Рассвет утраченной мечты

Глава 38

— Меня зовут Эмма, журнал «Seventeen». Ларри, что бы ты сказал себе шестнадцатилетнему?

На пресс-конференции полно народу, но это уже не пугало меня, как раньше. У меня были наработанные заготовки ответов на самые каверзные и часто задаваемые вопросы, я спокойно воспринимал десятки и даже сотни взглядов, направленных в мою стороны, тонны аппаратуры, тщательно фиксирующей каждое мое слово и взгляд. Конечно, никто не застрахован и через пятьдесят лет активной творческой деятельности от того, что может вдруг сказать глупость. Разница в том, что теперь ты не будешь воспринимать это как трагедию всей своей жизни и крест на карьере. Если это не карается законом, конечно.

— Когда мне было шестнадцать, я и подумать не мог, что в моей жизни будет столько всего потрясающего. Мне всегда нравилось исследовать новые места, но в том возрасте я не мог себе это позволить по разным причинам, в том числе из-за денег. Сейчас, когда я приезжаю куда-нибудь, где никогда раньше не был, стараюсь найти человека или семью из местных, которые показали бы мне окрестности. Так, мне кажется, получаешь самое верное представление. Однажды, когда я был на Кубе, меня познакомили с парнем, который с радостью согласился покатать меня по городу на своем мопеде. Мы поиграли в теннис, а потом я побывал у него дома на барбекю, встретился с его женой и детьми. У него их восемь, вы представляете?! Может, и у меня когда-нибудь будет столько же?

Это была шутка — про детей, и она была воспринята так, как нужно.

В зале раздались смешки, редкие аплодисменты.

— Так что я сказал бы себе трудиться, и всё получится.

Менеджер предоставил слово следующему.

— Энн-Мари, журнал «Teen Vogue». Тебе не кажется, что от такой жизни можно подхватить звездную болезнь? Не чувствуешь ее за собой?

Когда я находился под управлением Пола, подобные вопросы резко пресекались, но команда Мэтта работала иначе — больше искренности, меньше глянцевости. И, надо сказать, это ничуть не уменьшало популярность тех звезд, которые находились под крылом «Энджелс саундс».

— Если окружить себя поверхностными людьми, то и сам станешь поверхностным. Мне повезло, у меня есть хорошие знакомые, люди, которых я знаю уже много лет, даже до того, как меня узнало большинство из вас. Они всегда поддержат и помогут прийти в себя, если что, — я улыбнулся и мельком оглядел лица присутствующих. Большинство из них улыбалось в ответ — хороший признак. Я умею различать натянутую улыбку и ту, когда люди действительно рады тебе. — Так что я просто наслаждаюсь жизнью.

— Как думаешь, в чем твой главный секрет успеха? Почему в других странах, где не говорят на английском, тебя тоже любят?

— Музыка — универсальный язык. Не важно, понимаешь ли ты, о чем она, но твое сердце и душа всё чувствуют и отзываются. Видимо, в этом всё дело.

— Последний вопрос, — предупредил менеджер, указывая на девушку в легком сетчатом свитере, надетом на белый топ.

— Ларри, я представляю журнал «Girl’s life». Наши читательницы не простят мне, если я не задам вопрос: влюблен ли ты?

Я вспомнил вчерашний вечер, когда мы ели мороженое и смотрели видео. Как голова Энн лежала на моем плече. Как она требовала пижаму с мишками. И как я не успел признаться в любви.

Сегодня утром я вскочил по будильнику, быстро принял душ, залпом выпил кофе и написал Энн записку о том, что у меня конференция, потом — репетиция перед выступлением на крыше с потрясающим видом на Лондон, а вечером — само выступление. Но где-нибудь между всем этим я обязательно ей позвоню. И хочу видеть ее на концерте, хотя это и закрытая съемка.

Я не знал, проснулась ли она уже и видела ли записку, но при мысли о том, что сегодня мы снова сможем увидеться и нас уже не разделяют, как прежде, тысячи километров, в груди стало тепло.

— Не думаю, что отличаюсь в этом от большинства людей, — заметил я, не скрывая улыбку.

Менеджер понял, что это всё, по полувзгляду и жестом дал понять, что конференция завершена.

Фотографы спешно защелкали камерами, делая последние снимки. Я на ходу поклонился, поблагодарил за внимание, и вышел вслед за командой администраторов.

Через десять минут тонированный автомобиль класса-люкс выехал с парковки по направлению к следующей точке в нашем графике.

Улучив минуту, я набрал номер Энн.

Она ответила спустя два гудка.

