Поймать солнце

ГЛАВА 7

МАКС

Каждый день после школы в течение следующих нескольких недель Элла проходила три мили до города, в черной шапочке и с оранжевым рюкзаком, чтобы вернуться спустя несколько часов измученной, побежденной и выдохнувшейся. После той вечеринки у костра мы едва ли перемолвилась словом, но я слышал от Маккея, который слышал от Бринн, что она подает заявки на работу.

Сегодня я попытался сделать ее дорогу в город более приятной.

Почему?

Пока не знаю.

Может быть, я просто вспоминаю ту маленькую девочку, которую когда-то знал, и задаюсь вопросом, есть ли она еще где-то там. А может, столкнулся с таким количеством проблем в жизни, что стал склонен искать их решения. Элла — это загадка. Она — пазл с недостающими кусочками, и чем больше времени провожу с ней, тем больше мне кажется, что я нахожу новые фрагменты. Осталась ли она той девочкой с мегаваттной улыбкой и заразительным смехом, которая находила радость в книгах и бабочках? Или жизненные невзгоды погасили ее свет?

Я вижу проблески.

И это заставляет меня верить, что прежняя Элла не угасла окончательно.

Я выдергиваю сорняки в огороде на переднем дворе, когда замечаю, как она выходит из своей двери на крыльцо, которое занимает всю длину дома, отделанного простым темно-серым сайдингом и с темными ставнями. Это такой же дом в стиле ранчо, как и мой, только в гораздо лучшем состоянии. Наш дом наполовину достроен, частично закончен и полон злобных призраков.

Кроссовки Эллы стучат по деревянным доскам, когда она сбегает вниз по четырем ступенькам, ведущим на заросшую лужайку перед домом. Я делаю вид, что поглощен выдергиванием сорняков и разгребанием земли, но приподнимаю подбородок, когда провожаю ее взглядом из-под кепки «Гриззлис». Сначала она ничего не замечает, сосредоточившись на облаках, парящих в тало-голубом небе, обеими руками вцепившись лямки рюкзака.

Затем девушка замирает, присматривается повнимательней. Резко остановившись, наклоняет голову вправо и просто стоит на месте, неподвижно, как столб, спиной ко мне. В тот момент, когда поворачивается, я опускаю голову и возвращаю свое внимание к садовой грядке. Мое сердцебиение учащается, когда слышу хруст гравия под подошвами ее кроссовок. Она направляется в мою сторону.

— Макс.

Я притворяюсь равнодушным, не удосуживаясь поднять взгляд.

— Привет, Элла.

— Не знаешь, кто поставил этот велосипед на моей территории?

Пряча улыбку, я провожу тыльной стороной предплечья по губам, чтобы стереть капельки пота, когда встаю с корточек.

— Нет. Наверное, Шеви.

Элла поворачивается и смотрит через дорогу на участок Шеви, где царит механический хаос. Старые автомобили, находящиеся в разной степени разрушения, разбросаны по участку, их кузова выцвели и побиты непогодой. Двигатели раскурочены, шины сложены в башни, а столы загромождены инструментами и покрыты масляными пятнами. Девушка задумчиво хмурится, а затем снова переводит взгляд на меня.

Я смотрю на нее в ответ, вытирая руки о грязные штаны.

— Хм, — бормочет она. — Это очень мило с его стороны.

— Он хороший парень, — говорю я, кивая в знак согласия. — Не все в этом городе хотят сделать твою жизнь несчастной.

Мы задерживаем взгляд, и я надеюсь, что она уловит мой скрытый смысл.

Признаюсь, ее резкий уход с вечеринки меня немного… задел. Я думал, что у меня высокие стены, но если у меня стены, то у Эллы — бетонные крепости, с разводным мостом и рвом, кишащим метафорическими монстрами, чтобы держать людей на расстоянии.

И это, как ни странно, очень притягательно.

Девушка прочищает горло, натягивая шапку на лоб. Ее ногти окрашены в солнечно-оранжевый цвет, что контрастирует с ее обликом грозовой тучи.

— Да. Наверное. — Пнув несколько камней, она начинает отходить. — Передай ему спасибо… если увидишь раньше меня.

— Хорошо. Передам.

Элла поворачивается к своему двору, где к деревянным перилам крыльца прислонен велосипед. Он рубиново-красный, свежевычищенный, с наполненными воздухом шинами, и совершенно исправен. Он много лет простоял без дела в нашем гараже, и я подумал, что кто-нибудь может им воспользоваться.

