Поймать солнце

ГЛАВА 20

МАКС

Я сошел с ума.

Безумие овладело мной, заразив абсурдной идеей вернуть к жизни этот дерьмовый дом. Не знаю точно, что на меня нашло за несколько дней после концерта, но однажды утром я проснулся с горячим желанием закончить то, что мы с отцом начали много лет назад. Возможно, дело в Элле. Она позволила мне поверить, что сломанные вещи не всегда должны оставаться в руинах.

Например, мое сердце.

А теперь… этот дом.

В мимолетном разговоре с соседом, Шеви, я упомянул о расцветающей идее, думая, что он посмотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Но он этого не сделал, а лишь спросил:

— Когда начнем?

Я быстро понял, что реставрация — это не шутка. Это тяжело, изнурительно и отнимает много времени. Проще позволить чему-то сгнить, чем восстанавливать его.

Но когда я смотрю через дорогу на Эллу, крутящую педали на своем красном велосипеде, с солнцем в волосах и улыбкой на губах, я понимаю, что нет ничего невозможного.

Девушка останавливается перед моим двором и ставит обе ноги на землю.

— Привет, — приветствует она меня. Улыбка не сходит с лица, несмотря на то, что я был в двух секундах от того, чтобы поцеловать ее на прошлой неделе на музыкальном фестивале. К счастью, я не позволил нам томиться в неловкости, поэтому в понедельник утром перед школой прикрепил на окно ее спальни список:

Причины, по которым тебе не стоит избегать меня вечно:

1. Ты будешь слишком скучать по моим удивительным спискам.

2. С кем ты будешь играть в палочки Винни-Пуха? Сама с собой? Отстой, и ты это знаешь.

3. Мы так и не занялись армрестлингом. Жизнь, наполненная сожалениями — это жизнь, прожитая впустую.

— Макс.

Это было глупо, но, похоже, подействовало. Элла обедала со мной у ивы в школе в тот день и каждый день после этого. Я больше не пытался ее поцеловать, хотя только об этом и думал. Хотя я примирился со своими изменчивыми и растущими чувствами к Элле, но понимаю, что ее стены более прочны, чем мои. Как и в этом старом доме, потребуется время и терпение, чтобы починить то, что сломано, и построить что-то новое.

— Что делаешь? — спрашивает она, глядя на инструменты, разбросанные по лужайке перед моим домом.

— Ремонтирую дом.

Ее брови взлетают вверх до линии роста волос.

— Правда?

— Шеви предложил мне помощь. Он ремонтировал огромный дом в миле отсюда, так что знает свое дело, и у него есть тонна оставшихся материалов. Маккей тоже предлагал, но я на это не особо надеюсь. — Я подбрасываю молоток в воздух, подкручиваю его, а затем ловлю за ручку. — Думаю, на это уйдут месяцы, может, даже годы, но в конце концов все получится. Прогресс неизбежен, когда принимаешься за работу.

Из соседнего двора к нам трусцой приближается Шеви в бейсболке, надетой задом наперед, и в заляпанной жиром майке. Он весь в татуировках, по сравнению с которыми моя единственная татуировка просто позор. Шеви за тридцать, живет один, и у него всегда тысяча проектов одновременно: ремонт автомобилей, перестройка дома, ландшафтный дизайн, да мало ли что еще.

— Привет, дорогая. — Он кивает Элле, когда подходит к ней, из-под кепки выбиваются несколько прядей медово-русых волос. — Макс нанимает тебя поработать?

Она морщит нос, переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, я еду в город, чтобы выпить кофе с Бринн. На данный момент я отказалась от поисков работы, так что лучше утоплю свои печали в смертельном количестве эспрессо.

— Это сработает, — говорит он.

— Кстати, спасибо за велосипед. Извини, что до сих пор не поблагодарила.

Я моргаю. Упс.

