Поймать солнце

ГЛАВА 8

ЭЛЛА

В понедельник утром я просыпаюсь очень рано и сажусь за стол, чтобы успеть переплести книги до школы. Вот уже несколько недель я не занималась своим любимым хобби из-за стресса, поиска работы, домашних заданий и месячных. Я всегда любила читать, поэтому занялась переплетным делом еще в подростковом возрасте, после того как прослушала курс по этому предмету на уроке рисования в младших классах. Это был способ глубже погрузиться в мир литературы. Ощущение бумаги, ритм стежков, хитросплетения сгибов… это медитация.

Мое рабочее место — это отдельная маленькая вселенная: набор инструментов, ниток и бумаги. Иногда я создаю свои собственные книги, используя листы кремового цвета, которые аккуратно складываю вместе, выравнивая края, а затем складываю их пополам, чтобы создать книгу. А потом начинаю сшивать, и это моя любимая часть. Это как терапия, в дополнение к моей настоящей терапии в виде ежемесячных очных сессий со школьным психологом.

Когда не создаю новую книгу для памятного альбома или дневника, то делаю обложки для своих любимых романов. Это мой личный взгляд на мир, который автор воплотил в жизнь. Я всегда покупаю две копии любимых книг — одну, чтобы сохранить оригинальный дизайн обложки, а вторую — чтобы создать свою собственную концепцию, используя кожу, картон и фактурные ткани. Моя самая любимая работа на сегодняшний день — это переделка коллекции «Винни-Пух», которую Джона помог мне собрать несколько лет назад. Это всегда была наша любимая история. Я — его Пятачок, а он — мой медвежонок Винни-Пух.

Ну… был.

Когда я тянусь за шилом, на столе вибрирует мобильный телефон и высвечивается знакомое имя.

Бринн: Доброе утро! Мы с Маккеем сегодня прогуливаем школу и едем кататься на тюбингах в Биг Беар! Хочешь с нами? 👀

Я обдумываю это.

Солнце сегодня очень яркое, небо чистое и безоблачное. Будет идеальный жаркий день, и я уверена, что мои занятия будут мрачными. С другой стороны, моей маме не нужны дополнительные переживания из-за того, что ее дочь прогуливает школу. Она и так едва держится на ногах. Еще один срыв как из-за запеканки звучит так же заманчиво, как обработка корневого канала стоматологом с завязанными глазами ржавой ложкой.

Пишу ей ответное сообщение.

Я: Спасибо за предложение, но я откажусь. Может быть, в следующие выходные.

Бринн: Не беспокойся! Увидимся завтра!

За этим сообщением следуют одиннадцать эмодзи с изображением счастливых солнц, розовых сердечек и коробки, наполненной суши. Полагаю, это результат скольжения пальца. Потратив еще полчаса на небольшой альбом, я быстро принимаю душ, сушу волосы феном и наношу тушь для ресниц, после чего влезаю в джинсы и выцветшую толстовку.

Услышав за окном гортанный рев заводящегося грузовика, я пересекаю спальню и раздвигаю персиковые шторы. Макс курит рядом со своим грузовиком. Он стоит, прислонившись к кузову, козырек бейсболки скрывает глаза, ноги скрещены в лодыжках, мускулистые руки загорелые после лета.

Дурацкие руки.

Это его вина, что я постоянно замечаю их, учитывая, что он склонен носить майки без рукавов. Быстрее бы наступила зима. С глаз долой, из сердца вон.

Я приоткрываю окно и высовываюсь на подоконник, вдыхая ранний утренний ветерок, наполненный ароматом росы и земли. Я стараюсь избегать Макса с момента вечеринки у костра, и это, как я понимаю, довольно хреновый поступок. Я также понимаю, что это я первая затронула тему дружбы, так что не могу винить его за то, что парень старается.

Но потом он назвал меня красивой.

Он… флиртовал.

И мои антиромантические инстинкты вспыхнули, как хорошо взболтанная банка «Доктора Пеппера» в жаркий день. Непредсказуемо и резко, оставляя после себя грязные последствия, которые никто не хочет убирать. Драматично, я знаю. Но мои защитные механизмы отличаются упрямством и тщательностью.

Макс поднимает голову и замечает меня, высунувшуюся из полуоткрытого окна. Он стягивает с головы кепку и проводит пальцами по волосам, укрощая кофейно-коричневые локоны. Я не отворачиваюсь, когда наши взгляды встречаются через оба двора. Я также не улыбаюсь и не машу рукой, но не хочу быть слишком большой стервой.

Парень смотрит на меня несколько секунд, затем опускает взгляд и пинает рыхлый гравий на своей подъездной дорожке.

