Пол устроил грандиозный спектакль. А к Энн приставил охранника.
Ну, первое-то еще можно было ожидать. Мы заслужили (по его мнению, разумеется). И этот скандал на фоне общей катастрофы, чем мне казалось избиение Энн по моему недосмотру, казался совсем незначительной малостью. К счастью, сильно ей навредить не успели, и сама она зла на меня не держала, и это частично снимало с меня вину. Частично, но не совсем. Так что новой «компанией» Энн я был ошарашен, но, в целом, рад, ведь теперь мне будет спокойней. Нам стоило подумать об этом и раньше, но кто б мог подумать? Человеческая жестокость порой не имеет границ.
Даже странно, что Пол решил позаботиться о безопасности Энн. Мне казалось, он только рад, что всё так случилось, и использует это как новый аргумент в свою пользу и повод отстранить ее от работы. Он поступил иначе. Честное слово, иногда я совершенно не понимаю ход мыслей своего менеджера.
Потом была работа — выступление за выступлением, частный корпоратив, съемка. Я летал между площадками, чувствуя дикий адреналин и прилив новых сил. Энн была со мной, и это прибавляло градусов моему настроению.
Когда ты счастлив, кажется, что это никогда не закончится. Но конец есть всему. И обычно он наступает тогда, когда ты меньше всего готов к этому. Да и кто думает о финале, когда ты счастлив и всё хорошо? Ничто ведь не предвещало.
Двадцать шестого января начался тур. Я ждал этого, как огромного приключения, и всё действительно было так. Тридцать два города, двадцать две страны. Вау! Мог ли я когда-то предположить, что так будет? Тем более в двадцать четыре года.
Мы арендовали автобус и чаще всего ездили именно в нем. Дурачились с музыкантами, подкалывали друг друга, могли даже в шутку подраться.
В каждом новом городе нас обязательно встречала толпа фанатов — где-то больше, где-то меньше. Именно благодаря их поддержке я мог путешествовать по всему миру и доносить до людей свое творчество — песни, которые раньше никто не слышал, в успех которых верил лишь я один, а после поверил мой менеджер Пол. Он, кстати, вечно был рядом, в своей стихии:
— Ларри, десять минут на еду, потом у нас съемка.
И тут же уносился куда-то, чтобы решить организационные моменты и предусмотреть все возможные накладки до того, как я окажусь перед камерами или в зале под сотней софитов.
Города, где мне доводилось выступать, я видеть не успевал. Обычно мой день был расписан строго и, нарушая эти рамки, я мог опоздать на концерт в следующем городе. Такой прецедент тоже имел место быть и научил меня строгому соблюдению графика раз и навсегда.
Шла вторая неделя тура. С утра я вставал в семь тридцать, полчаса на раскачку — зарядка, душ, завтрак, соцсети. Затем репетиция — полтора часа. После Пол сообщал о съемках и интервью, мы ехали туда. Иногда в целях экономии времени, пока я сидел на гриме, журналисты какого-нибудь издания задавали вопросы, и мы таким образом убивали сразу двух зайцев. На всё это обычно уходило порядка пяти часов. Потом обед — полчаса. Затем — встреча с фанатами. Я не мог обделить их вниманием, потому что чувствовал такую благодарность и поддержку начиная от самых первых шагов, когда мою песню в виде эксперимента взяли на радио, до настоящего времени — когда они скандировали мои фамилию и имя на премиях, знали наизусть тексты песен, даже если английский и не был их языком, устраивали флеш-мобы. Пол тоже был за то, чтобы поддерживать связь с фанатами, а потому его люди проводили какой-то специальный отбор, где самые активные поклонники, которые состоят в фан-клубах уже давно и доказали свою любовь не раз и не два, в количестве от двадцати до тридцати человек могли попасть на закрытую автограф-сессию в их городе. На это мероприятие, которые фанаты в своих кругах назвали «Таннер-встречи», отводилось не больше часа, и, конечно же, этого времени для нормального общения было ничтожно мало. Я успевал лишь раздать всем автографы, сделать фото, и получить подарки, взамен выдавая диски и прочую атрибутику. А при благоприятном раскладе мне удавалось ответить на пару вопросов. Потом приходилось, чувствуя свою вину за то, что не уделяю им достаточного внимания, извиняться и срочно бежать на саундчек, после — в гримерку, затем — концерт. Всё это в бешеном ритме. А после запрыгивать в автобус, ожидающий на служебной парковке (а где-то — в бронированный фургон, и потом в более малолюдном месте пересаживаться в автобус), и ехать дальше — всю ночь. Чтобы утром всё повторилось.