— Не за что. — Шеви смотрит на меня и разворачивает бейсболку козырьком вперед. — Я починил ее и подарил Максу много лет назад, когда он был еще ребенком. И рад, что кто-то снова им пользуется.

Я ничего не говорю, просто смотрю на Эллу и потираю затылок.

В ее глазах появляется понимание. Сжав губы, она медленно кивает, не сводя с меня взгляда.

— Да, — бормочет она. — Я тоже рада.

Звук открывающейся позади нас двери заставляет меня резко обернуться, и мое внимание приковывается к отцу, который, прихрамывая, спускается по ступенькам крыльца.

Он опирается на трость, его брюки на два размера больше и свисают с бедер.

— Это та красотка, которую ты водил на танцы? — интересуется он, указывая на Эллу.

Все мои миры сталкиваются. Я запинаюсь, не зная, что ответить, у меня перехватывает горло.

— Да, папа. Это Элла. Она живет через дорогу.

Элла бросает свой велосипед и идет через двор.

— Приятно наконец-то познакомиться с вами, мистер Мэннинг.

— Зови меня Чак. — Его лицо озаряется. — Мой сын подарил тебе цветы?

Вздохнув, я потираю область между глаз и желаю скорейшей смерти.

— Папа, перестань. Ей уже пора уходить.

— Вообще-то да, — отвечает Элла. — Оранжевые розы.

— Оранжевые? — Он хмурится. — Интересно. Никогда не видел таких раньше.

— Это мой любимый цвет.

— Тебе идет. Эй, почему бы тебе не прийти на ужин в эти выходные? Я приготовлю грудинку.

Широко распахнув глаза, я бросаюсь вперед, вставая между отцом и Эллой. Она ни за что не придет к нам на ужин. Лучше я возьму кредитную карту и отправлю ее первым классом в Италию, чтобы попробовать самую настоящую и дорогую итальянскую кухню, какую только смогу найти, чем подвергать ее риску оказаться внутри этого позорного дома и папиных пьяных выходок. Ни за что.

— Элла не ест грудинку.

Девушка хмыкает.

— Я люблю грудинку. Спасибо за приглашение. Завтра я свободна.

— Нет, не свободна. — Я поворачиваюсь к ней лицом, в моих глазах мольба. — У нас же есть одно дело.

— Какое дело?

— Дело с… этой штуковиной. Не могу поверить, что ты забыла об этом.

Шеви пытается прийти мне на помощь.

— Я помню об этом. Это круто. Ты не можешь это пропустить.

Элла смотрит на нас троих, грызя ноготь большого пальца. Ее плечи опускаются, и мне кажется, что она вот-вот уступит. Но затем девушка выпрямляется, улыбается во весь рот и кивает моему отцу.

— Я приду в шесть. — Она машет рукой и удаляется.

Черт.

Папа выглядит невероятно счастливым. Новообретенный блеск в его глазах должен был бы вызвать у меня чувство облегчения, если бы на меня не свалилась куча проблем с контролем ущерба. Шеви бросает на меня извиняющийся взгляд, прежде чем я бросаюсь бежать за Эллой и ее велосипедом.

— Элла, подожди.

Девушка игнорирует меня и начинает крутить педали, ее темп медленный и вялый, пока она едет вверх по склону.

— Элла. — Я бегу рядом с ней, наблюдая, как ее рыжеватые волосы развеваются за спиной. — Ты не можешь прийти к нам на ужин. Папа не готовил уже десять лет. У нас даже нет настоящей духовки. — От стыда у меня горят щеки, но я продолжаю преследовать ее, и перехожу на бег, когда она набирает скорость.

— Думаешь, я вправе судить? — насмехается она, уже запыхавшись. — Я до сих пор живу на коробках, потому что терпеть не могу разбирать свои старые вещи.

— У нас почти нет стен.

— Ничего страшного. Я буду слишком занята поеданием грудинки, чтобы обращать внимание на стены.

