Поймать солнце

ГЛАВА 43

ЭЛЛА

Два года спустя

— Элла! Ты мне нужна! Сейчас же!

Голос Натин врывается через открытую дверь моего фургона, побуждая меня к действию. Я вскакиваю с кровати, бросаю книгу на кучу подушек и бегу вниз по трем металлическим ступенькам, следуя ее отчаянному призыву. Проходя мимо конюшен и направляясь к огороженному пастбищу, я щурюсь от яркого солнечного света и замечаю ее впереди.

Сцена, которая встречает меня, хаотична. Несколько лошадей галопом носятся по загону, их паническое ржание эхом разносится вокруг нас, усиливая тревогу. На меня смотрит множество испуганных широко раскрытых глаз с белыми ободками, а копыта вздымают тучи пыли и грязи при каждом шаге. Натин стоит посередине, пытаясь схватить поводья одной особенно взволнованной кобылы, и ее низкий успокаивающий голос изо всех сил старается прорваться сквозь хаос.

— Элла. — Она поворачивает голову в мою сторону, когда я подхожу. — Нужно взять их под контроль, пока они не навредили себе или друг другу.

— Я займусь этим. — Я киваю, глубоко вдыхая, чтобы сосредоточиться. Развернувшись, я бегу в конюшню и беру несколько недоуздков и поводьев. Сначала нужно изолировать самых проблемных лошадей.

Вернувшись к месту происшествия, я открываю висячий замок на загоне, проскальзываю внутрь и закрываю его за собой.

— Начни с Индиго! Она влияет на остальных. — Натин указывает на ведущую кобылу, которая беспокойно вышагивает в дальнем конце.

Я подхожу к Индиго сбоку, избегая прямого зрительного контакта, чтобы предотвратить дальнейшее возбуждение. Используя мягкий, успокаивающий голос, я бормочу:

— Спокойно, девочка. Спокойно. С тобой все в порядке. Все хорошо.

Натин делает то же самое с другой лошадью, язык ее тела одинаково спокоен и напорист. Одну за другой, используя сочетание тихих тонов, медленных движений и знакомых прикосновений наших надежных рук, нам удается закрепить недоуздок на лошадях и отвести их в отдельные загоны. С каждой изолированной лошадью коллективная паника в загоне начинает ослабевать.

Как только последняя лошадь оказывается в безопасном загоне, мы вдвоем, запыхавшиеся и перепачканные, стоим в затихшем пастбище.

— Господи Иисусе, это было напряженно, — говорит Натин, надувая щеки и оглядывая периметр своими темно-карими глазами. — Интересно, что их взбесило?

Проследив за ее взглядом, я замечаю у края загона упавшую ветку, листья которой шелестят на позднем ноябрьском ветру. Рядом с ней лежит порванный фольгированный воздушный шарик — такие дети получают на ярмарках и фестивалях. Должно быть, он лопнул и напугал лошадей.

— Вон там, — показываю я. — Воздушный шар рядом с веткой. Готова поспорить, было похоже на звук хищника.

Натин кивает, сморщив носик-пуговку.

— М-м-м, логично. Теперь нам придется каждое утро проверять периметр. На площади только что открылся праздничный базар.

— Отлично для моей коллекции свечей, — решаю я. — Лошади, конечно, не в восторге.

Посмеиваясь, она посылает мне улыбку, ее зубы кажутся особенно белыми на фоне смуглой кожи и сливовой помады. Натин поправляет свой платок цвета шалфея, и две золотые сережки сверкают на солнце.

— Я собиралась съездить туда сегодня днем. Кроме навоза, в эти выходные я чувствую только запах жареного во фритюре. Мои бедра говорят мне «нет», но мое сердце хочет «Орео» на палочке.

Я хихикаю, пока мы бок о бок идем к моему фургону, мои высокие сапоги вязнут в холодной, твердеющей грязи.

— Дай мне двадцать минут, чтобы заскочить в душ, и я составлю тебе компанию.

