Поймать солнце

ГЛАВА 21

МАКС

Я вытираю полотенцем влажные после душа волосы и выхожу из убогой ванной в коридор. Инструменты разбросаны у моих ног. На полу расстелен брезент, как будто грязный пол нуждается в защите. В доме пахнет опилками и отчаянием, но между этими голыми стенами витает мерцание обновленного оптимизма, которое кажется тонкой, но яркой параллелью с моими отношениями с Эллой. Шеви помогал мне работать допоздна, и я понятия не имею, как мне удастся отплатить ему за это. С другой стороны, за последние несколько дней я видел Маккея только в школе, что неудивительно. У меня было предчувствие, что он не будет помогать с ремонтом, несмотря на полусерьезное согласие за обедом на прошлой неделе.

Накинув чистую рубашку на пуговицах и единственные брюки, которые надевал на «Осенний бал», я наношу немного геля на волосы перед зеркалом и немного дешевого одеколона на шею и запястья.

На тумбочке лежит свежая упаковка презервативов.

Не то чтобы я делал поспешные выводы или типа того, но, судя по вчерашнему разговору с Эллой и тому электричеству, которое пронеслось между нами в школе, лучше быть готовым.

На всякий случай.

В пять тридцать я хватаю бумажник и готовлюсь отправиться к дому Эллы, чтобы забрать ее на наше свидание. Я заказал столик в итальянском ресторане в центре города. Одна из моих тетушек, живущая в другом городе, подарила мне подарочную карту в «Рому» на день рождения в сентябре, так что сейчас самое время ею воспользоваться.

Я окликаю отца, прежде чем пройти по коридору.

— Я ухожу, папа. Скорее всего буду дома поздно.

Раздается шорох.

— Подожди, подожди… стой, Максвелл.

Проходит несколько секунд, и дверь распахивается, открывая зрелище, которое я никак не ожидал увидеть.

Мое сердце замирает, а глаза распахиваются от удивления.

Передо мной стоит отец в темно-сером костюме и со свежей укладкой волос.

Он прочищает горло и поправляет изумрудный галстук, на его губах появляется робкая улыбка.

— Ну что? — спрашивает он, вытянув руки по бокам. — Как я выгляжу?

Я почесываю голову, затем провожу рукой по лицу.

— Эм… ты отлично выглядишь, папа. По какому поводу принарядился?

— Для сегодняшнего ужина, конечно. Твоя девушка придет к нам на грудинку.

— Я… — Я даже не знаю, что сказать. Я не только предположил, что он мгновенно забыл о приглашении на ужин, но и решил, что он отключился от снотворного или выпивки. И ни за что на свете не ожидал увидеть его в парадном костюме. Мой отец уже много лет не носил ничего, кроме плохо сидящих джинсов и грязных футболок. — Папа, я отменил ужин. У нас нет грудинки.

— Хм… — Он прищуривается. — А я все думал, куда ты убегаешь. Ну, неважно. Мы можем приготовить что-нибудь другое. В кладовке полно макарон и соусов в банках. Я приготовлю на скорую руку.

— У нас нет кладовки. У нас есть полка с просроченными консервами, а холодильник я еще не пополнял. Ничего нет. — Мой шок сменяется ужасом, потому что он говорит серьезно. Но он не может быть серьезным. Я умру от смущения, если Элла придет сюда и попробует наши «лимитированные» консервы с таинственным мясом. — Мы можем перенести встречу. Завтра я куплю свежие продукты.

— Ерунда. — Он проносится мимо меня, пахнущий одеколоном Маккея. — Мы что-нибудь придумаем. Она будет здесь в шесть часов, да?

— Нет, я…

Раздается стук во входную дверь.

Убейте меня сейчас же.

Я бледнею, кожа покрывается испариной.

— О, она рано. Это замечательная черта, Макс. В наши дни все опаздывают, не обращая внимания на других. — Улыбаясь, он ковыляет к передней части дома, его алюминиевая трость стучит по полу.

Я перепрыгиваю через электроинструменты и циркулярные пилы, забегая вперед, чтобы избавиться от Эллы. Это должна быть она. Видимо, она не расслышала меня и решила, что мы встречаемся здесь.

Добравшись до небольшой прихожей, я распахиваю дверь и оказываюсь лицом к лицу с чистой красотой.

