Рассвет утраченной мечты

Глава 22

С вероятностью в девяносто восемь процентов это была какая-то шутка. Но сердце почему-то тревожно забилось. Я весь напрягся, судорожно вглядываясь в экран телефона, как будто на нем могло появиться что-то еще.

Сообщение пришло двадцать минут назад.

Сейчас три часа. То есть осталось чуть больше часа. Сложно успеть.

Бред! С чего вдруг я должен лететь куда-то. Я вчера был у Энн, и она никуда не собиралась.

Или просто не говорила? Но ее тон был подозрительным, и все эти фразы про «нас разлучат». Она догадалась? Или Пол успел поговорить с ней прежде, чем вызвал меня?

Я открыл страницу этой девушки, пролистал подписчиков. Энн была на нее подписана.

Это не шутка.

Я тут же поднялся на ноги.

Найл шокировано взглянул на меня снизу вверх.

— Что случилось?

— Энн улетает. Самолет через час.

— Ты не успеешь, — покачал головой он.

— Посмотрим.

— Ты же не собираешься садиться за руль? — крикнул он вслед.

А какие еще у меня были варианты? Я мог рассчитывать только на то, что по дороге меня не поймают. Меня не пугал ни штраф, ни лишение прав, только то, что это затянется, и я не успею.

Я постарался сконцентрировать всё внимание, параллельно поставив телефон на громкую связь и названивая Энн каждые пять минут. Безрезультатно. Трубку она не брала.

Почему я поверил? Я не знал эту девушку. Это мог быть дурацкий розыгрыш. Но сердце откликнулось.

Наверное, чувствовал, что Энн на такое способна.

Я старался не гнать. Пробок в городе не было, и при хорошем раскладе добраться до аэропорта можно было за двадцать минут. Но как быстро я сумею ее найти?

Я снова взглянул на часы. И снова набрал ее номер. Безрезультатно.

Всё внутри меня нервно сотрясалось. Я не люблю это чувство. Не люблю беспокойство.

Ведь она не могла поступить так?! Уйти, и ничего не сказать. Решить всё за нас двоих.

До здания аэропорта добрался без происшествий, и, благодаря Бога и снова умоляя помочь мне найти ее здесь, если она и правда решилась на это, размашистым шагом отправился к табло вылетов. Время отлета действительно было тем, что и в сообщении. Но где искать Энн? Я кинулся в зал ожидания, опустив глаза, чтобы нечаянно не встретиться с кем-то глазами и не быть узнанным.

Словно желая досадить мне еще больше, приятный женский голос объявил о том, к какому выходу необходимо проследовать пассажирам на рейс «Лондон-Москва».

Блин!

Может, сразу рвануть туда и попытаться перехватить ее?

Но я уже почти добрался до зала ожидания, поэтому решил сперва посмотреть, нет ли ее там.

Сколько секунд мне потребовалось на это? Две? Три?

Я увидел знакомую фигуру, облаченную в голубые джинсы и светлую ажурную кофту — ту, в которой она гуляла со мной и сидела на спуске в первый раз.

— Энн! Стой!

Она не обернулась. Но к выходу рванула с удвоенной скоростью.

Я не мог ошибиться.

Это была она.

— Энн!

Я схватил ее за плечо с одной только мыслью: ни за что не отпущу. Никогда.

Почему она решила сбежать?

Я сделал ей больно?

Или кто-то еще?

Что, блин, вообще происходит?

Она не должна быть здесь!

— Я уезжаю. Моё участие больше не нужно. Условия нашего контракта я выполнила.

Что, прости?

Я схватился за голову.

— Всё в порядке, Ларри, — по-своему истолковала она мою реакцию. — Ты своего добился: теперь весь мир — твои фанаты. У тебя есть контракт, у тебя есть светлое будущее. Будь счастлив.

А сама плачет.

Я так и знал: ее заставили это сделать.

Я убью Пола.

Единственным моим желанием сейчас было обнять ее, прижать к себе и сказать, что всё это — ерунда, и мы с этим справимся. Но я не знал, как она отнесется к этому.

