Поймать солнце (Дженнифер Хартманн) читать бесплатно онлайн полную версию книги

ГЛАВА 5

ЭЛЛА

Проходит сентябрь, и я благодарна, что жара миновала, пока пробираюсь по сухой земле и хрустящим листьям к небольшой полянке, частично скрытой от пешеходных троп. Навес из ветвей и зелени закрывает большую часть солнечного света, создавая дополнительное ощущение уединенности маленького убежища, которое, помнится, мы с Максом обнаружили много лет назад.

Я бросаю рюкзак на кучу сухих веток и присаживаюсь на скамейку в деревенском стиле. Похоже, кто-то специально сделал ее, отчего мое сердце замирает. Я помню, как в тот последний день он сказал мне, что хочет сделать для нас скамейку.

Нет.

Очень сомнительно. Я ушла в закат, и больше он меня не видел.

Если мне повезет, то это, скорее всего, место встречи какого-нибудь странного культа, где проводят ритуалы с участием козлят и крови девственниц.

Я роюсь в своей сумке и достаю блокнот на спирали и черную ручку. Сегодня мама вышла на работу. Она устроилась администратором в парикмахерскую «Долорес» и будет работать пять дней в неделю, пока не подвернется что-нибудь получше. Владелицу салона зовут Энн, так что я до сих пор ломаю голову над названием фирмы. Тем не менее Энн кажется милой, а я умею ценить хорошие тайны.

Усаживаясь на скамью, скрестив ноги, я открываю блокнот и нахожу чистую страницу. Шариковая ручка скользит по линованной бумаге, когда я начинаю писать.

Дорогой Джона,

Я тебя ненавижу.

Зачеркиваю первое предложение и пытаюсь снова, опуская ручку прямо под этими тремя словами и начиная сначала.

Прости. Это было мрачное начало, хотя иногда это правда. Бывают дни, когда я тебя ненавижу, а бывают, когда люблю тебя. И бывают дни, когда я чувствую и то, и другое одновременно. Это самые тяжелые дни. В такие дни я кричу в подушку, пока мои голосовые связки не распухают и не саднят, я злюсь на маму и отказываюсь есть, потому что от еды мой желудок болит еще сильнее, чем обычно.

В общем, все это угнетает, так что я прекращаю писать.

Я просто хочу, чтобы ты знал, что я действительно люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю.

И именно это заставляет меня ненавидеть тебя.

— Элла.

Это за гранью.

Я вырываю страницу и сминаю ее в тугой шар, засовывая в открытый рюкзак. Может, стоит попробовать еще раз? На этот раз я могу солгать. Могу сказать ему, что жизнь складывается как нельзя лучше и мы прекрасно справляемся без него. Людям нравится ложь. Им нравятся сказки, потому что они всегда заканчиваются приятной развязкой, завязанной маленьким розовым бантиком с надписью: «Жили они долго и счастливо». Не знаю точно, почему бантик розовый, но розовый — цвет счастья. Кажется, это уместно.

Я отказываюсь от черной ручки и меняю ее на розовую.

Так будет лучше. Я буду врать ему розовыми чернилами и сказочными словами.

Уже собираюсь начать очередное письмо, когда слышу шаги, приближающиеся по тропинке. Ветки хрустят под ногами. Палки и опавшие листья шуршат, когда шаги приближаются. Я задерживаю дыхание. В голове мелькает видение фигуры в плаще с кинжалом, сверкающим в солнечном свете. На лезвии кинжала выгравировано слово «девственница», а вдалеке блеет беспомощная коза.

Вот и все; мне конец.

Навес из зеленой листвы отодвигается, открывая взору незваного гостя.

Я замираю.

Я моргаю, глядя на знакомое лицо, а он смотрит на меня в ответ. Мы пялимся друг на друга. Никто не двигается. Никто не говорит.

Макс.

Макс Мэннинг стоит передо мной в линялых голубых джинсах и сырой футболке, прилипшей к груди. Его волосы медленно высыхающими темными волнами падают на глаза, а белые кроссовки изношены и перепачканы грязью.

Что еще важнее, парень выглядит разъяренным. Мое существование спровоцировало его.

Вздохнув, я опускаю взгляд на пустую страницу блокнота и делаю вид, что его здесь нет. Если достаточно долго избегать каких-то вещей, то они обычно исчезают. Это сработало против меня в тот раз, когда мама купила мне аквариумную бойцовую рыбку, но в целом результаты благоприятны.

— Что ты здесь делаешь? — требует он, выходя дальше на поляну.

Кажется, на этот раз не сработало.

— Принимаю ванну. — Я начинаю черкать в верхней части страницы, рисуя солнце.

Тишина заполняет пространство между нами, но его присутствие звучит громко и властно. Я почти вижу, как раздуваются его ноздри и дергается глаз, хотя мой взгляд прикован к рисунку солнца, которое каким-то образом превратилось в цветок. Я превращаю солнечные лучи в лепестки и добавляю длинный стебель.

Наконец он говорит:

— Это мое место.

— Что-то я нигде не вижу твоего имени.

— Ты сидишь на нем.