А когда снова поднимает глаза, на его лице сияет маленькая улыбка.

Сначала мне хочется захлопнуть окно и убежать. Я хочу свирепо зыркнуть на него без всякой причины, просто потому, что так проще.

Но потом в голове вспыхивают воспоминания о вечеринке у костра. «Доктор Пеппер», который он принес для меня. То, как он защищал мою честь, когда Энди вел себя как кретин. Как его голубые глаза мерцали огнем и лунным светом, когда Макс смотрел на меня с чем-то, кроме отвращения. Было приятно чувствовать, что мое существование имеет для него какое-то значение. Я не была обузой или пустой тратой места. Не была чужой.

Он видел во мне ту самую маленькую девочку с детской площадки.

А главное, видел во мне не только сестру Джоны Санбери.

Поэтому я улыбаюсь в ответ, нерешительно, мягко. Это не полноценная улыбка, но настоящая попытка.

Она засчитывается.

Затем я отхожу от окна и заканчиваю собираться в школу, изо всех сил стараясь не обращать внимания на щекотание в груди.

Я как раз начинаю жевать, когда слышу его.

Скрипучий, ужасный звук моего собственного голоса. Рыдающий. Умоляющий. Задыхающийся в водопаде слез, пропитанных любовью.

«Он не плохой человек, клянусь. Он хороший. Это недоразумение. Пожалуйста, пожалуйста. Поверьте ему. Он мой старший брат… Вы должны поверить, что он невиновен».

Кукурузный хлеб превращается в камни у меня во рту. Сухие, твердые, горькие комочки. Крошки слетают с моих приоткрытых губ, а желудок скручивается.

Меня тошнит. Вот-вот может вырвать.

— Посмотрите, как этот неудачница защищает монстра, — усмехается голос из-за соседнего стола, принадлежащий какой-то безымянной девушке.

Ученики сбегаются посмотреть видео, и кафетерий превращается в тюремную камеру.

Я заперта за решетками. Охранники ходят взад-вперед, глядя на меня с отвращением.

Виновна.

На несколько секунд я делаю вид, что не замечаю суматохи, происходящей рядом со мной. Притворяюсь, что не замечаю, как мою боль выставляют на всеобщее обозрение и высмеивают старшеклассники. Сидя в одиночестве, как обычно, я пытаюсь разжевать кукурузные крошки во рту и проглотить их, надеясь, что они не разорвут ничего жизненно важного, пока будут проходить через горло.

— Эй! Санбери.

Я натягиваю шапку на уши. Может, все подумают, что у меня в ушах наушники, и сдадутся. Нет никакого удовольствия в том, чтобы мучить кого-то, если жертва ничего не замечает.

Все заканчивается раньше, чем мне хотелось бы.

С моей головы срывают шапку и бросают на грязный линолеум.

— Эй! — Я вскакиваю со скамейки. — Не трогай меня, свинья.

Один из футбольных приятелей Энди — Хит — пристально смотрит на меня. Под ярким светом кафетерия его волосы выглядят как тошнотворный оттенок желтушного солнца в туманный день, а глаза на один оттенок темнее мерзости. Он сует мне в лицо свой мобильный телефон, демонстрируя кадры моего отчаянного обращения к СМИ.

Я понимаю, что заступаться за убийцу на национальном телевидении было серьезной ошибкой с моей стороны, но трудно извиняться за горе. Горе делает то, что хочет, и когда хочет. Мне едва исполнилось шестнадцать лет; опустошенный, растерянный ребенок, чья жизнь только что была разрушена выстрелом из полуавтоматического дробовика.

Я отпихиваю руку Хита от своего лица и прорываюсь мимо него и стайки хихикающих девчонок рядом с ним.

Он хватает меня сзади за рубашку.

Мои глаза чуть не вылезают из орбит от шока, что у него хватило наглости тронуть меня.

— Какого черта? Я сказала: «Не трогай меня».

Хит фыркает, отпуская меня.

— Тебе не место в нашей школе. Я удивлен, что тебя вообще сюда зачислили, учитывая, что ты встала на сторону самого дьявола.

— Он мой брат, — выплевываю я сквозь стиснутые зубы. — Я была напугана и убита горем. Оставь меня в покое.

— Посмотри на себя в этой модной одежде, плачущую слезами сочувствия этому убийце. — Безымянная девушка указывает на видео.

Хит перематывает кадры.

Крепко стиснув зубы и чувствуя, как подступают слезы, я смотрю на экран телефона. Я одета в брючный костюм за девятьсот долларов, волосы уложены и завиты, губы накрашены ярко-розовым блеском. Мои глаза налиты кровью, губы дрожат от потери. Мама стоит рядом со мной, обнимая меня одной рукой, уткнувшись лицом мне в плечо, когда разрывается на части перед камерой.