— Я серьезно. Я приглашу тебя поужинать, если ты действительно хочешь пойти со мной на свидание. — Она искоса смотрит на меня. — Есть одно местечко на Брэкстон. У них отличное ризотто.

— Я предпочитаю грудинку.

— Черт возьми, Солнышко. Притормози, чтобы мы могли поговорить.

— Нельзя опаздывать на кофе. — Элла смотрит на меня, потом на мои быстро двигающиеся ноги, словно не может поверить, что я успеваю за ней. Она крутит педали быстрее. — Увидимся завтра в шесть. — Набрав скорость, она изо всех сил едет впереди меня, пока я не сдаюсь и не останавливаюсь посреди дороги.

Я провожу обеими руками по лицу, размышляя, смогу ли войти в историю, отремонтировав дом за двадцать четыре часа.

К черту мою жизнь.

Я должен положить этому конец.

Как только я вижу, что Элла подъехала к дому в сумерках и припарковала велосипед у дома, я надеваю ботинки. Жду несколько минут, пока она устроится внутри, а сам вышагиваю по гостиной, выглядываю через незастекленное окно, опускаю дешевые рулонные жалюзи и выбегаю через парадную дверь. Папа спит. Скорее всего, он будет спать и завтра, когда Элла приедет к нам за воображаемой грудинкой. И это если он не напьется виски до потери сознания.

Ужас от такого вероятного сценария заставляет меня перебежать улицу в рекордно короткие сроки.

Добравшись до ее крыльца, я тихонько стучу. Шаги приближаются, и дверь открывает женщина средних лет, одетая в нежно-розовый комплект домашней одежды. Зеленые глаза, чуть темнее, чем у Эллы, вспыхивают, когда она замечает, что я стою в дверях, засунув руки в карманы.

— О, привет.

— Здравствуйте. — Я вспоминаю о своих манерах и делаю шаг вперед, протягивая руку. — Макс Мэннинг.

Она приветствует меня удивленной улыбкой.

— Кэндис. Ты ищешь Эллу?

— Да. Она дома? — Я знаю, что она дома, но не хочу, чтобы от первого реального общения у матери Эллы создалось впечатление, что я преследую ее, поэтому стараюсь выглядеть равнодушным.

— Только что вернулась. Она в своей комнате.

— Спасибо.

— Макс, — окликает Кэндис, прежде чем я прохожу по коридору. — Очень приятно наконец-то встретиться с тобой не только вскользь. Я так и не поблагодарила тебя за то, что спас жизнь моей дочери в тот день на озере.

— О, эм… — Я запинаюсь, почесывая затылок. — Я рад, что оказался там. Нужное место, нужное время.

— Вы двое стали близки, да?

— Довольно близки. Мы друзья.

— Ты подарил ей эти розы? — Она переводит взгляд на кухонный стол в смежной комнате, где в лазурно-голубой вазе стоит слегка поникший букет.

Эти чертовы цветы преследуют меня.

Я поджимаю губы и киваю.

— Ну, они прекрасны. — Она ярко улыбается. — Дайте мне знать, если я смогу приготовить для вас двоих какую-нибудь еду.

— Я ценю это. Но не задержусь надолго… Мы просто работаем над одним проектом. Для школы. — Когда она провожает меня еще одной теплой улыбкой, я иду по короткому коридору, пока не оказываюсь перед закрытой дверью. Здесь три закрытые двери, но на этой висит деревянная табличка в форме лошади, на которой печатными буквами написано имя Эллы.

Бинго.

Я забываю постучать и распахиваю дверь спальни.

И тут же замираю.

Элла поворачивается ко мне лицом, на ней только кружевной черный лифчик и такие же трусики. Девушка смотрит на меня, разинув рот от удивления.

Что касается меня, то я просто стою и пялюсь на нее, не двигаясь, мои губы сами собой раздвигаются от шока. Больше, чем от шока. Мой взгляд медленно скользит по ее изгибам и алебастровой коже, а затем возвращается к ее лицу и спутанным волосам, пропитанным статическим электричеством.

