Поймать солнце

ГЛАВА 24

ЭЛЛА

Джонни Мэтис — музыка для моих ушей.

Но единственное, что звучит громче, это мои стоны, когда Макс доводит меня до экстаза у двери моей спальни, запустив пальцы мне между бедер. Мягкий вокал заглушается, перекрывается ощущением языка Макса в моем рту, его рукой скользящей под мое платье и обхватывающей мою грудь. Я выгибаюсь навстречу ему со стоном.

— О, боже…

— М-м-м… — Его пальцы входят и выходят, темп ускоряется. — Целовать тебя — все равно что ловить солнце, — произносит он, опускаясь губами к моей шее и оставляя влажный след поцелуев на ключице.

Не то чтобы у меня был большой опыт в романтике, но это, безусловно, самая романтичная вещь, которую я когда-либо слышала.

Это невозможно превзойти.

Я улыбаюсь, несмотря на спазмы внизу живота, которые перерастают в покалывание в позвоночнике. Макс прижимается лицом к изгибу моей шеи, набирая скорость, и попадает точно в нужное место, заставляя еще один громкий стон сорваться с моих губ.

Он протягивает свободную руку, чтобы зажать мне рот, но я неуклюже вырываюсь и дергаюсь вперед. Я тяну его за волосы, мое изумрудное вечернее платье сбилось на талии.

— Ммммфхххс. — Это моя приглушенная версия «Макс», которая не совсем правильно произносится, когда его рука закрывает мне рот.

Впрочем, я понимаю.

Его отец прямо по коридору в гостиной. И его брат.

И моя мама тоже.

На самом деле, здесь собрались все, и все они, вероятно, слышали меня, включая Джонни Матиса.

Да. Он точно слышал.

Я срываюсь с эйфорической высоты и откидываюсь на дверь. Медленно Макс отводит руку от моего рта, кончики его пальцев задевают мою припухшую нижнюю губу. Оказывается, мне даже не нужно было краситься. Мои губы раскраснелись от поцелуев, тушь размазалась, а щеки окрасились естественным румянцем, который может быть только после оргазма.

На моих губах растягивается сонная, идиотская ухмылка, и я прикрываю глаза тыльной стороной руки, чтобы перевести дух.

Макс с самодовольным видом убирает руку у меня между ног.

— Мне кажется, ты становишься громче.

— У тебя это очень хорошо получается, — бормочу я, витая где-то далеко-далеко.

Убрав руку, я подмигиваю ему, моя пьяная улыбка все еще на месте и соответствует его улыбке.

— Твоя очередь?

Его брови изгибаются дугой.

— Конечно.

Когда Макс тянется расстегнуть пряжку своего ремня, в дверь спальни позади меня раздается стук.

Черт!

— Макс. Выйди сюда и помоги нам с этой дурацкой лазаньей, — кричит Маккей с другой стороны. — Похоже, у нее кризис среднего возраста. Потрахаться вы сможете позже.

Мои щеки горят, как от теплового удара, пока я поправляю платье и ищу на полу нижнее белье.

— Иду! — кричу я в ответ.

— И да, мы все слышали. — Шаги Маккея удаляются.

Выпучив глаза от ужаса, я натягиваю нижнее белье и чуть не падаю, когда прыгаю на одной ноге.

— Черт. Ужас.

Макс следует моему примеру, глядя в зеркало, чтобы поправить пуговицы на рубашке, пригладить волосы и заново застегнуть ремень.

— Я сказал им, что нам нужно быстро закончить проект.

— Угу. Проект «Доведи Эллу до головокружительного экстаза с помощью руки» хорошо засвидетельствован в Джунипер-Фоллс. Спасибо.

— Я пытался заткнуть тебя.

— Надо было подождать. В моем доме сейчас полно людей.

— Ты так на меня смотрела, Солнышко. И твои волосы так красиво смотрелись на фоне елочных огней. И это платье… — Он поворачивается ко мне, окидывая меня оценивающим взглядом. — Я не смог удержаться.

— Поэтому превратил меня в растопленное масло. — Ухмыляясь, я взбиваю волосы перед зеркалом и стираю черные полосы под глазами, прежде чем отпереть дверь и распахнуть ее, молясь, чтобы запах секса и подростковых гормонов не просочился наружу.

Макс выходит рядом со мной, поправляя штаны.

Я ухмыляюсь шире.