И, может быть, нас уже снимают, потому что журналисты всегда пасутся в аэропорту, поджидая артистов, которым, как ни крути, эту зону не миновать. Осторожность была при мне.

— Энн, пожалуйста, давай поговорим.

Я всё еще держу ее за плечи и смотрю в глаза, словно пытаясь внушить свои мысли без слов. Но она отводит глаза, а когда на секунду всё же встречается со мной взглядом — готова вот-вот расплакаться снова. Я не верю, что человек, который сознательно принял такое решение: порвать со всем и уехать — может так реагировать.

— Энн, не твори глупостей.

— А что меня ждет, Ларри? Ожидать тебя в Лондоне и наслаждаться твоей интересной жизнью через экран? Ловить полные ненависти взгляды девчонок и бояться выйти из дома? Делить тебя со всем миром и радоваться пяти минутам общения в день по телефону? — взрывается она, но голос ее звучит не громко, а укоряюще. Как будто нам уже пришлось через это пройти.

Но кто знает, что она чувствовала, когда я был в туре? О чем думала?

Мама говорила, что уезжать всегда легче, чем оставаться. И я не знаю, вправе ли удерживать ее, если не смогу изменить свою жизнь.

А я не смогу.

Хотя в здании аэропорта довольно шумно, я слышу эту звенящую тишину между нами. И в эту тишину врывается голос, который вновь напоминает Энн о посадке на рейс.

Так не должно быть! Не должно быть!

Я непроизвольно сжимаю руки на ее плечах, боясь сделать ей больно, но в то же время боясь отпустить.

Не могу поверить, что Энн может вот так запросто взять и исчезнуть из моей жизни.

Но она может.

— Мне пора, — произносит она тихо, но я слышу.

— Подожди хоть секунду…

Смотрю просительно ей в глаза и чувствую себя тряпкой. Но что можно сделать? Она всё решила. Решила без моего участия.

Она ясно дает мне понять, что я не нужен. Так о чем речь?

Как иначе можно объяснить ее поступок?

Только полные боли и сожаления глаза не дают мне поверить в это окончательно. Где здесь несостыковка?

Она отказывает мне даже в этой малости — отрицательно качает головой и делает шаг назад.

Я невольно ее выпускаю. Как держать человека, который не хочет этого? Который в тебе не нуждается?

И всё-таки вопреки своим мыслям, я всё ещё руководствуясь чувствами и твержу:

— Я не пущу тебя, слышишь?

В отличие от меня, Энн без труда находит слова, которыми ей легко удается ранить меня еще глубже.

— Зачем тебе это, Ларри? Очередная блажь? Ты можешь легко найти девушку, которую не придется упрашивать дважды. Твой язык будет для нее родным, и у нее не будет столько проблем. Она будет понимать тебя и, главное, понравится твоим родителям и менеджеру. Всё в порядке, я справлюсь. И ты справишься тоже. Так что не надо меня жалеть.

Я никогда не был в такой ситуации. Не знаю, как нужно себя вести. И у меня есть только одно решение — искренность.

— Я не жалею тебя. Я люблю.

Но и это не помогает.

Ей это просто не нужно.

— Уходи, Ларри, — вот ответ на признание. Она даже не хочет смотреть мне в глаза. — Уходи, — повторяет она.

Я уже знаю, что иного финала не будет. Мне не переубедить ее.

И я сдаюсь.

Но не могу не уколоть напоследок.

— Я уйду. Только ответь мне на один вопрос: если ты так уверена в правильности своего решения, то почему плачешь?

Она не ответила. Еще бы! Схватила свой чемодан на колесиках, в другую руку тоже взяла сумку, которая стояла до этого между нами, и, не произнося больше ни слова, уверенно зашагала к выходу.

Я не могу передать свои чувства.

Я начал ей доверять. Я испытывал чувства, которые по-настоящему открылись мне только теперь. Но всё это лишнее. Всё это глупости, если можно вот так в одну секунду неясно почему взять и сказать: «Прощай». Без объяснения причин, без уведомления о своих намерениях. Просто кинуть. Развернуться спиной и дать понять, что я ничего в ее жизни не значу. Что наши прогулки, поездки, разговоры — всё было лишь частью работы.