Я все еще не двигаюсь.

Не. Двигаюсь.

— Макс, уходи! Боже! — кричит она, ее щеки пылают. Инстинкт заставляет ее схватить с матраса стеганое одеяло и завернуться в него, как буррито.

— Точно. Черт. Прости. — Все еще не двигаюсь.

Она швыряет в меня тапочкой.

— Господи… ухожу, — лепечу я, быстро выходя из спальни и закрывая за собой дверь. Прислоняюсь к дереву и делаю глубокий вдох, умоляя свои нижние области успокоиться. Когда откидываю голову назад, на меня падает табличка в виде лошади, и все превращается в хаос.

Я возвращаю её на место, затем дверь снова распахивается, и передо мной стоит Элла, одетая в пижамные штаны и майку, надетую задом наперед, бирка торчит в верхней части ее груди.

Я моргаю, глядя на нее.

— Мама впустила тебя?

— Да, — выдыхаю я, делая все, что в моих силах, чтобы очистить свой разум от последних тридцати секунд, но терплю огромную неудачу. — Прости. Мне следовало сначала постучать.

— Думаешь? — Ее щеки и шея покрыты ярко-розовыми пятнами, и девушка избегает смотреть в глаза.

— Могу я войти?

— Нет. — Она сглатывает и скрещивает руки. — Ладно.

Я прохожу мимо нее в спальню и едва не спотыкаюсь о валяющееся на полу одеяло. Опустившись на край матраса, я бросаю на нее взгляд.

— Я привык лазить через твое окно. Дверь — это новый уровень.

— Стучать — стандартный этикет в обоих случаях.

— Принято к сведению. — Я поджимаю губы и наблюдаю за тем, как она порхает по комнате, бросая белье в корзину и складывая учебники в стопки. — Как кофе?

— Было здорово. Бариста там очень крутая. У нее голубые волосы.

— С голубыми волосами невозможно быть ниже среднего.

Она одаривает меня легкой улыбкой, но становится серьезной.

— Энди и несколько парней из школы зашли выпить кофе и поразили меня своей недалекостью, так что это было весело.

Я вздрагиваю.

— Ты ударила их по лицу? Пожалуйста, скажи «да».

— Нет. Мне нравится иметь чистое досье, спасибо.

— Самооборона, очевидно. Само их существование оскорбительно.

Раздается смешок.

— По мнению Энди, он вел себя хорошо, я уверена. Все, что он сделал, это заказал кофе с вишневым сиропом и сделал замечание о том, что хочет сорвать мою вишенку.

— Он сказал, что хочет лишить тебя девственности? — Я встаю с кровати, каждый мускул напрягается, и иду через всю комнату туда, где она стоит у своего стола. Столешница завалена переплетными принадлежностями, стопками бумаги цвета слоновой кости и множеством разнообразных поделок. Это маленький литературный оазис сказок и воображения.

Я скрещиваю руки и смотрю на нее, ожидая ответа.

Элла выглядит невозмутимой.

— Да. Полагаю, когда речь заходит о целях, всегда нужно ставить высокую планку. После того как на прошлой неделе девушка, с которой он встречается, написала на моем шкафчике «шлюха», я сорвалась и сказала им всем, что я девственница. Теперь у них новый интерес — залезть ко мне в штаны.

— Ты, эм… не заинтересована, конечно. — Я явно пытаюсь выудить личную информацию.

Я стою рядом с ней, пока она бесцельно наводит порядок на своем столе, а затем переходит к книжному шкафу. Как будто пытается физически убежать от темы.

— Интересно ли мне лишиться девственности с одним из этих уродов? — В отвращении она морщит нос. — Фу. Нет. Боже.