Тошнота накатывает на меня. Желчь ползет по горлу.

Я не буду плакать. Не буду доставлять им удовольствие.

— Я достаточно настрадалась, — кричу я, оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть множество ненавидящих глаз, устремленных на меня. На толпу хихикающих детей. На моих судей и присяжных. — Мой брат отбывает наказание, и я тоже.

— А как же та девушка, которую он зарезал? А парень, с которым она трахалась? — кричит кто-то из толпы. — Они в земле, а ты гуляешь на свободе.

— Я ничего не сделала.

— Ты дышишь моим воздухом, и мне это чертовски не нравится. — Хит подходит к столику позади нас и хватает со скамейки мой рюкзак. Пихает его в меня. — Не забудь свою сумку с каракулями.

Мои щеки пылают огнем триллиона солнц, а кислород перекрывается из-за нарастающей панической атаки. Все вокруг хихикают и показывают пальцами. Хит ухмыляется и взмахивает рукой в воздухе, как бы прогоняя меня.

Я разворачиваюсь и выхожу из кафетерия. Из школы. От всего.

Ноги сами несут меня через главные двери и на свежий воздух. Солнечный свет падает на меня, не способствуя улучшению настроения. Мне следовало пойти кататься на тюбингах.

Я едва успеваю пересечь поле, как слышу позади себя шаги. Возможно, это Хит, Энди или безымянная девушка пришли, чтобы избавить меня от страданий.

И какая-то безнадежная, измученная часть меня может просто позволить им это сделать. Интересно, буду ли я вообще сопротивляться?

— Элла! Подожди.

Мой желудок подпрыгивает.

Макс.

По какой-то причине звук его голоса злит меня. Он преследует меня, вместо того чтобы прогнать, и в этом нет никакого смысла. Резко поворачиваюсь к нему лицом, слезы текут по моим щекам, несмотря на то что я старательно пытаюсь их сдержать.

— Что? — рявкаю я на него.

В моем голосе звучит ярость. Макс не заслуживает моего гнева, но и я не заслужила того, чтобы потерять все за несколько дней до своего шестнадцатилетия. Ничто не бывает справедливым, потому что в этом мире нет справедливости. Это иллюзия. Нам внушают, что существует порядок, баланс, но жизнь раз за разом показывает, что так не бывает.

Макс останавливается рядом со мной, выглядя уязвленным.

— Ого. Что случилось?

Я прищуриваю глаза.

— Не думала, что здесь есть место для интерпретации.

— Я выходил из библиотеки и увидел, как ты бежишь по коридору.

— Что ж, жаль слышать, что ты пропустил развлечение. Уверена, что скоро получишь краткий пересказ. Более того, я уверена, что кто-то заснял на видео, и ты сможешь увидеть все воочию. Возможно, где-нибудь на рекламном щите.

Парень качает головой.

— Тебя кто-то обидел?

Я сглатываю и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Неважно. Мне нужно идти.

— Элла.

— Оставь меня в покое, Макс. Я не хочу быть твоим другом. Не хочу, чтобы ты меня спасал. Просто держись от меня подальше, пока я не запятнала твою драгоценную репутацию.

Парень преграждает мне путь, прежде чем я успеваю сделать три шага.

— Думаешь, мне есть дело до моей репутации?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, мне все равно. Честно говоря, я не хочу ничего о тебе знать. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. — У меня сжимается в груди. Я не уверена, что действительно имею это в виду, но так будет лучше. Макс — хороший человек, и ему не нужно, чтобы его ассоциировали со школьным отбросом.

Он застывает передо мной, засунув руки в карманы. Смотрит на свои ботинки, прежде чем поднять глаза на меня.

— Ты не заслуживаешь того, что там произошло.

— Это не значит, что этого не было. И твоя жалость ничего не изменит.

— Это не жалость, — говорит он. — Я просто пытаюсь снова стать твоим другом. Может, мне перестать пытаться?

Я пользуюсь моментом, чтобы изучить его лицо. Его льдисто-голубые глаза, которые почему-то кажутся теплыми. Его каштановые волосы, которые выглядят такими же мягкими, как и его выражение лица. Я моргаю. Макс говорит искренне, и это понятие чуждо мне. Бринн тоже хочет быть моим другом, но я сомневаюсь, серьезно ли она это говорит. Интересно, сможет ли она выдержать все, что связано со мной. Держу пари, она бы струсила под давлением, под сплетнями, под ухмылками и косыми взглядами. Наверняка Макс тоже.

Я отворачиваюсь, фыркаю, смахивая предательские слезы, увлажнившие мои щеки.