Слова застревают у меня в горле, дыхание перехватывает.

— Привет.

Элла выглядит потрясающе в маленьком черном платье, ее волосы уложены в темно-рыжие локоны, которые ниспадают на плечи. А в руках у нее блюдо, обернутое фольгой. Она высоко поднимает его.

— Я принесла грудинку.

Она принесла грудинку.

Она принесла грудинку.

Я не знаю, что делать: кричать на нее или извергать из себя признание в любви. Но лишь медленно моргаю, переводя взгляд с блюда в ее руках на ее лицо. На нем немного макияжа, губы рубиново-красные, а веки накрашены серебристыми тенями. Ее длинные, чернильно-черные ресницы трепещут в ответ, а улыбка становится еще ярче.

— Ты… принесла грудинку, — ошеломленно повторяю я.

Она кивает.

— Ага. Ты сказал, что у вас нет духовки.

— У нас даже нет подходящего стола, за которым можно было бы поесть. Лишь складной стол со стульями из гаража.

— Я легко приспосабливаюсь.

Ты идеальна.

Именно это я и хочу сказать, но мой отец подходит к открытой двери и протискивается мимо меня.

— О, разве ты не прекрасна? — говорит он с нотками волшебства в тоне. — Макс, посмотри на нее. Она прекрасна. — Папа с гордостью сжимает мое плечо.

Наконец я прочищаю горло и делаю шаг назад, понимая, что у меня нет другого выбора, кроме как впустить ее внутрь.

— Да, так и есть.

Элла одаривает меня улыбкой и переступает порог, обводя взглядом захламленную гостиную. Обычно я изо всех сил стараюсь поддерживать чистоту и порядок в свое ограниченное свободное время, но мы только начали ремонт, так что сейчас здесь хуже, чем когда-либо. Повсюду пыль и обломки гипсокартонных плит. Диван накрыт синим брезентом, потому что это единственный приличный предмет мебели, который у нас есть, и я не хотел бы испортить его краской и падающим мусором.

Только одним словом можно описать, что я сейчас чувствую, когда эта великолепная девушка, в которую я быстро влюбляюсь, оценивает мои нынешние условия жизни.

Ужас.

Но ее улыбка не сходит с лица, когда она оглядывается по сторонам, а затем снова смотрит на меня.

— Спасибо, что пригласили меня.

Я вздыхаю.

— Конечно.

Папа кивает на прилегающую кухню.

— Давай накроем на стол. Я проголодался. Не помню, когда в последний раз ел горячую грудинку. Ты сама ее приготовила? — спрашивает он Эллу.

— Да, — отвечает она. — Скажем так, моя мама в ближайшее время не пройдет кастинг на «Мастер-шеф».

— Впечатляет.

Да уж. Не знаю, что впечатляет больше — то, что Элла приготовила нам грудинку, или то, что мой отец в здравом уме, трезв и одет в костюм. Меня переполняют эмоции. Смущение греет мне кожу, а вид отца в таком состоянии — сердце. А вид Эллы в красивом платье, с локонами в волосах и улыбкой на лице согревает всю мою чертову душу.

Она подходит к раскладному столику и ставит на него блюдо в фольге.

— Нам нужны тарелки или столовые приборы? Я с радостью сбегаю домой за чем угодно.

— Не нужно. — Я иду к шкафу в прихожей, чтобы взять старую скатерть, а затем достаю из серванта мамину винтажную посуду. У нас есть остатки спагетти, которые мы можем разогреть для гарнира. А также есть один из тех готовых наборов для салата и баночка французского соуса. И полкувшина апельсинового сока.

Придется обойтись этим.

Ножки стула скрипит по полу, когда отец выдвигает его для Эллы. Я внимательно слежу за ними, переходя от стойки к холодильнику и шкафу.

— У вас с моим сыном школьная любовь, да? — спрашивает отец, медленно опускаясь на свой стул напротив нее. Он прислоняет трость о клеенчатую скатерть с цветочным узором. — Я встретил свою жену в старшей школе и дарил ей розы каждый божий день до окончания школы. Я знаю, что ты сделаешь моего сына очень счастливым.

Элла вздрагивает, теребя длинный локон.

