Поймать солнце

ГЛАВА 38

ЭЛЛА

Проходит месяц, и весна сменяется жарким летом.

Большую часть времени я остаюсь с Бринн, сплю в ее свободной спальне. Иногда пробираюсь в ее комнату по ночам и забираюсь к ней в постель, одиночество когтями впивается в меня, кошмары омрачают мои сны.

Она не прогоняет меня. Просто держит меня за руку, и мы плачем вместе.

На прошлой неделе Риккардо переехал к моей матери, так что я не чувствую себя слишком виноватой за то, что мне нужно пространство. Жить через дорогу от Макса было слишком больно. Жить в нескольких ярдах от места убийства было слишком тяжело для моего сердца, которое еще не до конца зажило.

Теплым июньским вечером я сижу за черным обеденным столом в эклектичном стиле и ковыряюсь вилкой в куске пастушьего пирога. Он напоминает коричневую кашицу, но те несколько кусочков, которые мне удалось проглотить, на вкус великолепны. Гораздо лучше, чем мамины запеканки.

Пит смотрит на меня через стол.

— Мы добавили морковь специально для тебя, — говорит он.

Мой желудок сжимается.

Карандаш в горшочке стоит на прикроватной тумбочке в комнате для гостей, как постоянное напоминание обо всем, что я потеряла.

— Спасибо. Я ценю это.

— Тебе стоит поговорить с ним, Элла-Белла, — говорит Мэтти.

Я резко вдыхаю, вилка со звоном падает на тарелку.

У меня сводит челюсти, руки дрожат, сжимаясь на коленях.

— Папочка, — перебивает Бринн, нежно прижимаясь своим коленом к моему. — Это сложно.

— Да. Это сложнее, чем собрать кубик Рубика в темноте. — Мэтти отправляет в рот зеленую фасолину. — Но нет ничего невозможного. Я это делал. Не это, конечно, боже правый. Я имею в виду кубик Рубика. Доказательство гордо красуется над нашей кроватью в стеклянной витрине.

Я невольно улыбаюсь.

— Я пыталась… но он сказал, что ему нужно пространство, — бормочу я. — И время.

Бринн ласково гладит меня по спине.

— Я думаю, нам всем нужно время, — говорит она срывающимся голосом. — Я все еще не могу поверить, что его больше нет. Не могу осознать, что он был здесь, а теперь его нет. И не только это. Мы остались с ужасной правдой о том, что он сделал перед тем, как уйти. — Она убирает от меня руку. — Мне кажется, что я скорблю о его потере во многих смыслах. У Маккея были свои недостатки, но я никогда не думала, что он… Боже, я никогда…

— Я знаю, — говорю я.

— А Макс… я даже не могу представить, как он все это переживает. — Слезы текут по ее щекам, когда она накалывает вилкой картофельное пюре.

Я видела Макса на похоронах.

Ну, это были скорее поминки. Тело Маккея еще не перестало быть уликой, поэтому дата похорон еще не определена. От одной только мысли об этом у меня внутри все переворачивается.

Макс был без эмоций.

Оцепеневший.

Его отец был в ужасном состоянии и рыдал на протяжении всей церемонии.

Солнце в тот день было особенно теплым и ярким, что еще больше усугубляло ситуацию. Я подошла к Максу, прежде чем он ушел, взяла его за локоть, останавливая его отступление. Когда наши глаза встретились, на его лице отразилась боль. Возможно, он видит Джону, когда смотрит на меня, так же как я видела Маккея, когда смотрела на него. Я не могла винить его за это.

И до сих пор не могу.

— Макс… пожалуйста, — умоляла я хриплым шепотом, не в силах отпустить его локоть. — Мне так жаль. Так невероятно жаль.

Он посмотрел на контакт, сглотнул, затем снова посмотрел на меня.

— Ты невиновата, — сказал он ровным тоном. Казалось, боль сделала его без эмоциональным. — Мне тоже жаль.

— Может быть, мы сможем провести какое-то время вместе, — попыталась я. — Поговорить.

— Да… когда-нибудь, — ответил он. — Не сегодня.

Я кивнула сквозь слезы.

— Я понимаю.

Макс не отстранился, пока мы смотрели друг другу в глаза, а я все крепче сжимала его руку. Он на мгновение опустил взгляд на траву, прежде чем поднять на меня глаза.

— Элла… Я знаю, что ты тоже жертва. Бринн рассказала мне, что случилось у обрыва. Что мой брат сделал с тобой. — Его глаза наконец-то заблестели кристальной печалью, а голос надломился. — Я… я пытаюсь… переварить все. Изо всех сил пытаюсь…

— Да, — выдохнула я. — Я знаю.

— Мне просто нужно немного пространства. Время. Я хочу поговорить с тобой, правда, но у меня даже нет слов…

Я отпустила его локоть, приподнялась и обняла его за шею.

— Я знаю, Макс. Прости меня за все. Я должна была сказать тебе правду.

— Я понимаю, почему ты этого не сделала, — выдохнул он в мои волосы.

— Пожалуйста, не ненавидь меня.

— Я никогда не смогу ненавидеть тебя.

Мы обнимали друг друга, пока с церемонии на открытом воздухе не потянулись люди в черных платьях, черных костюмах, с прижатыми к носу носовыми платками.

Макс отстранился первым, убирая мои руки со своей шеи, и из его горла вырвался сдавленный звук.

— Мне нужно идти, — прошептал он. — Но… у меня кое-что есть для тебя.