Я отплачу ему позже.

Музыка льется из проигрывателя, который привезли Бринн и ее отцы, и рождественская музыка наполняет воздух волшебством, присыпанным снегом, несмотря на то, что температура у меня внутри колеблется в районе середины лета в Южной Флориде. Прочистив горло, я пересекаю гостиную и слегка машу рукой гостям, рассеянным по всему помещению.

Все пялятся.

Бринн делает вид, что ничего не замечает, поднимаясь с дивана в вишнево-красном платье с узором из снежинок.

— Счастливого Рождества! — радостно восклицает она. Она произносит это так, словно разрывает гигантскую подарочную упаковку, ее руки высоко подняты, и на всех сыплется мишура.

Макс сжимает мою тазовую кость, прежде чем присоединиться к Маккею на кухне, чтобы помочь с лазаньей.

— Счастливого Рождества! — бормочу я Бринн и надеюсь, что мое платье не зацепилось за нижнее белье. А ведь такое возможно.

Наш дом полон мерцающих огоньков, аппетитных запеканок и всех моих любимых людей. В главной комнате, занимая половину пространства, под небольшим наклоном стоит свежая сосна. Макс помог нам с мамой срубить ее, а затем мы провели чудесный воскресный день, украшая ее лампочками, серебристой мишурой и ностальгическими украшениями, которые достали из пыльных коробок в сарае.

С момента моего первого поцелуя с Максом на мосту прошел почти месяц, и вот наступил канун Рождества. Мы решили устроить «Рождество друзей», чтобы отпраздновать то, что для всех нас кажется заслуженным началом новой жизни. Честно говоря, в этом году есть что праздновать. Мой статус отношений перешел от «отстой и одиночество на веки вечные» к «примерной подружке, хотя я и ненавижу титулы». В последнее время у меня не было никаких заметных психических срывов, мы с мамой в лучших отношениях, потому что в последнее время у нее странно хорошее настроение, а папа Макса, похоже, перешел черту постоянной трезвости.

Декабрь был хорошим месяцем.

Бринн обхватывает меня рукой и ведет к дивану, незаметно вытаскивая сзади платье из нижнего белья.

А-а-а! Я так и знала.

Мои щеки пылают, параллельно с теплом в комнате, исходящим от расположенной рядом печи. Мы обе усаживаемся на огромный диван, справа от нас — Мэтти и Пит, слева — мама и отец Кая, Риккардо. Кай сидит напротив нас на пуфике и потягивает из бокала праздничный пунш, а мужчины Мэннинг любезно готовят на кухне пиршество.

Я замечаю, как мама украдкой поглядывает на Макса, и ее невысказанное одобрение звучит громче, чем звон посуды и тонкий гул разговоров в комнате. Она провожает его взглядом, пока он расставляет миски с салатом и тарелки с запеканкой, а затем одаривает меня теплой, искренней улыбкой. Она ничего не говорит. Невысказанные слова проносятся между нами, и ее глаза говорят о том, что она горда. Испытывает облегчение. И благодарна Максу и нашим зарождающимся отношениям, которые вытащили меня с самого дна и стали спасательным кругом.

— Мы с сыном очень признательны за приглашение, — говорит Риккардо, нарушая тишину и откидываясь на спинку стула с коктейлем в руке. — Трудно акклиматизироваться в новом городе.

Мама кивает.

— Нам слишком хорошо знакомо это чувство. Приятно осознавать, что мы не одиноки.

— Я восхищаюсь твоей смелостью и силой, Кэндис. Сегодняшнее знакомство с тобой открыло мне глаза самым позитивным образом. — Когда мама краснеет и прикусывает губу, Риккардо поворачивается к ней с робкой улыбкой. — Кай рассказал мне, как добра к нему твоя дочь.

— Я здесь, папа, — бормочет Кай, его бронзовые щеки розовеют.

Бринн поднимает ногу и легонько ударяет его по лодыжке. Они улыбаются друг другу.

— Не знаю, можно ли применить термин «добра», — добавляю я, пожимая плечами. — Я можно сказать агрессивно добивалась его дружбы. Пришлось применить силу. У него не было другого выбора, кроме как подчиниться.

Бринн хихикает.

— Именно так я поступила с тобой, Элла. А теперь посмотри на всех нас! — Она мечтательно вздыхает. — Одна большая счастливая семья.