Меня охватывает облегчение. Я тянусь к ней и слегка обхватываю пальцами ее запястье, отвлекая ее внимание от разбросанных книг. Элла переводит взгляд на мою руку, затем на лицо. Я понятия не имею, что побуждает меня к следующему заявлению, но, вероятно, это как-то связано с тем фактом, что я только что видел ее полуголой, а теперь мы обсуждаем секс.

— Значит… ты девственница.

Она хмурится.

— Не делай вид, что удивлен. Я же говорила тебе, что да.

— Я не знал, изменился ли статус с тех пор, как ты мне в последний раз об этом упоминала.

— Это было всего пару недель назад, Макс. И, если он изменится… ты узнаешь об этом первым.

— Я?

— Конечно. Клянусь. Если я когда-нибудь решусь на это, ты первым узнаешь. Сразу же. Из первых рук.

Я чувствую какой-то скрытый смысл, поэтому прищуриваюсь.

— Почему?

— Потому что… — Она вздыхает, прежде чем отвести взгляд, а затем снова смотрит на меня. На лице отражаются нервы, а на скулах появляется румянец. — Если бы у меня было желание лишиться девственности, то, наверное, с тобой.

Я перестаю дышать.

Кажется, я издаю звук, похожий на удушье.

Обморок и последующее унижение неизбежно последуют за этим, поэтому я тяжело сглатываю и судорожно вдыхаю.

— Со мной?

Моргнув несколько раз, она отстраняется и идет в другой конец комнаты, заинтересовавшись паутиной в углу. Вытащив из ящика тряпку, она смахивает паутину.

— Эта часть не имеет значения.

Прошу прощения?

Я догоняю ее.

— Для меня это имеет значения, Элла. — Ее лицо покраснело, но она излучает холодное спокойствие, возвращая тряпку в ящик и поворачиваясь ко мне спиной. Эта девушка только что окольными путями призналась, что хочет переспать со мной. Тысяча вопросов вертятся у меня на языке, но все, что я могу вымолвить, это: — Почему я?

Элла прочищает горло и слегка пожимает плечами.

— Ну… ты, по сути, мой лучший друг. И я тебе доверяю.

Мое сердце бьется, как птица в клетке, стремящаяся в небо. Ее слова, как солнечный луч, разливаются по моим венам. Тем не менее я стараюсь вести себя невозмутимо, наклоняю голову и изучаю ее прищуренными глазами. Я изучаю ее профиль, когда она поворачивается, а затем складываю руки на груди, пытаясь скрыть самодовольство в своем тоне. — Как правило, секс подразумевает определенный уровень влечения. Я тебя привлекаю, Солнышко?

Ее щеки еще больше розовеют.

— Нет, фу, никогда, — поспешно выпаливает она. — Может, это просто что-то, что нужно сделать в конце концов, и я могла бы сделать это с кем-то, кто не кажется мне отталкивающим.

— Так мрачно.

— Если я дала тебе повод думать, что мои мысли направлены в более веселое русло, то приношу свои извинения. Мне стыдно.

Вздохнув, провожу языком по верхним зубам.

— С твоей стороны очень самонадеянно предположить, что мне будет интересно.

— О, ты бы заинтересовался.

— Почему это ты так уверена?

Она поворачивается ко мне и выгибает бровь.

— Ты восемнадцатилетний натурал. И, несмотря на весь список недостатков моей личности, я не страшилище. Физически я, по крайней мере, на шесть с половиной. Может быть, даже семь. — Она снова пожимает плечами. — И еще, ты сейчас пялишься на мою грудь.

Мой взгляд снова устремляется вверх.

— У тебя на груди маленькая родинка. Я всегда считал ее милой. Она имеет форму тираннозавра.

Элла ерзает, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно. — Она прочищает горло и смотрит в потолок. — Семь с половиной. За интригующую родинку-динозавра. Но на этом все.

Девушка ухмыляется, и я замечаю, как ее взгляд опускается вниз и на мгновение задерживается на моих губах. Она сглатывает, поднимает глаза на меня, затем поворачивается и убегает от меня.