— Я знала, что ты хороший человек.

— Конечно, знала. Когда ты меня встретила, у меня на лице было написано «Избранная младшая сестра», пока я не шлепнулась задницей в грязь.

— На твоем лице было написано скорее «Срань господня, я сейчас задницей шлепнусь в грязь», но, конечно, сойдемся на этом.

Я игриво подталкиваю ее плечом.

— Мы определенно остановимся на этом.

Это правда, что я произвела не самое лучшее впечатление, когда приехала на конное ранчо Натин более двух лет назад, потерянная, измотанная месяцами бесцельных путешествий и жаждущая впервые за много лет снова сесть на лошадь.

Все пошло не очень хорошо.

Оказалось, что я уже не та ясноглазая и уверенная в себе наездница, какой была раньше. Лошадь почувствовала мою напускную самоуверенность и решила поиграть со мной, пустившись в галоп, как только мои ноги оказались в стременах. Я сгорбилась, изо всех сил стараясь удержаться в седле, но это было слишком быстро — я свалилась.

Натин засмеялась, подбежав ко мне.

Так началась наша дружба. Я барахталась в грязевой луже с ушибом копчика, а Натин, мудрая и заботливая в свои тридцать пять лет, стояла рядом со мной и протягивала руку, чтобы поднять меня на ноги. Она во многом помогла мне встать на ноги, дав мне временную работу на своем ранчо в качестве конюха, пока я продолжаю искать карьеру в области верховой езды на всю жизнь. Она также разрешила мне жить на ее участке в старом ржавом фургоне Шеви, который достался мне за девять с половиной тысяч долларов — намного меньше заявленной стоимости. Оставшиеся сорок тысяч из наследства бабушки Ширли я использовала на бесцельные путешествия, пока судьба не привела меня в Даймонд-Акрес, одну из немногих конных ферм в северной части Мичигана, что затруднило поиск работы, и у меня до сих пор осталась большая часть этих денег, учитывая, что я люблю жить просто. Значительная часть этих денег ушла на то, чтобы придать блеск моему фургону. Он служит мне не только домом, но и небольшим бизнесом, который я открыла, по продаже книг и переплетных изделий собственного производства.

Мне нравится называть его современным книгомобилем. Он служит мне верой и правдой, принося доход и позволяя заниматься любимым делом.

Последние два года стали решающими в моем процессе выздоровления, и регулярные визиты мамы, Риккардо, Бринн и Кая помогли мне сосредоточиться на этом нелегком пути. Всю неделю, пока я готовлюсь к своему двадцать первому дню рождения, во мне расцветает волнение.

Волнение, которое приглушает только одно обстоятельство.

И эта единственная вещь — постоянное напоминание о том, от чего я отказалась, чтобы найти свое исцеление.

Бывают дни, когда я задаюсь вопросом, не ошиблась ли я с выбором. Это темные дни. Затуманенные тенями, унылые дни, когда я погружаюсь в себя, ем слишком много углеводов и звоню Бринн по видеосвязи со слезами, текущими по моему лицу. Она говорит мне, что у него все хорошо, он навещает своего отца в центре помощи и преуспевает в бизнесе с Шеви. То, что начиналось как подработка по ремонту домов, теперь превратилось в процветающую карьеру для них обоих.

И все же это больно.

Мне так не хватает его.

В моем сердце образовалась дыра, дыра во всей моей жизни. Болезненная недостающая часть. И единственное, что может заполнить ее, это мичиганский воздух, наполняющий мои легкие, когда я скачу на своей любимой лошади Миднайт через пастбища и золотые поля, представляя, что он скачет рядом со мной.

Макс.

Я никогда не отпускала его.

В поле зрения появляется фургон, и я машу Натин рукой на прощание, когда она сворачивает к своему маленькому белому домику на ранчо.

— Я заскочу через несколько минут, — говорю я ей.