Нахмурившись, приподнимаю задницу со скамьи и смотрю на дерево, прищурившись, на маленькие неровные буквы, вырезанные на поверхности.

МЭННИНГ, 2013 ГОД

Ну что ж.

Снова усаживаясь на скамейку, набираю полную грудь воздуха и выдыхаю.

— Прости, я не подумала проверить право собственности. У тебя есть официальный документ?

— Я серьезно. Я прихожу сюда, когда хочу побыть один.

— Ты все еще можешь быть один.

Я бросаю на него быстрый взгляд, отмечая, как он складывает руки на груди, а прядь каштановых волос завивается над его левой бровью, словно штопор. Его щеки раскраснелись от субботнего солнца, добавив еще больше цвета к его и без того бронзовой коже, его руки хорошо очерчены, мышцы подергиваются от подавляемого гнева. Красивые руки. Если бы я питала слабость к рукам, то отнесла бы его к высшему классу.

И я понимаю, почему девушки так и валятся с ног, когда он проносится по коридорам, оставляя их в облаке мятного, соснового аромата и отвергнутой влюбленности. У меня отличное зрение. Макс Мэннинг хорош собой, на десятку по всем параметрам. Если бы я действовала исключительно на гормонах, то была бы очарована. К счастью, я существую на травмах, черном кофе и сарказме, поэтому его привлекательное мужское тело и загадочные голубые глаза не действуют на меня.

Макс обводит взглядом живописное пространство, а затем снова смотрит на меня.

— Я не могу быть один, если ты здесь. Уверен, есть масса других мест, где ты можешь хандрить.

Изображая возмущение, я раздраженно фыркаю и поднимаю три пальца.

— Во-первых, ты абсолютно точно можешь быть один. Мы можем быть одни вместе. Одиночество — это всего лишь состояние души. — Я опускаю указательный палец. — Во-вторых, я не хандрила. А просто задумалась. — Я опускаю безымянный палец, оставляя только средний, направленный в безоблачное небо.

Третий пункт я не озвучиваю, потому что уже показала его.

Скосив на меня глаза, Макс сжимает челюсть, чешет шею сзади, а затем садится, прислонившись к толстому стволу дерева.

— Отлично.

Это меня удивляет. Я определенно ожидала, что он будет спорить.

Парень подтягивает колени к груди и откидывает голову на темно-коричневую кору. Наши взгляды встречаются на долю секунды, прежде чем я прочищаю горло и возвращаю свое внимание к чистым страницам блокнота.

Грызу кончик ручки, обдумывая свое письмо. Мое письмо лжи.

Возможно, мне стоит сказать Джоне, что я нашла себе парня здесь, в Джунипер-Фоллс, — мальчика, который живет в лесу и качается на лианах, который ест свежие ягоды с плодородных кустов и пьет воду из ручьев. Брат всегда хотел, чтобы я влюбилась и испытала тот душевный трепет, который возникает, когда сердечные струны переплетаются. Если он чего-то и хотел для меня, то именно этого.

Это была бы любовь.

Убрав ручку от зубов, я начинаю набрасывать свою выдуманную историю.

Дорогой Джона,

Сегодня я влюбилась в мальчика, который…

— Вопрос.

Голос Макса прерывает мои размышления, прежде чем я успеваю полностью развить сюжет. Вздохнув, я чиркаю ручкой по блокноту.

— Давай.

— В чем разница между хандрой и задумчивостью?

Наши глаза снова встречаются.

— Задумчивость — это темнота и таинственность, а хандра заставляет меня думать об ослике Иа из «Винни-Пуха», — объясняю я, как будто это уже проверенный и достоверный факт. — Никто не хочет быть Иа.

Я наблюдаю, как выражение его лица меняется от любопытства к недоумению. По моему опыту, за этим обычно следует отвращение, но если он и чувствует это, то хорошо скрывает. Парень лишь кивает, словно считает ответ приемлемым. В этот момент я должна бы вернуться к придумыванию глупых фантазий для Джоны, но по какой-то причине тишина кажется мне тяжелее, чем обычно. У меня от этого зуд, поэтому я продолжаю разговор.

— Знаешь, мама советовала мне завести друзей, — говорю я, наблюдая за тем, как он наклоняет голову и постукивает ногой по высокой траве. — Хочешь снова стать другом?

— Нет.

Меня не смущает его отказ.

— Хорошо. Я надеялась, что ты так скажешь. — Я возвращаю свое внимание к блокноту. — Я скажу ей, что пыталась. — Макс ничего не говорит, но я чувствую, что он пристально смотрит на меня уже целую минуту, так что в конце концов я поднимаю взгляд, размазывая чернила по подушечке большого пальца. — Что?

— Ты не очень-то старалась.

По сути он не шутит, но от его тона мои губы подергиваются, как будто хотят улыбнуться. Но я этого не делаю — нет. Захлопнув блокнот, сжимаю губы, чтобы не дать им сделать что-то неразумное.

— Ты хотел, чтобы я старалась больше?

Макс пожимает плечами, проводя подошвой кроссовка по рыхлой земле.

— Признаюсь, мне любопытно.

Это вызов.