— Доброе утро! Ну ты и ранняя пташка!

— Приходится ею быть, — засмеялся я в ответ, сразу чувствуя прилив бодрости от того, что услышал ее радостный голос с теплыми интонациями.

Погода была не очень, а после того, как я стал по большей части жителем Лос-Анджелеса, где постоянно сияет солнце, независимо от времени года, мне стало страшно не хватать этого света на фоне привычных лондонских дождей. Но есть в жизни что-то, что вселяет веру в хорошее независимо от погоды. Родной голос любимого человека, например.

— Ты прочитала мое послание?

— Да, и не один раз.

— Как ты относишься к тому, чтобы вечером побывать на моем закрытом концерте?

— Это моя мечта.

— Хоть ты и врешь, я все равно рад это слышать, — глядя в окно и пряча свою улыбку от посторонних, произнес я.

— С чего ты взял, что я вру? Почти любая девчонка мечтает быть избранной. И сегодня я ею буду.

— Что ж, в таком случае, я рад, что могу быть причастен к твоему счастью. Я сброшу тебе координаты, сможешь сама добраться?

— Попробую. Во сколько начало?

— В шесть тридцать, но постарайся быть на месте хотя бы за полчаса. Когда подойдешь, позвони мне, и я попрошу, чтобы кто-нибудь тебя встретил.

— Хорошо, милый. Жду нашей встречи!

Внутри что-то радостно дрогнуло, и я снова заулыбался. Не помню, чтобы Энн когда-нибудь называла меня «милый», но это очень приятно. Ей стоит делать это почаще. А мне стоит об этом ей намекнуть. Только чуть позже.

Я прибыл на саундчек рано, поэтому еще минут сорок ждал музыкантов и звукорежиссера. В это время мы отлично провели время с ведущим концерта и вечернего шоу, в рамках которого выйдет мой мини-концерт в следующую пятницу — Джимом Моллиган. Ему было чуть за сорок, он был довольно неказистой внешности по голливудским меркам, но представлял собой настоящую бездну харизмы и обаяния, за что его все и любили. Джим был уверен в себе — хотя в разговоре сегодня признался, что в школе был жутко закомплексованным ребенком из-за своей полноты и плохого зрения, — но сейчас обладал способностью ловко и без вреда выкручиваться из любых ситуаций и расположить к себе кого угодно, за что руководство канала очень его ценило, поэтому в прошлом году Джим стал одним из самых богатых людей в сфере искусства в Великобритании.

На саундчек у нас было около двух часов. Этого более чем достаточно. На сборных концертах артистам порой дается всего пара минут. А если кто-нибудь из музыкантов опаздывает, это сказывается на качестве выступления всей команды. Поэтому мы давно выработали для себя правило: главное — взаимное уважение.

К началу проверки звука все были в сборе. Музыканты начали подключать свои инструменты. Барабанщик, пользуясь моментом, стал издавать скоростные пассажи, красуясь перед стайкой сидящих неподалеку юных фанаток, которые выиграли в рамках шоу присутствие на саундчеке и закрытом концерте с видом на Лондон.

Обычно я не люблю присутствие посторонних в это время, но девчонки вели себя тихо, а к взглядам со стороны я привык, так что отвлекали внимание они лишь поначалу.

Барабанную дробь прервал крик гитариста:

— У меня блок питания не работает!

И еще минут десять мы разбирались с проблемой.

Наконец все были готовы. Ручки громкости комбиков выкручены на полную громкость.

— Вопросы по балансу есть? — раздался голос звукорежиссера.

Вопросов нет.

Поначалу, когда мы только начинали «срабатываться», то пытались на саундчеке сыграть сразу все композиции от начала и до конца. Пока нам не объяснили, что это не репетиция, и не стоит отнимать чужое время. Объяснили корректно, но мы запомнили. Поэтому и в этот раз пробежались по фрагментам главных песен — каждый не более двенадцати тактов. Проверили, чтобы звучали все инструменты и вокал, периодически останавливаясь и делая коррекцию. Так действительно экономится куча времени.

Сегодня я играл на акустической гитаре, поэтому, не надеясь, что звук смогут «вытянуть», если я просто подзвучу ее вокальным микрофоном, подстраховался от неприятностей наличием встроенного звукоснимателя.

Через час мы закончили, и я даже немного пообщался с фанатками, томящимися в ожидании. Я не был уверен, что может быть интересного в созерцании подобного подготовительного процесса, но они уверяли, что так и есть, а глаза их сияли от радости.

— Это лучший день в нашей жизни! Мы никогда его не забудем! — едва не плакала одна из девчонок.