— Не торопись, Элл. Мне нужно закончить кое-какие бумаги. — Она останавливается, поворачивается ко мне. — О, эй, у тебя все еще назначено собеседование в воскресенье утром? На той новой лошадиной ферме чуть западнее?

— Да, — перекрикиваю я порыв ветра. — В десять утра.

— Облом. Я втайне надеялась, что ты останешься здесь навсегда.

— Да, конечно. Этот фургон — просто бельмо на глазу, и ты это знаешь.

— Но ты — нет. Я буду очень скучать по тебе.

Мы обмениваемся нежными взглядами, пока я поправляю шерстяную шапку и машу рукой в сторону моего импровизированного дома на колесах. Часть меня не прочь остаться здесь навсегда, но в глубине души я знаю, что Натин и Даймонд Акрес — это всего лишь прекрасные ступеньки на пути к моему окончательному пристанищу. Мое стремление специализироваться на профессиональной дрессировке лошадей привело к разочаровывающему осознанию того, что Мичиган предлагает не так уж много возможностей в этой области, поэтому еле я волочу свои забрызганные грязью ноги, не желая прощаться с моим дорогим другом.

К моему удивлению, Натин узнала о новой ферме, которая только что открылась в тридцати милях к западу отсюда. Она даже помогла мне договориться о воскресном собеседовании на должность управляющего конюшней, которое состоится на следующий день после моего дня рождения. Устроиться на работу в желаемой сфере и при этом оставаться рядом с Натин было бы лучшим подарком на день рождения.

Я кричу в ответ, прежде чем направиться к фургону:

— Ничего официального. Ты можешь застрять со мной навсегда.

— Я буду только рада, милая.

Широко улыбаясь, я машу ей на прощание и исчезаю внутри, прежде чем направиться в крошечную ванную, чтобы принять душ.

Но сначала читаю еще одну главу «Черного красавчика» Анны Сьюэлл.

— Все в порядке, мам. Перестань волноваться. — Я зажимаю телефон между ухом и плечом, возясь с бальзамом для губ, пока шлепаю по полузамерзшим лужам на тротуаре маленького городка. — Будет еще много дней рождения, которые ты сможешь отпраздновать.

Мама сейчас в Канкуне с Риккардо.

Мой день рождения завтра.

Поэтому мама испытывает чувство вины.

— Я чувствую себя ужасно, — стонет она, несмотря на то, что на заднем плане играет музыка мариачи, смешиваясь со смехом и шумом волн. — Ты совсем одна в свой день рождения.

— Я не одна. У меня есть Натин, лошади, моя собственная искрометная компания и бесконечное количество книг для чтения.

— Как бы я хотела быть там с тобой.

Я нежно улыбаюсь.

— Я люблю тебя, но это ложь. Ты в раю со своим парнем, потягиваешь коктейли на пляже. Ты бы не хотела оказаться в другом месте, и ты это знаешь.

В ее тоне все еще звучит меланхолия.

— Но тебе исполняется двадцать один год. Это большое событие.

— Ты просто хандришь, мама. И хочешь быть ближе к своему выводку.

В динамике раздается раскат смеха.

— Ты права. У меня отличный психоаналитик.

— Это точно, — соглашаюсь я. — И этот психоаналитик был бы рад, если бы ты навестила его на Рождество, чтобы мы могли похандрить вместе под мрачные песни Джонни Матиса.

— Не могу дождаться встречи с тобой, дорогая. Пожалуйста, будь в безопасности. Я позвоню тебе завтра.

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. С днем рождения.

Мы отключаем звонок, и я кладу мобильник в сумочку, направляясь ко входу в бар. Я улыбаюсь, думая о том, как далеко продвинулась моя мама после катастрофических семейных потрясений. Никому из нас не было легко, но маме пришлось пережить настоящий эмоциональный удар. Она посвятила годы своей жизни тому, чтобы вытащить сына из тюрьмы, а через несколько месяцев после выхода на свободу увидела, как он снова оказался в тюремной камере.

