Поймать солнце

ГЛАВА 22

ЭЛЛА

Вполне логично, что мы заканчиваем вечер, бросая палочки с моста, пока лунный свет поблескивает на воде. Серебристая рябь смотрит на нас, когда мы наклоняемся бок о бок, а затем мчимся к противоположным перилам.

Смеясь, я показываю вниз на поток.

— Я снова выиграла. В этом ты полный отстой.

— Я и не подозревал, что здесь есть какая-то стратегия.

— Должна быть. Я никогда не видела, чтобы кто-то проигрывал каждый раз.

Макс вздыхает и качает головой, перегнувшись через перила.

— Вода проклята.

— Не с моей точки зрения. — Я прислоняю его к перилам, и наши локти сталкиваются. Даже от малейшего прикосновения меня обдает жаром. Взглянув на него, я пробегаюсь взглядом по его профилю. — Твой отец был… неожиданным, — говорю я. — Он не такой, каким я его представляла.

Его челюсть подергивается, когда Макс смотрит вниз на мерцающий ручей.

— Да. Я давно не видел его таким… трезвомыслящим. — Макс поднимает голову и смотрит в небо. — Я не замечал, чтобы он пил в последнее время. Должно быть, он уже прошел стадию детоксикации.

Я поворачиваюсь, прижимаясь спиной к перилам.

— Он кажется хорошим человеком, который просто сбился с пути.

— Как я и говорил, — соглашается Макс. — Маккей считает, что он безнадежен.

— Твой брат заметно отсутствовал на сегодняшнем ужине, — замечаю я, теребя свой длинный мешковатый рукав. Я надела толстовку Макса поверх своего черного коктейльного платья, ту, которую он одолжил мне на фестивале. Она все еще пахнет им. — Мне жаль, что он не поддерживает тебя.

Мои колени стучат друг о друга, когда резкий ветер бьет нам в лицо, и холодок пробегает по моим голым ногам.

Поворачиваясь в ту же позу рядом со мной, Макс складывает руки на груди и смотрит вниз, на мост.

— Да. Я продолжаю пытаться вернуть его, а он убегает все дальше. Но он — моя семья, поэтому я не сдамся. Кровь гуще воды, понимаешь?

Я прикусываю губу, когда его заявление просачивается в меня, как смола.

— Забавно, но эта фраза должна бы означать прямо противоположное тому, что мы говорим в наши дни.

Макс хмурится и смотрит на меня.

— В смысле?

— В оригинале фраза звучит так: «Кровь завета гуще вод утробы», — говорю я, встречая его взгляд. — Вопреки распространенному мнению, в ней говорится, что отношения, которые мы выбираем, могут быть крепче наших семейных уз. Она подчеркивает ценность связей, сформированных по собственному выбору, а не тех, в которых мы родились.

— Это интересно.

— Да. Всякий раз, когда мне хочется возненавидеть Джону, я стараюсь напомнить себе об этом. Он моя кровь, но он больше не моя семья. Он потерял этот титул, когда нажал на курок. — Я пожимаю плечами, осматривая свои ногти. — На самом деле это не работает. Я все еще люблю его, так что это только заставляет меня ненавидеть себя.

Человеческий разум — безрассудный зверь. Он цепляется за воспоминания и связи, сколько бы логика ни говорила об обратном. Пытаться отделить любовь от обиды, особенно на семью — все равно что пытаться распутать спутанные нити. Одно всегда следует за другим.

— Ты замерзла.

Мои ноги дрожат, а зубы стучат.

— На улице холодно.

— В Мичигане холоднее, — говорит он.

Я не могу не улыбнуться, глядя на него. Память Макса Мэннинга — это стальной капкан.

— Я бы предпочла, чтобы там было холодно.

— Почему? — Его лицо вытягивается, когда он поворачивается, чтобы полностью взглянуть на меня, его брови сдвинуты.

— Это далеко отсюда.

Во всяком случае, я продолжаю убеждать себя в этом. За много миль от этих высасывающих душу воспоминаний, этого осуждающего городка и тюрьмы строгого режима, которая находится всего в трех часах езды — места, куда меня необъяснимо тянет. Подальше от моей матери, которая вложила все силы и сбережения в своего сына-убийцу, а дочь оставила на произвол судьбы.

Но когда я снова разворачиваюсь, чтобы посмотреть на открытое небо, я чувствую, как чья-то рука сжимает мой бицепс и тянет меня назад.

Макс тихо шепчет:

— Но это далеко от меня.

Сердце замирает от укола грусти, и наши взгляды встречаются под лунным светом.