Я моргнула, шмыгнула носом и вытерла слезы.

Потом я наблюдала, как он сунул руку в карман и вытащил сложенную записку.

— Я написал это для тебя утром того дня, когда… — Его голос затих, а слезы заблестели на его лице на солнце. — Я написал это для тебя.

Я потянулась за запиской, кивая, чувствуя, как колотится мое сердце и сжимается грудная клетка.

— Спасибо.

Бросив на меня последний измученный взгляд, он посмотрел себе под ноги, затем зашагал прочь, встретившись на парковке со своим отцом.

Я смотрела вслед их машине, когда она отъехала и исчезла на улице, а записка дрожала в моей руке. Тяжело вздохнув, я открыла ее и прочла знакомый почерк.

Как поймать солнце

1. Стратегия? Пока не сформулировал, но главное — настойчивость. Позже мы вернемся к этому вопросу.

2. Как только разберусь, как это сделать, то уже никогда не отпущу. Я буду греться в этом сиянии, позволю ему согреть меня, наполнить меня, и, черт возьми, даже позволю ему сжечь меня. Невелика цена за вечное солнце.

3. Ты — мой вечный горизонт, Солнышко. Я никогда не перестану гнаться за твоим светом.

Это не тот структурированный список, который ты ожидала. Моя муза в последнее время как-то отдалилась. Но и ты тоже.

Вернись ко мне.

— Макс.

Я рухнула на траву, прижимая записку к груди, и мои слезы потекли ручьем, намочив бумагу.

Теперь она сложена и лежит под белым камнем, рядом с горшком с карандашом. Это все, что у меня сейчас осталось от него: его прекрасные слова, драгоценный камень и маленький терракотовый горшок.

Я смотрю на двух мужчин за столом, атмосфера вокруг тяжелая и напряженная. Самое приятное в семье Фишер то, что напряженные моменты никогда не длятся долго, их всегда прерывают шуткой, глупым танцевальным движением, музыкой или словами любви.

— Могу я дать тебе небольшой совет? — спрашивает Мэтти, откладывая вилку и складывая руки на столе.

— В лучшем случае это будет что-то тривиальное, — добавляет Пит с ухмылкой.

— Такой умник, — огрызается Мэтти.

— Еще бы, дорогой муженек.

— Никто не знает, что это значит. Что это вообще значит? — Он обводит взглядом стол, но мы все пожимаем плечами.

К черту советы. Я уже улыбаюсь.

— В любом случае, — продолжает Мэтти, бросая добрый взгляд на своего мужа, а затем поворачивается обратно ко мне. — Мой тривиальный совет таков: «Любовь превыше всего».

Я моргаю, глядя на него, и эти слова оседают в моем сердце.

— Всякий раз, когда этот болван выводит меня из себя, я повторяю это снова и снова.

— Ну, спасибо, — ворчит Пит.

Мэтти ухмыляется.

— Но, если говорить серьезно, Элла-Белла, помни об этом. Любовь превыше всего. Ты горюешь, потому что любовь случилась. Ты истекаешь кровью, потому что любовь вонзила в тебя свои мерзкие, но прекрасные когти. Ты плачешь, потому что любовь переполнила тебя, и теперь ей некуда деваться. — За столом воцаряется тишина, когда он смотрит мне в глаза, и его улыбка смягчается. — Любовь всегда причиняет боль, дорогая. Это цена, которую мы платим за то, чтобы испытать ее. Иногда эта боль незначительна, а иногда настолько велика, что способна свернуть горы. В любом случае, это больно. Ты должна воспринимать это как жестокий дар. Ничто хорошее в жизни не дается бесплатно. Всегда есть жертвы и тяжелые удары. И даже если мы никогда полностью не оправимся от этих ударов, мы можем ценить любовь, пока она была еще сладкой и незапятнанной. В конце концов, она была первой. Она — проводник для каждой грубой, страстной, уродливой душевной боли, которую мы испытываем в этой жизни.

Я даже не замечаю, что под столом мы с Бринн держимся за руки, наши пальцы переплетены, а ладони крепко сжаты. Я смотрю на нее и вижу, что она плачет. Тихие слезы текут по ее лицу.

И понимаю… что я тоже плачу.

Я киваю и выдавливаю из себя вымученную улыбку, шмыгая носом, мои губы дрожат.

Я вспоминаю летний день на качелях. Облака похожие на сахарную вату. Забавную гусеницу, ожидающую превращения в великолепную бабочку. Солнечный свет, ласкающий меня, как теплое объятие.

И в центре всего этого — мальчик.

Мальчик с ямочками на щеках, с нежностью в безоблачных голубых глазах и оранжевым цветком в руке.

«Он яркий, как солнце. А солнце яркое, как ты».

Да.

Первая любовь.

Юная, нежная, прекрасная любовь.

Жизнь продолжается и бросает холод в лицо, но это никогда не погасит тепло той первой искры.

В глазах Пита блестят слезы, когда он обнимает Мэтти за плечи и прижимает его к себе.

— Ты не можешь вернуться назад, дорогая, — говорит он мне. — Ты не можешь ничего изменить. Прошлое не вернешь. Если веришь, что это возможно, то никогда не двинешься вперед.

— Так что, — добавляет Мэтти, — остается только одно.

— И что же? — спрашиваю я, вытирая слезы на щеках.

Он тянется через стол, берет мою руку в свою и сжимает.

— Исцелиться.