Пол с ней расплатился, и Энн решила уехать. Всё логично. Я здесь не вписываюсь.

— Ларри!

Мне хочется, чтобы это был ее голос. Но она уходит. И голос с другой стороны.

— Ларри, пожалуйста, дай мне автограф! Я так люблю тебя!

Лучше бы меня любила она…

Всё ещё смотрю ей вслед, борясь со своими чувствами.

Хочется что-то разбить, ударить во что-нибудь кулаком, но я не имею права вести себя так на публике.

Я перевожу рассеянный взгляд на девочку рядом со мной. Она гораздо ниже Энн.

Блин, при чем здесь это?!

Улыбаюсь из последних сил.

— Что? — переспрашиваю рассеянно, всё ещё не в силах переключиться.

— Автограф, — улыбается она, протягивая блокнот. — И сфотографироваться можно?

Пока я даю автограф одной, их становится больше — десять или пятнадцать.

Минут через пять я прерываю нашу несанкционированную автограф-сессию и заявляю, что опаздываю в студию.

Они вереницей провожают меня до машины, и я поспешно выруливаю с парковки, стараясь никого не задеть.

Больше всего мне хочется побыть сейчас одному. И я еду в студию, надеясь, что у Пола нашлись дела поважнее.

Холод забрался в сердце, расползся по всему телу, сковал мысли.

Я пытался стряхнуть с себя это оцепенение, но безрезультатно. Как будто только любовью и жил в последние дни. А что теперь?

Наверное, она уже за границей Великобритании.

А если передумала?

«Нет, не передумала», — твержу сам себе, потому что знаю, что это правда.

За дорогой почти не слежу. И чудом добираюсь до студии без происшествий.

Внутри никого.

Я закрываю дверь арендованной нами комнаты и осматриваюсь, размышляя, куда бы направить свой гнев. Его стало меньше, и бить что-либо уже перехотелось. А вместе с тем расхотелось и вообще что-либо делать.

Я уселся на подоконник и выглянул вниз.

Сколько лететь до Москвы?

Какая мне разница?

Минут десять я просидел так, размышляя о том, как было и больше не будет. С этим сложно смириться. Я не осознавал этого до конца. Слишком спонтанно всё это случилось.

Я не мог поверить, что потерял ее. Не мог найти объяснений. Не верил в циничность ее мотивов.

И то, что никаких дел на сегодня не было запланировано, окончательно выбивало из колеи. Я мог позвонить отцу или доехать до мамы, но в первом случае отсутствовало желание, да и в таком состоянии я снова мог сорваться и накричать на него ни за что. А во втором — мама всегда меня чувствует, а отвечать на расспросы мне хотелось бы меньше всего. Да и что отвечать, если я сам не знаю, что случилось. Ведь вроде бы всё было хорошо. Сказала бы что ли напоследок, что для нее это была лишь работа.

Не в силах вынести одиночество и разрывающие душу мысли о том, что могло быть и что случилось, как мы были счастливы, и что всё это на самом деле для нее ничего не значило, я снова схватил ключи от машины и рванул в направлении, еще неизвестном для меня самого.

Сначала просто хотел прокатиться по городу, включив погромче музыку, чтобы выбила из головы ненужные мысли. Но по пути заметил горящую вывеску какого-то бара и припарковался неподалеку. Вот то, что мне надо.

Я никогда не напивался по-настоящему и в этот раз не собирался. Но рюмочку чего-нибудь крепкого мне бы не помешало сейчас опрокинуть. Я не из тех, кто убивается по девушкам. И этот раз не станет исключением. Я был прав: музыка — единственное, что будет всегда со мной. И только ей я могу быть по-настоящему предан и благодарен.

Блин!

Я рубанул рукой по рулю, заставляя клаксон засигналить. Выбрался из машины, оглядываясь и чувствуя себя идиотом. Параноиком. К счастью, никому вокруг дела до меня не было. И небо опять стало хмуриться.

День приближался к концу, надвигались сумерки.