— Помнишь того брата, о котором я тебе рассказывала? Тот который писал мне письма? — спрашиваю я его. — Это Джона Санбери. Тот самый осужденный убийца, сидящий в камере смертников.

— Я знаю, — отвечает Макс. — Я видел часть судебного процесса по телевизору.

Сжав пальцы в кулаки, я снова встречаюсь с ним взглядом.

— Уверена, что так и было. Но позволь мне рассказать об этом с моей точки зрения. С точки зрения его убитой горем младшей сестры.

Он замолкает, облизывает губы и отвечает небольшим кивком.

— Джона влюбился в прекрасную девушку по имени Эрин. Она была общительной и жизнерадостной, всегда была добра ко мне. Относилась ко мне как к сестре, потому что была единственным ребенком. Она была дочерью знаменитого актера Питера Кингстона. Уверена, ты видел его в боевиках. Эрин была его драгоценной девочкой. Начинающая актриса, готовая к звездной славе. У их семьи была слава, богатство, все, что только можно пожелать. — Я сглатываю, переводя дыхание. — У нас тоже были деньги. Мать владела конным ранчо на окраине Нэшвилла под названием «Санбери Фармс». Эрин брала уроки верховой езды, и так она познакомилась с Джоной. Как говорится, это была любовь с первого взгляда. — Мои слова пропитаны горечью. Ненавижу эту фразу, это полная чушь. — В общем, не буду рассказывать тебе все подробности, но их роман обернулся трагедией, когда, предположительно, Джона застал ее за изменой с одним из ее коллег-актеров в каком-то шоу. Тайлер Мак. Звучит как фильм сам по себе, да?

У него перехватывает горло, когда он смотрит на меня, ловя каждое слово.

— Элла…

— Они говорят, что он хладнокровно убил их, Макс. Согласно уликам, мой милый, любящий братец, блядь, сорвался. И это был не внезапный срыв, это был недельный смертельный срыв. Они называют это «преднамеренным убийством». Он взял дробовик из сейфа нашей матери. Преследовал ее несколько дней, выломал ее дверь в многоэтажном кондоминиуме и выстрелил ей в лицо. Затем выстрелил Тайлеру в затылок, когда тот пытался сделать искусственное дыхание тому, что осталось от ее рта. А потом выстрелил в них обоих еще раз, просто чтобы убедиться, что они мертвы…

Наконец я захлопываю рот, не желая больше ничего говорить. Он все понимает. Я обрисовала все достаточно хорошо, и, по правде говоря, нет ни палитры, ни цветовой гаммы, ни инструментов, ни холста, которые могли бы полностью изобразить мир, в котором я живу изо дня в день.

— Как думаешь, он это сделал? — тихо спрашивает Макс.

Еще больше слез вытекает наружу, а мой желудок подхватывает новая волна тошноты.

— Я… не думала… сначала. Он был моим старшим братом. Мой самый лучший защитник. Но я видела, что он был весь в их крови. Он сказал, что пытался им помочь, но… улики… — Я складываю обе руки на животе, чтобы не упасть на месте, и заканчиваю: — Да. Я думаю, он это сделал.

Макс наклоняет голову и кивает, выпуская длинный вздох.

— И да… я думаю, тебе стоит перестать пытаться снова стать моим другом.

Когда я пытаюсь пройти мимо него, все еще смахивая предательские слезы рукавом толстовки, Макс останавливает меня еще раз.

— Я составил тебе список.

Я замираю, в горле перехватывает дыхание, когда он произносит эти слова. Медленно поворачиваюсь к нему лицом.

— Список?

— Да. Ты сказала, что любишь списки, и я составил один для тебя.

Я тупо смотрю на него, пока парень лезет в задний карман своих узких джинсов и достает сложенный лист блокнотной бумаги.

Протягивает его мне.

Я выхватываю листок из его пальцев.

Затем наблюдаю, как на его губах мелькает самая грустная улыбка, после чего Макс поворачивается и уходит.

Еще больше слез наворачивается на глаза, потому что я не ожидала такого жеста. Я никогда ни от кого ничего не жду, а Макс продолжает меня удивлять.

Тяжело сглотнув, я разворачиваю белую линованную бумагу и перечитываю его слова, написанные черными чернилами.

Почему мы должны быть друзьями:

1. Я хочу этого.

2. У меня есть подозрение, что ты втайне тоже этого хочешь.

— Макс.

P.S. Разве в жизни не должно быть все так просто?

Сдерживая застрявший в горле то ли плач, то ли смех, я фыркаю, стирая со щек потеки туши, пока Макс идет обратно в школу, ни разу не оглянувшись.

И я засовываю записку в передний карман рюкзака.

Добавляя к гладкому белому камню.