Теперь я не могу отступить.

Медленно моргая, я изучаю его, сидящего, прислонившись к стволу дерева напротив меня. Он отводит взгляд, чтобы посмотреть на озеро, в то время как солнце играет на воде и подсвечивает ее, как бриллианты.

— Думаю, я могу рассказать тебе обо всех своих хороших качествах, — говорю я ему. — Их не так много, но может быть их будет достаточно, чтобы заманить тебя в некую импровизированную дружбу.

— О, да? — Он все еще сосредоточен на сверкающей воде.

— Может быть. — Театрально прочистив горло, я пытаюсь очаровать его. — У меня очень мало увлечений, так что я легко доступна для дружеских свиданий. А еще я отлично владею армрестлингом — на случай скуки. Когда мне было шесть лет, я зарыла свои оранжевые карандаши в саду, думая, что из них вырастет морковь. Кстати, это не качество… просто случайный факт, о котором ты не спрашивал. — Я провожу языком по нижней губе, когда его внимание возвращается ко мне, его брови сведены вместе, что выглядит как беспокойство. — О, и я потрясающе хороша в ловле вещей. Всяких разных. Особенно когда их траектория резкая и пугающая. Это пригодится, если ты когда-нибудь уронишь блюдо с запеканкой или если понадобиться вратарь.

Макс смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, пока из кустов доносится симфония сверчков.

Дальше все происходит очень быстро.

Его рука взлетает и швыряет в мою сторону маленький камешек, прежде чем с моих губ успевает сорваться еще одно бессмысленное слово.

Также быстро моя рука поднимается с внезапностью паука, бросающегося на свою добычу. Я ловлю камень, обхватывая его ладонью.

Это чистый инстинкт.

Макс не хлопает в ладоши, но вполне мог бы.

— Отличные рефлексы, — говорит он, его глаза кажутся на два тона темнее, когда солнце скрывается за облаками. — Я впечатлен.

— Черт. — Я вздыхаю. — Я зашла слишком далеко. Теперь ты влюблен.

Пауза.

Вдох.

А потом его губы изгибаются, обнажая пару глубоких ямочек, которых я не видела уже десять лет.

Боже мой, он действительно улыбается, и это кажется заразительным.

Я действительно зашла слишком далеко.

Быстро отворачиваюсь и начинаю рыться в рюкзаке, чтобы найти апельсин, который взяла с собой. Будет лучше, если я отвлекусь, прежде чем на моем лице тоже появится улыбка. Отбросив гладкий белый камень, я счищаю кожуру с фрукта, отщипываю мякоть и отправляю ее в рот.

— Что? — спрашиваю я, жуя, все еще чувствуя на себе его пристальный взгляд.

— Ты одета в оранжевое, твой рюкзак оранжевый, и ты ешь апельсин, — замечает он.

— Поздравляю! У тебя есть глаза.

— Я просто имею в виду… это счастливый цвет. Солнечный и теплый, как ты раньше. — В его взгляде мелькает задумчивость, когда он еще раз осматривает меня. — Мне кажется, что сейчас черный тебе больше подходит.

Сок стекает по моему подбородку, и я вытираю его тыльной стороной ладони.

— Это справедливо.

— Это тебя не обижает?

— Нет. Если ты обижаешься на чьи-то слова, значит, тебе не все равно, что этот человек о тебе думает. А мне это неважно. — Прочистив горло, я добавляю: — Без обид.

— М-м-м…

Мы смотрим друг на друга.

Макс Мэннинг все еще наблюдает за мной, даже после того, как снова наступает долгое молчание, и на моем лице появляется обычное хмурое выражение. Я снова открываю блокнот. Слова на странице путаются, а в ногах такое ощущение, будто у меня внезапно начался синдром беспокойных ног. Я разгибаю их, позволяя свисать с края скамейки, а затем снова скрещиваю. Ручкой то и дело постукиваю по бумаге. Несколько раз вздыхаю без всякой причины. Думаю, это потому, что я осознаю его присутствие. В обычный день я отгораживаюсь от других людей на профессиональном уровне. Это просто блаженный навык. На самом деле, мне следовало сказать ему об этом, когда озвучивала свои хорошие качества.

Наверное, я понимаю, что сейчас не чувствую себя одинокой, и не знаю почему.

Это заставляет меня нахмуриться еще сильнее.

— Ты идешь сегодня на вечеринку у костра? — Макс встает, стряхивает пыль и травинки со своих синих джинсов, возвышаясь надо мной.

— Нет, — отвечаю я, поднимая только глаза. Если поднять голову, то покажется, что меня это волнует больше, чем на самом деле. — А ты?

Теперь точно кажется, что мне не все равно. Черт побери.

— Нет, — говорит он.

— Круто.

Мы смотрим друг на друга.

Никто не двигается. Никто не говорит.

В конце концов, он быстро кивает мне и, не сказав больше ни слова, покидает наше маленькое убежище, оставляя за собой аромат сосновых иголок и мяты.

Мое сердце бьется быстрее, чем обычно. Это не галоп, скорее быстрая ходьба. Но оно заметно оживилось.

Я потираю грудь.