Слава Богу, что есть Риккардо.

Отец Кая стал настоящим благословением, он не дает маме скучать, заставляет смеяться, надеяться и развиваться. У них нет планов на брак, довольствуясь тем, что являются партнерами, оба пережили тяжелые разводы. Их динамика работает. Они часто путешествуют и любят друг друга, и я не могу припомнить времени, когда мама была бы счастливее.

Когда подхожу к двум знакомым цементным ступенькам, ведущим к высокой двери из черного дерева, берусь за ручку и распахиваю ее, входя внутрь, меня обдает теплом.

— Элла! — Андерсон, стоя за стойкой бара, как профессионал подбрасывает бутылку текилы в руке и подмигивает мне, когда я вхожу. — С днем рождения, милая.

— Мой день рождения завтра, но спасибо, — говорю я ему, снимая черную шапочку и приглаживая волосы. Мои локоны отросли до середины спины после короткой стрижки, которую мне пришлось сделать из-за операции. Я перекидываю волосы через плечи и направляюсь к свободному барному стулу.

— Как обычно? — Андерсон смотрит на меня боковым зрением, пока обслуживает другого клиента.

Я киваю.

— Ага. Сделай двойной.

Через минуту передо мной стоят два стакана с шипучим «Доктором Пеппером». Я делаю большой глоток газировки через соломинку и чуть не давлюсь.

Андерсон фыркает от смеха.

— Раннее угощение на день рождения.

— На вкус как ракетное топливо, — выдыхаю я. — Ракетное топливо, в которое подмешали жидкий огонь.

— Это взрывной «Доктор Пеппер». С добавлением рома.

— Спасибо. Должно быть, я пропустила предупреждение.

— И пропустить свою реакцию? Никогда.

Я смотрю на него с довольной ухмылкой.

— Я еще даже не достигла законного возраста.

Он смотрит на свои невидимые часы.

— Осталось два часа. Стоило рискнуть.

Из одного из старинных музыкальных автоматов льется музыка, и я бросаю взгляд направо, замечая скопление парней, просматривающих список песен. Бар называется «Ретро Ритмы» — дань ностальгии по прошлому. Это сочетание состаренного дерева, приглушенного освещения и калейдоскопа разноцветных обложек виниловых альбомов на стенах. Запах потертой кожи и нотки табака витают в воздухе, сливаясь со смехом и болтовней молодых и старых посетителей.

Я никогда не была большой любительницей баров, но однажды, когда изучала местные магазины и рестораны, это название привлекло мое внимание.

Все дело в ритме…

Андерсон — мой любимый бармен. Ему за тридцать, он отец двоих детей, женат на владелице, и всегда встречает меня с улыбкой и «Доктором Пеппером», когда я заглядываю к нему на свой обычный пятничный сеанс.

Я пью «Доктор Пеппер».

А потом танцую.

— Тебе лучше поставить песню, пока эти студенты не убили мои барабанные перепонки музыкой кантри, — говорит он мне, смешивая водку с лимонным соком.

Я смеюсь, когда он театрально вздрагивает.

— Поняла, — говорю я в ответ, выпиваю напиток, шлепаю двадцатидолларовую купюру на стойку и спрыгиваю с табурета, отдавая честь.

Когда песня в стиле кантри заканчивается, я подхожу к музыкальному автомату и вставляю свою дебетовую карту, уже зная, какую песню выбрать. Мгновение спустя Стиви Никс наполняет зал песней «Рианнон».

На моих губах появляется лучезарная улыбка.

Я выхожу на середину танцпола, покачивая бедрами, улыбка не сходит с моего лица, а волосы развеваются вокруг меня. Несколько завсегдатаев подбадривают меня, хлопая и свистя. Пот стекает по моим волосам, когда я покачиваюсь под светом софитов, а музыка наполняет мою душу.

Три минуты восстановления.

Три минуты чистой терапии.