— Макс…

Он опускает руку и достает из кармана мобильный телефон, затем начинает листать. Мгновением позже начинает играть песня.

Я стискиваю зубы, чтобы сдержать эмоции.

— Как она называется?

— «Атомы к атомам» группы «Айз он зе Шор», — говорит он мне, кладя телефон на перила моста. — Хочешь потанцевать?

— Да.

Ответ дается очень легко.

Следующим летом я планирую навсегда покинуть Теннесси и приступить к осуществлению своей мечты о конной ферме. Я накоплю денег на недорогую машину, или, может быть, Шеви подберет мне что-нибудь дешевое, но надежное. Черт, да я буду путешествовать автостопом, если понадобится.

Но если бы Макс попросил меня остаться…

Я не могу не задаться вопросом, будет ли мой ответ таким же легким.

Привет, Солнышко.

Останься.

Именно так он сказал, когда вытащил меня из озера, и эти слова до сих пор проносятся у меня в голове. И я оказываюсь в его объятиях прежде, чем успеваю подумать о них слишком долго. Макс притягивает меня к себе, заглушая холод в моих костях. Он обхватывает меня двумя сильными руками и упирается подбородком в мою макушку. Я прижимаюсь лицом к его груди, и мы начинаем раскачиваться в такт музыке, а видения заснеженного Мичигана тают, превращаясь в картины будущего, похожего на это. Танцы на мостах до скончания веков. Интересно, видит ли он это? Хочет ли этого?

Интересно, хочу ли я этого?

Я поднимаю голову и смотрю на него, опускаю руки ниже, останавливаясь на его бедрах.

— Если бы деньги, время и расстояние не имели значения, и ты мог бы делать все, что угодно… что бы ты сделал прямо сейчас? — спрашиваю я. Я хочу знать его мечты. Был бы он здесь, со мной? Или где-то далеко отсюда, в погоне за другой жизнью? Взбирался бы на гору, нырял в волнующееся море или писал рассказы в уединенной хижине в лесу?

Возможно, Макс хочет увидеть мир. Или хочет изменить его.

— Что угодно? — шепчет он в ответ.

— Да. Все, что угодно.

— Я бы поцеловал тебя, Элла.

Сердце замирает в груди. Как будто светофор переключился с зеленого на красный, позабыв про желтый. Я отступаю назад, с трудом переводя дыхание.

— Что?

— Я бы тебя поцеловал.

— Я тебя услышала.

Парень улыбается и наклоняет голову, поднимая на меня только глаза, а руки опускает по бокам.

— Хочешь, чтобы я лучше объяснил?

Я делаю еще один шаг назад, потом еще. Меня охватывает ужас, хотя я и знала, что это произойдет. Именно так все и начинается. Так все началось у Джоны и Эрин.

Дружба.

Держание за руки.

Поцелуй.

Любовь.

Все умирают кровавой смертью.

Конец.

Паника и ужас сливаются воедино, когда я качаю головой туда-сюда и тяжело сглатываю.

— Я уже говорила тебе… Мне не нужна романтика. Мне это не нужно.

— Но ты хочешь потерять со мной девственность.

Я снова сглатываю. Сильнее. Пытаюсь проглотить то вчерашнее признание в моей спальне и вырвать его из его сознания. Из вселенной. Это было глупо с моей стороны, пусть и честно, и теперь Макс никогда не позволит мне забыть об этом.

— Я не это имела в виду. Это не было бы связано ни с близостью, ни, не дай Бог, с любовью. Это было бы просто…

— Перепих? — Он нахмурился. — На тебя это не похоже.

— Опыт. Опыт с кем-то, кому я доверяю.

— Поцелуи — это тоже опыт. Тебя когда-нибудь целовали раньше?

Я закрываю глаза и продолжаю качать головой, не обращая внимания на то, как внизу живота разливается жар, когда я представляю губы Макса на своих.

— Поцелуи — это другое. Это нечто большее.

Он делает шаг ближе ко мне.

— Твоя логика ошибочна, Солнышко. Если думаешь, что со мной ты можешь заниматься только бессмысленным сексом, ради опыта и не чувствовать большего, я готов разоблачить этот блеф.

Чувства расцветают фейерверком, и я сжимаю бедра вместе.

— Намекаешь, что хочешь большего?

— То, что я хочу, не имеет значения. Это было бы больше. Просто факт.

— Потому что ты такой виртуоз в постели, — говорю я, выдавливая смешок. — У меня не будет другого выбора, кроме как безумно влюбиться в тебя?