Снова.

— Элла. Ну же. — Я догоняю ее в третий раз, пока она движется по комнате, чтобы застелить постель. Наблюдаю, как она хватает с пола огромное одеяло и накрывает им матрас. — Ты не можешь просто бросить на меня эту бомбу и притвориться, что ничего не изменилось.

— Ничего не должно измениться. Я просто была честна.

— Мне нравится твоя честность. Но честность обычно сопровождается последующим разговором. Ты только что сказала, что хочешь заняться со мной сексом.

Она взбивает подушки, потом хлопает по ним несколько раз, пока они не становятся совсем плоскими, превратившись в сплющенные хлопковые блины у изголовья ее кровати.

— Я этого не говорила. Я сказала, что если бы хотела с кем-то переспать, то, скорее всего, с тобой. Но я также сказала тебе, что умру девственницей, так что делай выводы.

Я смотрю на нее несколько секунд, обдумывая ситуацию. Подсчитываю.

Логика в том, как она высунулась из окна моего грузовика и открыла мне свою душу, плача, пока мы держались за руки, ее сердце истекало кровью, а я собирал осколки и оставлял их себе на хранение.

Наука в том, как она прижималась ко мне на концерте, когда в воздухе витали мои любимые песни, наполняя меня надеждой и обещаниями.

Химия в том, как она загорается ярче любого метеоритного дождя Таурид каждый раз, когда наши глаза встречаются.

Я хорош в подсчетах.

Математические выкладки сводятся только к одному.

Я подхожу к ней сзади, пока мой торс не оказывается почти прижат к ее спине. Пораженная, девушка резко оборачивается, ее ладони взлетают вверх и нежно касаются моей груди. Она не отступает. Просто смотрит на меня широко раскрытыми любопытными глазами, ожидая, что я скажу.

Я стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица. Сдерживаю колотящееся сердце и делаю все возможное, чтобы не выдать дрожь в голосе.

— Ну… в одном ты была права, — говорю я ей, слегка наклоняясь, пока мои губы не касаются кончика ее уха. — Мне было бы интересно.

К черту, я тоже могу быть честным.

Девушка вздрагивает, резко вдыхая воздух, пальцы сжимаются и вжимаются в твердые мышцы моей груди.

Элла любит притворяться, что я ее не трогаю, несмотря на то, что мы держимся за руки, бросаем горячие взгляды, делаем комплименты и флиртуем. Ее отчужденность служит механизмом преодоления, придает ей силы и позволяет выживать. Поэтому я с уважением отношусь к ее отказам и каменным стенам. И позволяю ей притворяться, потому что это то, что ей нужно, чтобы выжить.

Но сейчас она не может притворяться.

Я чувствую жар ее кожи. Вижу, как она прикрывает глаза. Ее дыхание учащается, а грудь вздымается и опускается от предвкушения. Она отзывчива.

Она чувствует меня. Везде.

Наклонившись ближе, я шепчу:

— В этом ты была права, но кое в чем ошибалась.

Ее глаза закрываются.

— В чем? — спрашивает она, затаив дыхание.

Я оставляю нежный, как перышко, поцелуй на ее виске, провожу губами по щеке, а затем шепчу ей на ухо:

— Ты — чертова десятка.

А затем отстраняюсь.

Ее глаза медленно открываются, словно мои слова были наркотиком для ее вен. Она ничего не говорит, просто смотрит, как я удаляюсь. Ее руки медленно опускаются по бокам, пока она покачивается на дрожащих ногах.

— Я зайду за тобой завтра вечером в пять тридцать, — говорю я хриплым голосом, направляясь к двери ее спальни. — Ты не пойдешь к нам домой на ужин. Я приглашаю тебя на свидание.

— Макс…

Я не даю ей договорить и выхожу из комнаты, делая вид, что тот крошечный поцелуй в висок не был величайшим моментом в моей жизни.