Я обнял ее и пообещал, что у нее еще будет много счастливых дней.

Это смущает, но в то же время и радует, когда ты можешь дарить людям такие яркие положительные эмоции.

Мы ненадолго расстались, потому что до начала съемки мне следовало побывать на гриме и переодеться.

Мы с Тимом — бас-гитаристом, спускались по лестнице, болтая о прошедших выходных, и мой телефон в кармане брюк звякнул, известив о новом сообщении. Я достал мобильный и продолжал слушать, набирая в то же время ответ Энн.

Она писала, что уже подъезжает к месту — решила не рисковать и не тратить время на поиски здания, а воспользовалась услугами такси. И еще интересовалась, как прошла репетиция и закончилась ли она.

Я бодро отколотил ответ, но отправить не успел.

Лестница была пологой — с пустыми промежутками между ступеньками, и я неудачно стал — большая часть ступни оказалась в воздухе над следующим порогом. Секунда, и сила притяжения уже тащила меня вниз.

Хорошо, что спускаться оставалось всего четыре или пять ступенек, иначе последствия могли быть, наверно, плачевными.

Перепуганный Тим и сотрудники телеканала, отдыхавшие на диванчиках в коридоре, тотчас бросились ко мне.

— Ларри!

— Боже мой!

— Старик, ты жив?

— Что случилось?

Я улыбнулся, махнул рукой и постарался поскорее подняться на ноги — итак всех переполошил.

Но неожиданная боль в ступне была столь резкой, что лицо тотчас перекосило, и я, сжав зубы, согнулся пополам, снова падая на пол.

Кто-то вызвал врача. Мне помогли лечь на диван, переместив практически на руках, хотя я и сопротивлялся. Но больше всего я думал о том, что из-за своей неосмотрительности и такого глупого падения могу сорвать съемки шоу.

Через пять минут вокруг столпилась, пожалуй, вся съемочная группа в составе нескольких десятков человек. Еще через пять прибыла медицинская помощь. Меня осмотрели на месте — не только ногу, но и все тело, требуя то сделать глубокий вдох-выдох, то вытянуть руки, то сделать несколько круговых движений глазами.

— На первый взгляд, всё остальное цело. Но нужно пройти обследование, и обязательно — УЗИ. Последствия таких падений могут проявляться не сразу.

— Да там всего двадцать сантиметров до земли было! — хмыкнул я, всё ещё чувствуя боль в ноге. Это же не перелом?

— Это не важно. Падение было с лестницы — это раз. А во-вторых, иногда и меньшего расстояния достаточно, чтобы сильно покалечиться.

— А что с ногой? — задал я волнующий вопрос, не сводя пытливого взгляда с медика.

— Ушиб. Я сейчас сделаю заморозку и зафиксирую ступню. Вам категорически запрещено опираться на эту ногу. Никакой подвижности ближайшие две недели.

— Как вы это себе представляете? — усмехнулся я, а в голове уже выстраивались жуткие сцены: отмена съемок, выступлений, перелетов. Нам же клип снимать на следующей неделе! А через две с половиной начинается гастрольный тур по Америке и съемки шоу талантов в Лондоне. Если сейчас всё отменять, то весь график сместится. А уж про расстроенных фанатов и неустойки говорить нечего. — Я не могу себе это позволить.

— А остаться инвалидом на всю жизнь — можете? — довольно жестко отчеканил врач, проводя необходимые манипуляции.

Я замолчал. Спорить глупо. Но я всё равно не смогу сидеть дома все две недели. Из-за какого-то ушиба ноги!

Телефон снова брякнул — новое сообщение. И я вспомнил, что так и не отправил Энн свой ответ.

На этот раз она писала о том, что уже ждет на месте.

Понятливая моя девочка. Не злится за то, что я не ответил, потому что понимает: я могу быть занят. Когда нахожусь на репетиции, чаще всего вообще не беру с собой телефон.

Я не стал огорчать ее раньше времени, тем более что по поводу будущих выступлений так ничего и не решил.

Попросил одного паренька ее встретить и вместо длинного неотправленного сообщения написал, что репетиция только закончилась, ее сейчас встретят, и «увидимся на выступлении». Изначально я предполагал, что мы сможем побыть вместе хотя бы немного и до выступления, но в связи с произошедшим об этом не было речи. Нужно было решить, что делать дальше. Переживал не только я, но и вся съемочная группа.

Я, опираясь на менеджера, добрался до своей гримерки, где состоялся нелегкий разговор, на котором присутствовали мы оба, а также продюсер и ведущий шоу. Я категорически опроверг свою «неспособность» выступить, менеджер колебался, а остальные держали позицию нейтралитета.

