брату правду.
— Только от тебя зависит, как ты воспримешь эту информацию, — произнёс он тогда. — Я хочу, чтобы мы были семьёй, но если решу, что ты несёшь угрозу моей семье или королевству, я приму меры.
Рука Каэлиса лежала поверх моей.
— Вы знали? — с болью спросил Тавиен, глядя мне в лицо. Я кивнула, не отводя взгляда.
Я не знала, почему он был уверен, что влюблён в меня, но всегда помнила его слова, сказанные тогда, когда нас похитили, — о том, что, будь он королём, он бросил бы всё, лишь бы выбрать меня. И я не хотела даже думать о том, что могло бы произойти, узнай он тогда, что я могла бы считаться его невестой.
Я не верила, что Тавиен стал бы хорошим королём. Просто потому, что лучше Каэлиса не было никого.
— Вы знаете, кто моя мать?
Каэлис в ответ покачал головой, а я молчать не стала.
— Я не уверена, но подозреваю, что ею является Гелена де Рокфельт, — я уже делилась своими наблюдениями с ищейкой, но поиски не продвинулись — это расследование было слишком опасным.
В итоге Тавиен решил отправиться на границу к Арно Николасу, чтобы выяснить правду. Вместе с ним отправился и Николас — главным образом затем, чтобы убедиться, что с ним там ничего не случится. И после его отъезда мы вновь почувствовали, насколько нам не хватает людей, которым можно доверять без остатка. Хорошо, что Финн завершал обучение и собирался переехать в столицу — не один, а с женой, что стало для меня полной неожиданностью.
Постепенно в столицу возвращались и многие другие мои знакомые, взрослея, обретая новые роли, приезжая уже не в одиночку, а с семьями, и я поняла, насколько сильно Отбор помогает будущей королеве быть принятой обществом, создать свой круг, найти подруг, узнать дворец.
Я ценила прямоту Селины, мягкость Мелвы, надёжность Тамиллы, радовалась за Жизель, и все вместе мы иногда читали вести от Аделаиды, которая теперь была далеко от столицы… возможно, не навсегда.
Письмо, доставленное лорду Ниллсу во время бала в честь будущей королевы, оказалось приглашением в покои Аделаиды, где она решилась на безумный поступок — зачать от мужчины ребёнка. Едва ли его обрадовали новости о том, что женщина, которой он сделал предложение и с которой провёл ночь, должна была отправиться в монастырь на границе королевства. Но он оказался мужчиной чести и женился на ней.
Оказывается, лорд Ниллс давно мечтал о ребёнке.
И только это — вместе с беременностью — спасло Аделаиду от монастыря, который на деле был местом лишь немного лучше тюрьмы. Вместо этого она уехала в отдалённое поместье супруга, а ему было сказано, что она не должна появляться ни в столице, ни в центральных регионах Левардии по меньшей мере пятнадцать лет.
Аделаида писала, что она счастлива, что всегда мечтала стать матерью. Я вспомнила, что ни разу не слышала от неё чего-то хорошего об учёбе, зато постоянно — разговоры о замужестве и о том, как привлечь жениха. Похоже, я просто не до конца понимала, насколько семья для неё была важнее всего остального.
Единственной, о ком я ничего не знала и даже не пыталась узнать, оставалась Барбара. Всё, что я знала, пришло в письме от неё, в котором она сообщала, что отправляется в Ваарг, чтобы избавиться от моего феромона, над которым у неё не было никакого контроля.
Я надеялась, что она счастлива, что простила и приняла себя, и отпустила свою любовь к Леонарду. Мне было по-настоящему жаль, что время, проведённое ею во дворце, завершилось так печально.
Когда я участвовала в Отборе, я не раз считала его чрезмерным и была уверена, что Торен непременно женится по любви и вовсе не обязательно через Отбор. Но Отбор существует не только ради короля.
Он был не менее важен для будущей королевы.