В каждом городе нам выделяли шикарные номера, но я не имел возможности оценить предоставленные комфортные апартаменты. Я забегал, бросал чемодан, и возвращался тоже за чемоданом. Спал обычно в автобусе или самолете.
Поэтому самый распространенный вопрос: «Как тебе наш город N?» всегда ставил меня в тупик. Ведь чтобы узнать и почувствовать место, нужно пожить в нем хоть пару дней, ну или выполнить программу минимум — увидеть самые популярные достопримечательности. В моем случае достопримечательностью были концертный зал и люди, которых я видел — обслуживающий персонал, встречающие нас организаторы и фанаты. А они всегда были милыми. Об этом я и говорил.
Так вот, об инциденте. Вторая неделя тура проходила в Австралии и Японии. Пять городов Австралии, Токио и Осака в Японии. В тот день (даже не спрашивайте, что это был за день недели, я уже ни будней, ни выходных не отличал), я задержался на встрече с фанатами. Дело было в Сиднее. Из-за проблем с аппаратурой на записи австралийского топового музыкального шоу встречу с фанатами пришлось перенести на более позднее время — после концерта.
Пол начал постукивать по часам уже через полчаса после начала, но мне не хотелось обделять этих людей со счастливыми от встречи глазами, потому что они ждали этого весь день, перестроили свой график, кто-то прилетел из других городов и стран ради этого дня. На семидесятой минуте Пол не выдержал, подослал ко мне ассистента, и тот тактично и интеллигентно (в отличии от метаемых в мою сторону взглядов менеджера, который вот-вот готов был сорваться и даже не притворялся любезным) прошептал на ухо, что пора закругляться. Однако сделать это было непросто. Девчонки отпускать меня не желали, вцепились руками и ногами, засыпали новой порцией вопросов, так что выполнил этот «приказ» я только через двадцать минут.
Еще через двадцать мы добрались до припаркованного у лесополосы автобуса (фанаты здесь были особенно активные, так что приходилось передвигаться с усиленной осторожностью), после чего Пол, пообщавшись с водителем, сказал, что доехать до Мельбурна мы не успеем.
Помчались в аэропорт. Уже не до ужина было, и мой желудок сходил с ума, требуя хоть какой-нибудь пищи.
Ближайший рейс через полтора часа, билетов нет. А у нас команда из двадцати четырех человек. И даже если отменить утреннюю репетицию и сделать так, что мы с Полом полетим, а остальные приедут позже на автобусе, всё равно даже двух билетов у них не находилось.
А утром съемка. И время близится к часу ночи. Перспектив никаких.
И остались бы зрители в Мельбурне обделенными, если бы не сообразительность Пола, который из любой неудачи (в этом я теперь больше чем уверен) выйдет победителем. С кем он там общался в аэропорту — может быть, дошел даже до самого главного, какие аргументы он им приводил, сколько заплатил за это дело, но всю нашу команду отправили спецрейсом уже через пару часов. И в пять утра мы благополучно приземлились в Мельбурнском аэропорте Тулламарин, и никто так и не узнал, что нам пришлось пережить этой ночью.
Бывали и другие внештатные ситуации. Чемодан с половиной концертных костюмов теряли, фанаты в окно номера отеля забирались. Эвакуировали их уже через традиционный выход — дверь.
Представьте себе, захожу я после двух съемок в номер — двадцать минут свободы перед саундчеком случайно выпали, думал поспать или позвонить родителям и Энн. Открываю дверь, а на подоконнике в ожидании восседает светловолосая Рапунцель, которая, кажется, уже потеряла надежду на встречу. И вдруг видит меня. Ее глаза загорелись как факелы, а я испуганно попятился к двери. Реакция у меня, вообще-то, хорошая: еще секунда, и я бы рванул. Но у девушки она оказалась еще лучше — просто нечеловеческой. В одну секунду, в два прыжка она преодолела расстояние из одного конца комнаты в другой и вцепилась в меня руками.