Я наклоняюсь, чтобы с ухмылкой прошептать ей на ухо:

— Может быть, когда-нибудь мы станем сестрами?

Выражение ее лица мрачнеет.

Но она быстро приходит в себя, покачивая головой вверх-вниз и изображая улыбку.

— Да.

Хм.

Мэтти подает голос рядом с нами, держа на коленях целый поднос рождественского печенья. Откусывая кусочек, он говорит:

— Тот, кто испек это печенье — мой новый лучший друг. Мы будем неразлучны.

— У нас в доме есть свободная комната, — подхватывает Пит.

— Предложение в силе.

— Пока печенье на столе.

Кай поднимает руку и убирает челку в сторону.

— Спасибо. Я откажусь от комнаты, но с удовольствием приготовлю вам печенье в любое время.

Печенье действительно выглядит фантастически. Каждое из них имеет замысловатый праздничный дизайн, от снеговиков до северных оленей, и выглядит так, будто их привезли прямо из престижной пекарни. У парня талант.

Я протягиваю руку, чтобы взять печенье, и когда откусываю кусочек, у меня глаза вылезают из орбит.

— Святое дерьмо. Безумно вкусно.

— Язык, Элла, — ругает мама.

— Святые малюски. Это безумно вкусно.

— Малюски — это ужасно, — говорит Мэтти, заметно вздрагивая.

— У него трипофобия, — говорит Пит.

Я моргаю.

— Святые фрихолес. Это безумно вкусно.

Кажется, все довольны. Мама и Риккардо продолжают беседовать, прижимаясь друг к другу на диване с каждым глотком пунша с ромом, размахивая руками и смеясь громче. Мэтти и Пит все еще обсуждают тему трипофобии, поэтому я решаю оставить взрослых, хватаю Бринн и Кая за запястья и утаскиваю их подальше от нового спора о том, почему стручки лотоса более неприятны на вид, чем скопления яиц насекомых.

Кай выглядит странно подвыпившим, когда мы пробираемся через парадную дверь, чтобы пообщаться на крыльце. Я сужаю на него глаза, холодный декабрьский воздух смягчается только ярким солнцем.

— Что ты пьешь?

— Пунш, — говорит он.

— Поконкретнее.

— Крепкий пунш.

Бринн ахает.

— Ах ты, негодяй! Можно мне немного? — Он протягивает ей стаканчик с хитрой ухмылкой, и она делает глоток.

Несколько секунд я наблюдаю за ними, оценивая их динамику. Кажется, им комфортно друг с другом. Может быть, даже слишком комфортно, учитывая, что Маккей находится по другую сторону белого сайдинга. Реакция Бринн на мой комментарий о «сестрах» проносится в голове, и я задаюсь вопросом, нет ли проблем в раю.

И высказываю свои подозрения, не нуждаясь в алкоголе, чтобы развязать язык.

— Как дела с Маккеем?

Глоток застревает в горле Бринн, и она заставляет себя сглотнуть.

— Что? Почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. В последнее время вы двое кажется отдалились друг от друга.

— О. Ну… все было немного напряженно. Мы стали чаще спорить, и он, кажется, все время злится. Кроме того, я скоро уеду в колледж, так что не уверена, к чему это нас приведет. — Прикусив рубиново-красную губу, она отводит взгляд и смотрит на крыльцо. — В июне я переезжаю во Флориду. Буду жить у тети, пока не освоюсь.

— О, ничего себе. Тебя приняли?

Она кивает, не в силах сдержать улыбку.

— Университет Флориды.

— Это потрясающе. Поздравляю, — говорю я ей, подталкивая локтем. — Маккей не хочет поехать с тобой и попытаться все устроить?

Она пожимает плечами.

— Я так не думаю. Он хочет остаться здесь с Максом

— Правда?

— Наверное. Он сказал, что они заключили договор, когда были детьми. Они собираются путешествовать вместе. Увидеть мир.

Для меня это новость. Макс не говорит о будущем, и полагаю, что это заслуживает отдельного разговора. У меня нет желания оставаться в Теннесси, но оставлять Макса здесь звучит ужасно. Может, он поедет со мной? Маккей сможет присматривать за их отцом, пока тот выбирает свой собственный путь в жизни.

Кай прислоняется к перилам крыльца рядом с Бринн и забирает стаканчик, допивая последние несколько глотков.