— О, я не… — Она запинается, прочищает горло и переводит взгляд на меня. — Спасибо. Вы вырастили замечательного сына, мистер Мэннинг.

Последние шесть лет я сам растил себя, но не говорю этого. Выложив спагетти на чугунную сковороду, я разжигаю дровяную печь.

— Зови меня Чаком, — напоминает ей папа. — Эй, а ты играешь в «Эрудит»?

— О, эм, не очень. Я играла несколько раз с братом несколько лет назад, — отвечает Элла.

— Да? Я его не видел.

— Он… переехал. Он на четыре года старше меня.

— Наверняка поехал посмотреть мир. Это здорово. Умно. — Он кивает. — Он такой же романтик, как и ты?

Ворча, я подхожу к столу и ставлю три тарелки, затем разворачиваю фольгу на грудинке.

— Папа, — предупреждаю я. Его странная смена тем и личные вопросы почти так же отталкивают, как и спагетти, которые я разогреваю.

Элла качает головой, посылая мне крошечную улыбку.

— Все в порядке. И, честно говоря, я не такой уж романтик. Скорее, наоборот.

— Ерунда. — Папа проводит рукой по воздуху, словно разрывая ее слова на куски. — В твоих глазах много любви. Действительно, много. Тебе просто нужно вытащить ее из себя и поделиться с миром. Сейчас она в ловушке. Романтизируй свою жизнь.

Я собираюсь снова вмешаться, но Элла поднимает руку, останавливая меня. Она смотрит на моего отца остекленевшим взглядом.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что сказал, дорогая. Романтизируй свою жизнь. Не живи каждый день так, будто он последний. Проживай каждый день так, будто он первый. Последние дни трагичны. Первые волнительны и полны праздника. Смотри на каждый восход солнца так, будто впервые видишь такие цвета. Слушай свою любимую песню так, словно никогда не слышала такой прекрасной мелодии. Если сделаешь каждый день праздником, тебе никогда не будет скучно в своей собственной истории.

Я останавливаюсь, возвращаясь к плите. Слова отца окатывают меня волной тепла. Я давно не слышал от него столько чертовски разумных слов, и от этой мысли у меня чуть не подкашиваются колени. Когда я смотрю на Эллу, она смотрит на него с выражением, которое отражает мое собственное. В ее глазах блестят слезы, а губы подрагивают от нежного удивления.

Что на неё нашло?

Элла делает глубокий вдох.

— Это… очень мудро. Спасибо.

— У меня бывают моменты. — Отец берет вилку и вонзает ее в грудинку. — Давайте есть.

Мы едим.

Мы смеемся.

Мы играем в «Эрудит», пока не садится солнце. Элла придвигает стул ближе к моему, ее голая нога касается моей штанины. Когда я тянусь за ее рукой, она переплетает наши пальцы, и так мы сидим до тех пор, пока огонь в плите не превращается в тлеющие угли, а в окно не просачивается свет звезд. Мы держимся за руки не в первый раз, но я притворяюсь, что это так.

Мне кажется, что это так.

Когда ночь сгущается, я тянусь к пыльной полке и беру лежащую там книгу, ту самую, которую планировал подарить Элле за ужином.

— Эй, у меня есть кое-что для тебя, — говорю я, бросая ей книгу. Она ловит ее. — Ты читала эту книгу?

«Убить пересмешника».

— Конечно, — отвечает она.

Улыбаясь, я наблюдаю, как она опускает взгляд на свои колени и перелистывает старый экземпляр книги в поисках чего-то, что, как она знает, спрятано внутри. Когда находит это, то замирает, склонив голову и обхватив края пальцами с оранжевыми ногтями.

Элла поднимает на меня глаза, и ее улыбка становится лучезарной в свете фонаря.

«Ты редко побеждаешь, но иногда это случается».

Мы играем еще одну партию в «Эрудит».

Мы все сидим вместе, ведем обычную беседу, шутим и играем в настольные игры, после того как съели самую вкусную грудинку, которую когда-либо готовили, а книга лежит рядом с нами, как тихое напоминание.

И каким-то образом, даже несмотря на разрушенные стены, расстеленные брезенты и неокрашенную штукатурку…

Благодаря Элле этот дом наконец-то чувствуется настоящим домом.