Моя попытка пошутить провалилась. В глазах Макса нет и намека на юмор.

Он медленно делает шаг вперед, буравя меня взглядом. И когда мы оказываемся лицом к лицу на этом старом мосту под звездами, Макс поднимает руку и проводит костяшками пальцев по моей челюсти.

— Я не знаю.

Его слова заглушаются ощущением его кожи на моем подбородке. Шершавым большим пальцем парень проводит по моей нижней губе, и я тихо ахаю, закрывая глаза. Его запах проникает в меня, чистый и непорочный. Его прикосновения затуманивают мой разум. Мои ноги дрожат, сердце колотится, и после нескольких ошеломленных секунд его слова наконец-то доходят до сознания.

— Чего ты не знаешь? — выдыхаю я.

— Каков я в постели.

Я медленно открываю глаза.

— Уверена, ты прекрасно осведомлен.

Все, что он предлагает, это жесткое покачивание головой.

Между моими бровями появляется морщинка, когда начинаю понимать, о чем идет речь, и я бормочу:

— Что ты хочешь сказать?

Макс прерывисто выдыхает и наклоняется ближе, его губы касаются моего уха, отчего по спине пробегают мурашки. Затем он тихо признается:

— Я тоже девственник, Элла.

Мир останавливается.

Мой мир замирает.

Я ни разу не задумывалась о том, что Макс Мэннинг в восемнадцать лет может быть девственником, с таким лицом, как у него, с таким сердцем, как у него, с молчаливой силой, способной взять мою мрачную, отвратительную позицию в отношении романтики, раздробить ее на мелкие кусочки и развеять по ветру.

Макс — девственник.

Отстранившись, он смотрит на мои ошеломленные, приоткрытые губы. Ладонью обхватывает мою челюсть, а пальцами скользит по моим распущенным кудрям.

— Я тоже этого не хотел, — признается он, тяжело сглатывая, глаза все еще прикованы к моему рту. — В моей жизни не было места ни девушкам, ни отношениям. У меня слишком много багажа, слишком много обязанностей, слишком много ничего хорошего. — Другой рукой тянется к моей дрожащей ладони и прижимает ее к своей груди. Он держит ее так, и биение его сердца вибрирует в кончиках моих пальцев. — Но для тебя есть место, Элла, — говорит он. — У меня всегда есть все места для тебя, если это то место, где ты хочешь быть.

Слезы наворачиваются на глаза.

Это уже слишком. Этот момент, его слова, мои пальцы, прижатые к его прекрасному сердцу.

Я вырываю руку из его хватки и бегу.

— Элла.

Макс зовет меня вслед, когда мои кроссовки стучат по доскам моста в такт биению моего сердца. Прохладный воздух обжигает мою кожу. Желание подтачивает мою решимость. Нерешительность жуёт меня и выплевывает, и я больше не хочу бежать.

Я медленно останавливаюсь, задыхаясь.

Когда поворачиваюсь к нему лицом, то вижу, что парень все еще стоит на том же месте. Не бежит за мной. Макс не шевелится, но на его лице отражаются и мука, и надежда. Его капюшон откинут назад, а руки прижаты к бокам, словно ему требуется весь его самоконтроль, чтобы удержать ноги на том месте на мосту.

— Останься, — говорит он так тихо, что я почти не слышу его за воем ветра.

Но я слышу.

Я слышу его.

И снова начинаю бежать.

На этот раз к нему. Я бегу к нему. Измученная часть меня бежит рядом со мной с тяжелыми легкими и ноющей грудью, и я пытаюсь обогнать ее в этой душераздирающей гонке, в которой мне никогда раньше не удавалось победить.

Она достойный соперник, но я оставляю ее в пыли.

Я бегу, пока не достигаю его.

Я бегу, пока не обвиваю руками его шею, не приподнимаюсь на носочки и не притягиваю его лицо к своему, когда песня достигает кульминации, и мое сердце выскакивает из груди.

Я побеждаю.

Мой трофей — в том, как он протягивает руки и обхватывает мое лицо. Золотая медаль — в первом прикосновении его губ к моим.

У Макса перехватывает дыхание, и он инстинктивно приоткрывает рот, чтобы впустить меня. Наши языки соприкасаются, сначала нежно. Как первая нота песни или капля дождя, вырвавшаяся из облаков. Я издаю хныкающий звук, совпадающий с его прерывистым дыханием, не ожидая того жара, который разливается по мне от одного движения его языка.