— Нет, пожалуйста, не делай этого. Не уходи! Не зови никого! Я просто хочу побыть с тобой. Я столько об этом мечтала! — на чистом, без акцента английском заговорила она.
Через минуту выяснилось, что она путешествует за мной почти по всем городам тура, лишь изредка давая себе передышку. Что она дочь богатых родителей, и у нее есть возможность на это. Что дважды ей пришлось добираться в другой город автостопом. Что подруги ее не понимают и смеются над этой «больной» любовью. Что она никогда не забиралась в чужие номера. Для этого ей пришлось снять номер в отеле (она всегда так делала, надеясь встретить меня, но ей не везло — еще бы, я ведь в отеле почти не бываю), а в этот раз, подкупив персонал, узнала, в каком я номере, сняла соседний и по балкону (вы только представьте!) перебралась ко мне. Открыла окно (они на балконе с двух сторон открываются), и оказалась здесь.
После такого признания я действительно убедился в том, что любовь у нее «больная». Но что с этим делать — не знал. Понимал лишь, что действовать нужно крайне осторожно.
Попробовал вежливо объяснить, что мне нужно идти на саундчек, и пообщаться мы можем вечером на фанатской встрече — готов был дать пропуск. Не помогло. Вцепилась в меня мертвой хваткой.
Пришлось идти на хитрость.
— Я в туалет, можно?
Она ошарашенно кивнула. Ну ясно, для нее Ларри Таннер — не конкретный человек, а что-то из области фантастики. Идеальный придуманный образ. И все физиологические потребности для него чужды.
По пути завернул на кухню, отыскал (с большим трудом, действуя на суперскорости) зажигалку, и, закрывшись в туалете, поджег бумагу и поднес ее к датчику дыма. Сработало. Лампочка замигала, и я поспешно вышел из туалета, словно ни в чем не бывало.
Девушка караулила меня рядом с дверью. Видимо, опасалась, что я воспользуюсь ее же способом и сбегу через окно.
— Что за запах? — насторожилась она.
Ответить я не успел. В дверь постучали, а потом без приглашения ввалились сотрудники отеля. Девушку, снова вцепившуюся в меня, с криками-воплями оторвали с рукавом моей куртки (отделался малой кровью), нарушение правил безопасности мне простили. Что стало с ней дальше — не знаю. Но Пол ввел отдельным пунктом в мой райдер для всех последующих городов, что номер, где останавливается артист, должен быть под усиленным наблюдением. Проникновение посторонних карается огромным штрафом.
Больше такое не повторялось.
В туре возможности работать над альбомом не было, а долгого застоя без нового материала допустить было никак нельзя. Артист постоянно должен быть на виду — не только у тех, кто ходит на его концерты, но и у тех, кто такой возможности не имеет, до чьих городов и стран мы еще не доехали. Поэтому приходилось работать с минимумом оборудования прямо в гостиничном номере Пола. Мы обкладывали матрасами и одеялами стены, стаскивая их изо всех наших номеров, создавали тем самым звуконепроницаемость, ставили микрофон, подключали ноутбук — и вперед.
Но результаты, на удивление, были отнюдь не плохими. Мы писали каждую свободную минуту и записали почти целый второй альбом! Параллельно я ухитрялся набрасывать новые тексты, которые Пол и команда из звуковика и саундпродюсера, а также музыканты все вместе слушали, обсуждали, вносили коррективы, и сразу же, по горячим следам, принимались записывать.
Может быть, поэтому и возникли проблемы со связками. Когда ты встаешь с утра, репетируешь и записываешься часа три (если съемок не слишком много), потом едешь на площадку проверять звук, выступаешь, а утром опять все сначала, организм не выдерживает. И в один прекрасный момент ясно и совершенно конкретно говорит тебе: «Хватит».
В моем случае этот момент случился прямо перед большим сольным концертом в Лондоне, рассчитанным на девять тысяч человек. Концерт, к которому я шел всю свою сознательную творческую жизнь.
И теперь всё было на грани срыва.