Пока она бредет к дому с целым рядом брелоков на рюкзаке, я выпрямляюсь и окликаю ее.

— Элла.

Она останавливается и смотрит на меня через плечо.

— Да?

— Может э-э… — Я почесываю затылок, не зная, что сказать. Но я хочу что-то сказать. — Может сходим в кино завтра, если хочешь?

Девушка не моргая смотрит на меня пустым взглядом, как будто понятия не имеет, что такое кино.

— В кинотеатр. Знаешь, в то заведение на Рихтер-авеню, где установлен огромный экран и проектор, пахнет попкорном с маслом и…

— Я знаю, что такое кино. — Она выглядит совершенно невеселой. — Я занята. Извини.

— Может, в другой раз.

— Я всегда занята. — Элла прищуривает на меня свои нефритово-зеленые глаза и с подозрением наклоняет голову. — Подожди. Ты что, опять со мной флиртуешь?

Я фыркаю, складывая руки на груди.

— Определенно нет.

— Ла-а-адно. — Она растягивает слово, испытующе глядя на меня. — Но ты все еще хочешь быть моим другом?

— Конечно. Почему бы и нет?

Ее брови взлетают вверх.

— Я могу составить список. Тебе нравятся списки? Я люблю списки.

— Давай. Я заинтригован. — Сгибаю руки и не упускаю из виду, как ее внимание на мгновение переключается на мои мышцы, прежде чем она снова переводит взгляд на мое лицо. — Ухмыляясь, я добавляю: — Раз уж ты взялась за это, добавь в этот список оценку моих бицепсов. Я бы с удовольствием узнал, как они выглядят.

Краска заливает ее красивые бледные щеки, а глаза вспыхивают. Затем девушка разворачивается, волосы развеваются из-под шапочки, и стремительно удаляется.

— До свидания, Макс.

— Увидимся. — Я салютую ей в спину двумя пальцами, а затем возвращаюсь на свое место в саду.

Элла пролетает мимо на своем новом велосипеде несколько мгновений спустя, как раз в тот момент, когда за моей спиной захлопывается сетчатая дверь. Когда поворачиваюсь, то вижу своего отца, опирающегося на трость двумя руками, смотрящего на облако пыли, оставленное шинами Эллы.

— Привет, пап.

Сегодня он выглядит лучше. Трезвый. Передвигается.

Облегчение охватывает меня, когда я вижу его слишком большие вельветовые брюки и наполовину заправленную фланелевую рубашку. Отец худой и хрупкий, но в его глазах появляется подобие искры, когда он смотрит в мою сторону.

Сегодня хороший день. Я живу ради таких хороших дней.

— Она кажется милой девушкой, — замечает он, наклоняя голову к гравийной дороге, и его тонкие волосы развеваются от дуновения ветерка.

— Милая — это не то слово, которое я бы использовал. Скорее… угрюмая. Неприступная.

Назойливо интригующая.

— Ха. — Отец делает шаткий шаг вперед, затем смотрит на голубое небо с белыми вкраплениями облаков. — Твоя мать… она тоже была увертливой. Трудно поймать. Еще труднее удержать.

Я напрягаюсь при упоминании матери.

— Меня не интересует Элла в таком смысле.

Нет.

Конечно, возможно, я пытался поднять ей настроение у костра в прошлые выходные. И да, конечно, я считаю ее красивой. Так и есть. Она — фарфоровая статуэтка, которая стоит на верхней полке, в недоступном месте, только для показа. Пыльная и находящаяся в тени. Хрупкая. Люди смотрят на неё с любопытством и восхищением, но не осмеливаются прикоснуться.

Но она меня не интересует.

Не в этом смысле.

О романтических отношениях для меня не может быть и речи, и, учитывая ее реакцию на мой безобидный флирт, Элла во многом согласна со мной.

Такова реальность.

— Я никогда не видел тебя с девушками, Максвелл, — говорит мне папа с мрачным выражением лица. — У твоего брата есть девушка. Ты такой же симпатичный. Я хочу этого для тебя.

— Я в порядке. Я всегда занят. — Поправив бейсболку, я взмахиваю рукой в воздухе, демонстрируя плоды своего труда.

Отец делает еще один медленный шаг вперед и бросает взгляд на огород, где растут фасоль, репа и капуста. Крошечная искорка в его глазах гаснет. Оглянувшись вокруг, он несколько раз моргает, вглядываясь в сияющую зелень травы, ухоженные хризантемы и выполотые клумбы, словно видит все это в первый раз.