— Отец хочет, чтобы я занялся медициной. Он дерматолог.

— Это то, чем ты хочешь заниматься? — спрашиваю я.

— Нет. Я хочу быть художником, — говорит он. — Папа говорит, что термин «художник» не существует, если он не сочетается с «борьбой», поэтому пытается направить меня в более благоприятное русло. По крайней мере, для него. — Он морщит нос от разочарования. — А что насчет тебя, Элла?

— Я уже и сама толком не знаю, — признаюсь я, чувствуя, как тяжелеет в груди. — Я всегда мечтала переехать в Мичиган и однажды работать на лошадиной ферме. Может быть, даже купить ее… если когда-нибудь смогу себе это позволить. Много земли, лошади, которые станут частью семьи, и самые красивые рассветы, и закаты, освещающие конюшни.

Они оба улыбаются мне, но я не могу улыбнуться в ответ.

Видение кажется зыбким, и меня охватывает смятение. Странно думать, что мечта всей жизни, тщательно сшитая из кусочков сердечных нитей и душевных узлов, может так легко распутаться. Распутаться мальчиком, его волшебными поцелуями и сильными руками. Мост, плейлист и вечный танец.

Мечту о Мичигане трудно поймать, когда мои руки заняты чем-то другим.

Мне кажется, что еще слишком рано так думать, но я не могу избавиться от ощущения, что Макс становится новой мечтой — той, которую я никогда не ожидала, но не могу игнорировать.

Минуту спустя дверь со скрипом открывается, и появляется Маккей. Он хмурится, глядя на Бринн и Кая, стоящих стоят так близко друг к другу, прислонившись к перилам, что их бедра соприкасаются. Кай поднимается и проводит рукой по волосам.

— Еда готова, — бормочет Маккей, прежде чем взглянуть на меня. — Макс искал тебя.

Я прочищаю горло.

— Отлично. Буду через минуту.

Он коротко кивает нам, бросает хмурый взгляд в сторону Бринн, а затем исчезает в доме. Она ничего не говорит, когда проходит мимо меня, стуча каблуками по крыльцу и натянуто улыбаясь.

Я наблюдаю, как она заходит в дом. Ее мечта о том, чтобы поселиться с Маккеем, теперь превращается в мечты о побережье Флориды и многообещающей новой карьере… в то время как мои собственные мечты висят на волоске.

После ужина при свете рождественской елки и множества красно-зеленых свечей мы открываем подарки. Наши животы полны печенья и лазаньи, а комната наполнена смехом и песнями. Я сижу со скрещенными ногами возле елки и вожусь с бахромой на новом нефритовом шарфе, который я получила.

Макс сидит рядом со мной, вытянув ноги и опираясь на ладони.

— У меня кое-что есть для тебя, — говорит он тихо, чтобы слышала только я.

— Правда?

— Да. Я хочу вручить тебе это наедине.

Мои глаза вспыхивают, а щеки разгораются.

— Еще один фокус с пальцами?

Он фыркает от смеха.

— Я оставлю это на потом.

Ухмыляясь, я собираю волосы и перекидываю их через одно плечо. У нас еще не было секса. Я все еще привыкаю к идее быть чьей-то девушкой после многих лет возведения антиромантических стен из камня, стали и кирпича. Каждый раз, когда мы подходим к той самой черте, я нажимаю на тормоза, переосмысливая все. Это смешно, потому что нам обоим по восемнадцать, и я знаю, что он готов. Я тоже думаю, что готова, но страх, пронизывающий до костей, всегда закрадывается в меня в тот момент, когда я уже готова сдаться. Наверное, так бывает, когда годами приучаешь себя бежать от эмоциональной связи и близости. Ты обнаруживаешь, что это не тот выключатель, который можно просто переключить, когда тебя охватит тоска.

К счастью, Макс терпелив.

Я поднимаюсь с пола и выхожу из гостиной, пока все остальные поглощены разговорами и пьют пунш. Макс следует за мной, мягко кладет руку мне на поясницу, и мы сворачиваем в мою спальню. Я наблюдаю, как он наклоняется и достает что-то из-под кровати.

— Что это? — интересуюсь я, разглядывая аккуратно упакованный подарок. Серебристая бумага мерцает под потолочным светильником, а сверху на ней красуется большой красный бант.

— Твой подарок.