Три минуты, когда я с ним, а он со мной, и мы танцуем на мосту под звездами, он обнимает меня, я прижимаюсь щекой к его груди, пахнущей хвоей.

В эти моменты я чувствую его как никогда. Чувствую его тепло, силу, его осторожные пальцы, гладящие мои волосы. Я вдыхаю его знакомый запах природы и слышу единственное слово, прошептанное мне на ухо: «Останься».

В течение этих трех минут я действительно остаюсь. Я никогда не покидаю Джунипер-Фоллс. Трагедия не впивается в нас когтями. Она не заражает нас, не загрязняет все ценное и хорошее.

Здесь нет Джоны. Нет Маккея. Ни ужаса, ни кровопролития, ни слез.

Есть только Макс и Элла, качающиеся на старом мосту над водой под солнечными лучами.

Я медленно поднимаю руки над головой, затем провожу пальцами по волосам, мои бедра покачиваются, шея поворачивается, а пульс учащается. Мои глаза остаются закрытыми. Перед моим мысленным взором оживают яркие образы, и я наслаждаюсь каждой секундой, проведенной в его объятиях.

И на мгновение мне кажется, что я действительно чувствую его.

Мою кожу покалывает от чего-то странно знакомого. Укол интуиции. Как будто что-то теплое обнимает мою душу.

«Души не видят, Солнышко. Души чувствуют».

Я открываю глаза и оглядываю танцпол, переводя взгляд с лица на лицо, от тени к тени, продолжая двигаться, продолжая покачиваться в замедленном темпе.

Ничего.

Я ругаю себя за нелепость и снова закрываю глаза, чтобы избавиться от этого ощущения.

Три минуты превращаются в четыре, и песня заканчивается, оставляя меня в холоде и одиночестве. Мои веки снова распахиваются, взгляд натыкается на веселые лица и восторженные взмахи кулаками в воздухе, когда другие посетители оценивают мое индивидуальное танцевальное выступление. Я заставляю себя улыбнуться и слегка кланяюсь, прежде чем удалиться с танцпола, уже предвкушая следующие три минуты.

— У тебя это выглядит так естественно, — замечает Андерсон, доливая мне разбавленную газировку. — Когда я танцую, моя жена говорит, что я похож на неисправный робот-пылесос, который раз за разом бьется о стену.

Сжимаю край барной стойки пальцами, когда пытаюсь представить себе аналогию. И не могу. Выдохнув смех, я пожимаю плечами.

— Раньше я не любила танцевать. Мне никогда не нравилось внимание к себе, яркий свет и большие толпы.

— Что изменилось?

Моя улыбка становится неуверенной.

— Мальчик.

— Ах. Всегда так. — Он упирается обеими ладонями в барную стойку и наклоняет голову. — Когда ты танцуешь, кажется, что ты совсем в другом месте, — размышляет он. — Куда ты уходишь?

Медленно выдохнув, я тянусь к стакану, нащупываю соломинку и снова смотрю на него.

— К тому мальчику.

Я возвращаюсь домой чуть позже полуночи, захожу в фургон, включаю свет и направляюсь в миниатюрную спальню в дальнем конце. Облачившись в уютную пижаму, выпив стакан воды и почистив зубы, я достаю из крошечного ящика стола блокнот и беру ручку.

Внутри блокнота лежит список.

Это список всего того, что Макс хотел, чтобы я сделала.

Познакомиться с новыми людьми.

Научиться пускать «блинчики».

Наблюдать каждый восход и каждый закат.

Найти мост и бросать палочки в ручей.

Танцевать, независимо от того, кто смотрит.

Прочитать столько книг, сколько сможешь.

Составлять списки.

Пить «Доктор Пеппер».

Скакать на лошадях, пока не перехватит дыхание.

Открыв синюю ручку, я добавляю еще по одной галочке в колонки «танцевать» и «пить «Доктор Пеппер». Затем с меланхоличной улыбкой убираю блокнот обратно в ящик и забираюсь в постель.

Галочки № 122 и № 146.