— Макс… — От волнения у него перехватывает горло, и он пошатывается. — Это слишком, сынок. Я чувствую… — Он почти задыхается. — Я чувствую, что подвел тебя.

Я хмурюсь, снимаю бейсболку и убираю со лба растрёпанные волосы.

— Это не так. Мне нравится этим заниматься.

— Ты должен наслаждаться молодостью. Вечерами с друзьями, прогулками на лодке по озеру, походами, девушками.

— Это все для Маккея. Меня все устраивает.

Его голова качается туда-сюда, он с усталым вздохом ошеломленно смотрит на фасад дома.

— Мы так и не закончили, — тихо говорит отец. — Это одно из моих самых больших сожалений.

Я стискиваю зубы, следя за его взглядом.

Много лет назад, незадолго до несчастного случая и последующего ухода мамы, я, папа и Маккей начали строить этот дом с нуля. Это должен был быть наш семейный проект, труд любви. Мы проводили выходные, работая над ним — пилили, забивали и смеялись под теплым солнцем. В фундамент закладывались не только кирпичи и раствор, но и надежды, мечты и представления прекрасного будущего. Идея заключалась в том, чтобы создать не просто здание, а настоящий дом.

Теперь полуразрушенное строение — лишь оболочка того, чем оно должно было стать, как и наша семья. Каждая балка, каждая недостроенная комната хранит в себе разбитую мечту. Печальное воспоминание. Хотя дом стоит недостроенным, он пригоден для жизни. Нам удалось установить крышу до того, как все развалилось, а стены, хотя и неокрашенные, и необработанные, обеспечивают надежную защиту от непогоды. Слой прочного пластикового покрытия, прикрепленный с внутренней стороны каркаса, служит одновременно изоляцией и защитой от ветра и дождя.

Дом стоит на прочном фундаменте. Доски пола могут скрипеть под ногами, а водопровод протестующе стонать, но свет горит, а вода течет горячая и холодная. Мы с Шеви установили дровяную печь, которой хватает не только на приготовление пищи, но и на то, чтобы в холодное время года не замерзнуть. Незастекленные окна временно заделали прозрачной пленкой, которая пропускает свет и защищает от непогоды. Мы сделали дом пригодным для жизни с помощью быстрых мер — пластыря на глубокой ране.

Я бросаю косой взгляд на отца, его лицо испещрено морщинами от бремени и сожаления. Я чувствую его печаль. Чувствую его боль. Физически он никогда не сможет достроить этот дом, а Маккей не заинтересован в этом. Остаюсь только я. А без финансовых средств или лишней пары рук, которые могли бы мне помочь, дом, скорее всего, так и останется недостроенным. Я смирился с этим, поэтому делаю все, что в моих силах: поддерживаю порядок в саду и слежу за тем, чтобы овощи оставались спелыми и здоровыми.

Маккей говорит, что я полирую дерьмо.

А я говорю, что питаю надежду.

Отец смотрит в небо, щурится на солнце, все еще качая головой, словно горящий маяк чем-то его лично обидел. Кажется, что он ненадолго отключается, потом бормочет:

— Пожалуй, я приготовлю лодку. Найди мне рыболовные сети, ладно?

Должно быть, я ослышался.

— Что?

— Сети. Я… — Подняв руку ко лбу, чтобы заслониться от солнечных лучей, он в замешательстве щуриться. Затем несколько раз моргает, прежде чем повернуться и посмотреть на меня. — Пойду, вздремну.

Он ковыляет обратно в дом, и дверь снова захлопывается.

Я хмурю брови. Видеть отца не в себе и не понимающим, что происходит, не так уж и ново, но он выглядел вполне вменяемым. Трезвым. Полагаю, когда ты почти десять лет борешься с алкоголизмом, несколько винтиков просто обязаны открутиться.

Сделав длинный вдох, я поднимаю глаза к желтому солнцу и позволяю теплу омыть меня. Прекрасный октябрьский день, работа во дворе закончена, папа проходит детоксикацию, а Элле не нужно идти пешком шесть миль. Я не знаю, чем занимается Маккей, но, скорее всего, трахается. Так что все хорошо.

Пока что.

Я ополаскиваюсь из шланга для полива, затягиваю шнурки на кроссовках и направляюсь к озеру на свою ежедневную пробежку.