Маленький бар, в котором я оказался, был далеко не высшего уровня. Какая-то забегаловка. Но как раз это было тем, что мне нужно. Никакого повышенного внимания, никакой роскоши. Жизнь — как она есть. С подвыпившими, давно не бритыми мужиками, назвать которых «английскими джентльменами» язык не повернется. Деревянные грубо сколоченные столы и стулья. Пыльная люстра под потолком и очень тесное пространство. И запах — убийственная смесь тяжелого алкоголя, пива, пота, дыма, не знаю чего еще.

Я неуверенно зашагал к бармену, сомневаясь уже в том, что идея зайти сюда была такой уж удачной. Глядишь, еще и в пьяном угаре морду набьют за то, что я занял место какого-нибудь постоянного клиента.

— Что у вас есть? — спросил официанта.

Тот глянул на меня с холодным безразличием, и, не прекращая своего занятия — он в это время протирал огромную пивную кружку — принялся перечислять мне скромный выбор алкогольных напитков, имеющихся в наличии. И никаких вам винных карт, меню и уважения.

— Дайте что-нибудь на свой вкус, — выслушав до конца, произнес я.

Всё равно мало что понял в этих названиях кроме Шварцбир — но пива сейчас не хотелось.

Он налил мне какой-то коричневой жижи, сообщив, что это коньяк. Пахло не очень.

И всё-таки я расплатился (цены у них оказались бюджетные) и опрокинул в себя эту гадость. Прошибло сразу, до мозга костей.

И я, уж не знаю как, стал чувствовать себя лучше в том плане, что почти полностью перестал ощущать раздражение и боль. Они больше мной не владели.

Но не перестал думать об Энн.

Сидел и размышлял, сожалеет ли она о сделанном хоть на минуточку. Что, блин, взбрело ей в голову? А мне остается только смириться.

Может быть, если бы я сказал ей о своих чувствах раньше… Зачем я вообще сказал ей сегодня? Всё итак было ясно.

Она улетела.

Улетела…

Ну и скатертью дорога!

Завтра же забуду о ней.

— Эй, бармен, вызови мне такси. И этот, — взмахнул рукой, слово никак не приходило на ум. — Чтобы машину мою домой доставили. Я заплачу. И не говори никому, что я был здесь, ага? Вот, на тебе.

Я встал, чувствуя себя неуверенно, но всё-таки вполне отдавая отчет в своих действиях. Секунду замешкался и снова плюхнулся на дурацкий стул с высокой спинкой.

— У тебя есть девушка?

Бармен взглянул на меня непонимающе, но холодное спокойствие ему не изменило. Видимо, не такое здесь видел.

— Береги ее. И обязательно скажи, что любишь. Вот прямо сейчас позвони и скажи.

Никогда не был таким слюнявым романтиком, блин. Что бабы делают с мужиками? Дурацкая любовь! Кому она, нафиг, нужна? Порабощает, делает из мужика тряпку, а потом эту тряпку они — эти женщины — выжимают и бросают, чтобы взять новую. Еще говорят, мы козлы.

Добравшись до дома я уже жаждал лишь одного — выспаться. Ополоснулся под душем, с полузакрытыми глазами добрел до комнаты и первым делом уткнулся взглядом в светло-сиреневый флакон духов, стоящий на тумбочке за фоторамкой.

Глаза раскрылись сами собой.

Еще одно напоминание о ней больно резануло по сердцу.

Я схватил этот злосчастный флакон и ловко бросил в мусорную корзину, вложив в бросок всю свою злость. Не рассчитал лишь с одним: флакон разбился, и сладковатый запах едким дымом просочился в комнату, превратившись в кошмар.

Пришлось переместиться на ночевку в гостиную. Но и там я долго ворочался, не в силах уснуть. Было жарко. Всюду мерещился этот запах. Всё время думал о том, что она делает.

И с каким же упоением я ждал новый день! Потому что знал, что работа навалится снова в таких объемах, что думать о глупостях будет некогда. И это сейчас было благом.

Кое-как мне всё же удалось уснуть, напоследок напомнив себе о том, что с завтрашнего дня я зарекаюсь не думать об этой девушке. С меня хватит. Это был ее выбор, но я его принимаю.

Пути назад нет.