— Я купила тебе только подарочную карту в «Спун», — жалко говорю я. Это местная кофейня в городе. И стоила пятьдесят баксов. Кофе и булочек хватит на целый месяц, если использовать их с умом.

Парень улыбается, вручая мне подарок.

— Мне нравится подарочная карта. Это повод пригласить тебя на кофе.

— Ты уловил мои скрытые мотивы, да? — Вздохнув, я беру подарок и слегка поправляю бант. — Это слишком, Макс.

— Ты еще даже не знаешь, что это такое.

— Я уже могу сказать, что это слишком. И ты упаковываешь лучше меня.

— Это да.

Усмехаясь, я присаживаюсь на край кровати и начинаю отклеивать оберточную бумагу. Макс садится рядом со мной, и у меня слезятся глаза. Правда, я еще не знаю, что внутри, но что-то подсказывает мне, что это заставит мое сердце вытечь из меня и оставит липкую лужицу у моих ног.

Вероятно, это заставит меня влюбиться в него по уши.

Макс сжимает руки, наблюдая за работой моих пальцев. Я разворачиваю ленту медленно, потому что его работа по упаковке слишком ценна, чтобы ее испортить. Когда лента снята, делаю паузу и задерживаю дыхание, а затем разворачиваю со всех четырех сторон.

Внутри оказывается книга в кожаном переплете.

Я несколько раз моргаю.

Смотрю на нее.

Задерживаю дыхание.

Кончиками пальцев скольжу по гладкой кофейно-коричневой текстуре, а сердце делает именно то, чего я от него ждала — оно тает.

— Открой, — мягко говорит Макс, подталкивая меня плечом.

Я бросаю на него быстрый взгляд сквозь влажные ресницы, а затем открываю книгу. Титульный лист сияет передо мной, и мои слезы льются дождем.

«Счастливый конец Ушастика».

Я закрываю рот рукой, чтобы сдержать рыдания.

Макс обнимает меня за плечи и придвигается ближе.

— Я не такой мастер переплета, как ты, Солнышко. Но я пытался.

— О, боже! — У меня сильно дрожат руки, когда я перелистываю исписанные страницы. — Макс…

— Кай помог мне с рисунками, — говорит он, демонстрируя замысловатые наброски, сделанные цветными карандашами. — Это наша история.

По мере того как листаю страницы с яркими красками, история оживает, увлекая меня в путешествие по Стоакровому лесу, где ослик, которого часто не замечают, обретает счастье с другом-отшельником. Их любимое место — небольшая полянка, где они вместе наблюдают за оранжевыми закатами и завораживающими метеоритными дождями. В деталях описано, как они пускают «блинчики» по озеру, танцуют под солнечный плейлист и бросают палки со своего любимого мостика, зарождая быстро расцветающую дружбу. По мере того как дни превращаются в месяцы, их связь становится все глубже, и они находят утешение в обществе друг друга, их хвосты надежно переплетены и счастливо покачиваются. На страницах книги цвета слоновой кости запечатлены наши знаменательные моменты, заставляющие мое сердце биться чаще.

Детское свидание в парке с оранжевым цветком, зажатым между зубами ослика.

Сидение бок о бок у костра много лет спустя.

Танцы на «Осеннем балу».

Наблюдение за метеоритным дождем на уединенном поле.

Игра в палочки Винни-Пуха на мосту, пока ночь не была скреплена сладким поцелуем.

И когда я переворачиваю последнюю страницу, на меня смотрит новая картина. Момент, который еще не наступил.

Будущее.

Мы сидим рядом с прекрасной белой лошадью и смотрим, как небо над нами переливается красивыми зелеными огнями. Под картинкой замысловатыми буквами нацарапано «Конец».

Я срываюсь и плачу, закрывая лицо обеими руками, пока все мое тело сотрясает душераздирающая дрожь.

— Не плачь, Солнышко, — шепчет Макс, притягивая меня ближе. — Пожалуйста, не плачь.

Я чувствую, как его губы касаются моего виска, моих волос, моей залитой слезами щеки. Слова неуловимы. Они совершенно бессмысленны в такой момент, потому что нет слов, которые могли бы описать мои чувства.

Я обхватываю парня обеими руками, и мы падаем на кровать, плачу в изгиб его шеи, пока он прижимает меня к груди и гладит по волосам. Я с трудом перевожу дыхание и бормочу:

— Спасибо. Это так прекрасно.

— Не банально и не слащаво?