— Ларри, нельзя быть таким безрассудным.

— Чем мне это повредит? Просто я буду меньше двигаться. Давайте обрежем мой выход на площадку и начнем съемку сразу с того момента, как я начинаю петь. Если не брать в кадр ноги, никто ничего не заметит. Я могу стоять, согнув пострадавшую ногу или поставив колено на табурет. Можно это будет сделать? — обратился я напрямую к продюсеру.

Конечно, это было не то, что ожидалось изначально, и многие виды «издалека» с красивыми наплывами камеры придется убрать, но это лучше, чем не снимать вообще и отменить съемку после того, как у всей команды потерян день и отданы безумные деньги за аренду этого павильона.

Вызвали операторов, постановщика, помощника режиссера. Стали заново разрабатывать концепцию съемки, чтобы в итоге все вышло смотрибельно.

Через сорок минут организационные вопросы были решены, и я отправился на грим. В итоге съемку задержали почти на час.

Отдельной истории заслуживает мой трудный подъем вверх по лестнице. Лифта здесь не было, а «ехать» на руках я отказался. Слишком уж унизительно. В итоге, опираясь на своего менеджера и успев придумать миллион шуток по этому поводу, я за десять минут преодолел три пролета и, под ошарашенные взгляды присутствующих, улыбаясь, как ни в чем не бывало, допрыгал до микрофона и позволил помочь мне с тем, чтобы стать на позицию и устроить ногу в наиболее безопасное полусогнутое положение.

Я перехватил полный тревоги взгляд Энн, и на ее безмолвный вопрос пожал плечами, мол, так получилось. Мы позже об этом поговорим. И еще посмеемся. Когда-нибудь.

А пока мне совсем не смешно, потому что ближайшие две недели творческой жизни стоят сейчас под большим вопросом, и я хорошо это понимаю. Но предпочитаю не думать. Сейчас нужно сконцентрироваться над текущим вопросом — достойно выступить.

Перед тем, как меня начали снимать с разных ракурсов, я проверил микрофон и произнес извиняющимся тоном:

— Привет, ребята! Мы с вами не виделись довольно короткое время, но столько всего уже произошло, как видите.

Я увидел на лицах присутствующих невольные улыбки. Что ж, это именно то, чего я добивался. Нужно немного разрядить обстановку перед выступлением.

— Со мной всё в порядке, так что не стоит переживать. Всего лишь ушиб. Нам это не помешает. Готовы начать?

В ответ раздались дружные выкрики и аплодисменты.

Я развел руки в стороны и кивнул в сторону режиссера:

— Мы готовы.

Слава Богу, что это всего лишь нога, а не голова или связки. Лицо не разбито, голос не дрожит, тексты песен тоже не вылетели. И гитару в руках держать могу, и аккорды все помню. Можно сказать, легко отделался.

Уже на второй песне все присутствующие с живым восторгом и блеском в глазах подпевали мне, и это придавало такую энергию!

На транслирующих экранах я видел позади себя гордый Биг Бен, еще дальше — «Лондонский глаз» — колесо обозрения, на котором мы с Энн однажды так здорово повеселились. Так давно это было…

На мой любимый город плавно опускались голубовато-серые сумерки, и я посвящал ему свое творчество.

И каждому их тех, кто пришел сегодня посмотреть на мое выступление. Кто также, как и я, использовал свой шанс и оказался победителем.

И ей — девушке, которую я люблю. Которая тоже не побоялась рискнуть однажды, не догадываясь о том, что этот выбор сделает счастливыми нас обоих.

Я не мог не улыбаться. Я забыл про ногу и вспоминал только тогда, когда собирался уже было пуститься в пляс. Ничего, еще потанцуем.

Когда-нибудь этот город станет свидетелем нашей с ней свадьбы. И чему, блин, я так противлюсь?

Может, эти две недели даны мне для того, чтобы провести больше времени с ней и подумать о том, чего я сам себя добровольно лишаю? Общение с ней, поцелуи под звездным небом, возможность встречать утро вместе и завтракать, обсуждая новости. Неужели я не хочу этого? Хочу! Конечно, хочу.

И строчки: «Где бы я ни был — ты всегда со мной.

У нас впереди целая жизнь,

Так давай начнем нашу счастливую летопись

Прямо сейчас…» — я пропел, глядя ей прямо в глаза.

Не знаю, поняла ли она что-нибудь из того, что я пытался ей донести. Но скоро она всё узнает.

Точно узнает.