Его язык еще раз скользит по моему, затем отстраняется, и мы оба замираем в ожидании, затаив дыхание. Макс слегка отстраняется, его глаза закрыты, наши губы соприкасаются.

— Это мой первый поцелуй, — шепчет он мне в губы, когда одной рукой обхватывает мой затылок и прижимает наши лбы друг к другу.

— И мой тоже, — шепчу я в ответ, слова дрожат, а ноги дрожат еще сильнее.

Мой первый поцелуй.

Наш первый поцелуй.

Макс ненадолго открываю глаза, прежде чем снова придвинуться и прижаться своими губами к моим. Запускаю руки в его волосы и сжимаю в кулак темные пряди, пока он проводит языком по моим губам. Я открываюсь для него. И полностью отдаюсь ему, и это уже не первая нота и не капля дождя. Это крещендо. Буря. Молнии, гром, оркестр, останавливающий сердце.

Я стону, когда наши языки жарко переплетаются.

Все колебания исчезают.

Все кажется идеальным, волшебно правильным.

Никогда прежде я не испытывала ничего подобного.

Макс разворачивает меня и прижимает к ограждению, одной рукой придерживая за подбородок, другой скользит в мои распущенные кудри, сжимая кулак и прижимая меня к себе. Его язык ласкает мой, жадно исследуя мой рот. Вкус мятной жвачки воспламеняет мои чувства, смешиваясь с запахом его одеколона и легким ароматом хвои в воздухе. Наши лица поворачиваются под углом, и вкус становится глубже. Моя нога приподнимается, чтобы обхватить его верхнюю часть бедра. Из его горла вырывается стон, когда мы лижем, ищем и смакуем. Я тяну его за волосы, а он — за мои. Я прижимаюсь к нему ближе, чувствуя, как его эрекция упирается в стык между моих бедер. Cо стоном я запрокидываю голову, и парень покрывает поцелуями мое горло. Я еще сильнее прижимаюсь к нему, гонясь за ощущениями. Мурашки расцветают и поднимаются, зажигая меня. Влажность пропитывает мое нижнее белье, а платье поднимается по бедрам.

Я невесома и парю. Больше ничего не существует. Все мое тело дрожит, когда его язык скользит по моему горлу, и на прерывистом выдохе он прикусывает зубами мою челюсть.

Я хочу продолжать целовать его. И никогда не хочу останавливаться.

— Макс, — выдыхаю я, ослабляя хватку на его волосах.

Его губы розовые и припухшие, блестят в свете звезд от наших поцелуев. Сонные глаза с полуприкрытыми веками смотрят на меня, когда парень проводит руками по моим бедрам и притягивает меня ближе.

— Ты такая вкусная.

— Мне нравится целовать тебя.

— Мы не должны останавливаться.

У меня кружится голова, веки закрываются, когда я кладу руки ему на плечи и прижимаюсь к нему.

— Я не хочу.

Он целует меня в лоб.

— Иди сюда.

Макс опускается на мостик и сажает меня к себе на колени, прижимаясь спиной к перилам, так что моя грудь оказывается на одном уровне с его грудью. Я обхватываю ладонями его заросшие щетиной щеки, когда сажусь на него верхом, и твердость между его ног разжигает во мне огонь.

Мы снова целуемся. Целуемся до тех пор, пока время не замирает, земля не перестает вращаться, а его язык в моем рту — это все, что существует.

Когда отстраняюсь, у меня перехватывает дыхание, и все тело гудит. Я жажду большего. Провожу кончиками пальцев по его щеке, и щетина щекочет мою кожу. Когда его светло-голубые глаза поднимаются, в моем сознании вспыхивает видение. Я вижу проблеск будущего, которое так отличается от того, что я всегда себе представляла. Созерцание звезд в открытом поле, танцы под луной и волшебные поцелуи над медленно скользящим потоком, пока музыка наполняет воздух.

— Твои глаза, — бормочу я, обхватывая его щеку одной рукой. — Они заставляют меня чувствовать себя увиденной.

Макс улыбается, медленно моргая, словно опьяненный моими словами и прикосновениями.

Вздохнув, я прижимаюсь губами к его волосам и прогоняю странные новые мысли прочь. Все, о чем я хочу думать — этот момент.

— Твоя улыбка заставляет меня чувствовать себя желанной. — Затем я прижимаюсь к нему ближе и заканчиваю: — И в твоих руках я чувствую себя в безопасности.

Макс наклоняется, чтобы нежно поцеловать меня в висок, и я чувствую, как его губы расплываются в улыбке, когда он шепчет в ответ:

— Я всегда знал, что ты неравнодушна к моим рукам.