Я качаю головой.

— Это идеально. Ты идеальный. Я не заслуживаю тебя.

Он целует меня в макушку, все еще приглаживая мои волосы.

— Ты заслуживаешь гораздо большего, чем думаешь.

Фыркнув, я отстраняюсь от него и прижимаюсь к его боку, лениво рисуя пальцем узоры на его груди, когда легкий стук в дверь отвлекает нас от этого момента. Я приподнимаюсь в постели и вытираю слезы с лица, одновременно убирая волосы.

Мистер Мэннинг просовывает голову внутрь.

— Дети, вы в порядке?

— Все хорошо, папа, — говорит Макс, прочищая горло. — Выйдем через минуту.

— Хорошо. Ну, походное снаряжение в грузовике. Мы должны постараться добраться туда до темноты, — говорит он нам, опираясь на трость и глядя куда-то поверх наших голов. — Ты же знаешь, как мама ненавидит ставить палатки в темноте.

Я застываю рядом с Максом, мои руки сжимаются в кулаки, а сердце бешено колотится в груди.

Мистер Мэннинг, должно быть, выпил пунш с алкоголем.

Макс встает, смотрит на меня, а потом снова на отца.

— Папа?

Мужчина не сразу отвечает, глядя вдаль в окно с насупленными бровями. Наконец, он несколько раз моргает и возвращает свое внимание к Максу.

— Десерт готов. Черничный пирог. — Послав нам обоим быстрый кивок и улыбку, он медленно поворачивается и исчезает из дверного проема.

Я наблюдаю, как Макс сжимает кулаки, а мышцы его спины перекатываются от напряжения. Я жду, что он заговорит о странном поведении отца, но этого не происходит. Парень просто сглатывает и смотрит в мою сторону.

— Пирог?

Медленно кивнув, я заставляю себя улыбнуться.

— Пирог — это здорово.

Глубоко вздохнув, Макс опускает подбородок и выходит из комнаты.

Я закрываю глаза, и грусть, словно дождевая туча, накрывает мое сердце. Но у меня нет времени предаваться размышлениям, потому что я подскакиваю на месте, когда голос Бринн застает меня врасплох.

— Время десерта, — говорит она, заглядывая в дверь. — Ты в порядке?

В ее тоне нет обычного энтузиазма, а слова лишены восклицательных знаков.

— Я в порядке. А ты? — Когда я смотрю на нее с кровати, клянусь, что в ее глазах стоят слезы. Красные белки и размазанная тушь.

Она кивает.

— Конечно! Конечно. Я с нетерпением жду десерта. — Улыбка натянута, когда подруга складывает руки вместе. — О, эй… ты должна пойти с нами на новогоднюю вечеринку Моррисона, — говорит она. — Будет очень весело. Живая музыка, фейерверки, еда.

— О, хм. Мы с Максом еще не обсуждали планы. — Я рассеянно ковыряюсь в швах на покрывале. — Я дам тебе знать.

— Уверена, что Макс пойдет. Мы можем нарядиться и встретить Новый год стильно! — Она добавляет в свой голос оживления, хотя он все равно звучит глухо. — У меня есть идеальный наряд. Мы можем подготовиться вместе. Думаю, мне нужно отвлечься от всех этих важных решений.

— Колледж, ты имеешь в виду?

Она прикусывает губу.

— Что-то вроде того.

Я встаю с кровати и киваю, зная, каково это — нуждаться в отвлечении. В друге. В спасении от горьких жизненных невзгод. Разгладив платье и поправив волосы, я поднимаю подбородок и посылаю ей улыбку.

— Хорошо, конечно. Звучит заманчиво, — соглашаюсь я. — Считай, что мы в деле.

— Правда? — Девушка сияет.

В моей голове поселяется едва уловимое беспокойство, голос шепчет, чтобы я взяла свои слова обратно и выбрала тихий вечер дома с Максом.

Но я не слушаю.

Я отгоняю это чувство и широко улыбаюсь.

— Да, — говорю я ей. — Мы будем там.

Ее лицо озаряется, когда я присоединяюсь к ней в коридоре, и мы обнимаемся, обмениваясь нежным взглядом, прежде чем отправиться на кухню за черничным пирогом.

Я сказала «да».

Согласилась пойти на вечеринку.

Но по странной причине не могу отделаться от ощущения, что только что согласилась на прощание.