Рассвет утраченной мечты

Глава 23

Утро началось с плохого самочувствия и еще худшего настроения. Пару минут я мучился от головной боли в кровати, прежде чем предпринять попытку встать и дойти до душа.

Прежде чем вспомнил, что случилось вчера.

От этого стало лишь хуже. Но, вспомнив данное самому себе вчера обещание не думать больше об этом, принял холодный душ, напевая под нос песню Рикки Мартина (хотя петь совсем не хотелось, скорее уж — выть) и спустился на кухню.

Сегодня был вторник, и Франческа прямо с утра пришла, чтобы убрать дом и приготовить что-нибудь аппетитное и полезное для моего желудка. Не вечно ж фаст-фудами питаться.

Я был ей крайне благодарен. А сегодня — особенно, за то, что лишила меня мучительного одиночества.

— Доброе утро, мистер Таннер! Вы как раз вовремя. У меня уже готово…

Она быстро произнесла название какого-то блюда, наверное, филлипинского, потому что я не расслышал и попросил повторить. Но понятней не стало.

— Да вы попробуйте, — доброжелательно улыбнулась она, тотчас принимаясь накладывать мне полную тарелку.

Блюдо оказалось очень вкусным и свежим. Тушеные овощи в соусе с кусочками курицы и морепродуктами. Запах и вкус были невероятными, и сытный завтрак немного разбавил мое настроение, внося хоть какие-то положительные эмоции.

Следом шел прохладный свежевыжатый яблочный сок с аппетитной дышащей выпечкой.

Заканчивая завтрак, я проверил свой телефон — ленту Инстаграм, сообщения, пропущенные звонки. От Пола ничего. Поэтому я решил сам наведаться в студию.

Почему он не пишет? Сейчас, после заключения контракта с американским лейблом у нас должен быть еще больший объем работы, а вместо этого — какой-то застой. Я решил сам наведаться в студию. Если не увижу его там, хотя бы пообщаюсь с ребятами и, может быть, что-нибудь напишу.

Поднимаясь из-за стола, я поблагодарил Франческу и вспомнил об одной неприятной вещи:

— И уберите в моей комнате, пожалуйста. Там очень стойкий запах, может быть, удастся как-то его убрать.

Жаль, что также нельзя убрать и из жизни — раз, и будто ничего не было.

Внутри еще болело, но я старался не обращать на это внимания. Как на пораненный палец. Не отрежешь же его. Поболит и пройдет. Так и с сердцем.

Пол появился после полудня. К этому времени я успел провести время в друзьями-музыкантами в соседней студии: они писали новый альбом и пригласили меня на прослушку в качестве эксперта. Материал получался классным, о чем я прямо и заявил.

Настроение немного улучшилось, и мне удалось избавиться от преследовавших всё утро мыслей. Но ненадолго.

Пообедав на скорую руку в кафе неподалеку, я вернулся в свою комнатку и, усевшись у окна с гитарой, сосредоточился на ощущениях. Они никуда не делись, лишь забились в уголок ненадолго под давлением реальной жизни. Но как только события чуть поутихли, и я остался в одиночестве, снова выползли наружу.

Лучший способ избавиться от них — не пихать подальше в себя, а выбросить раз и навсегда. У меня был для этого способ. Я должен был написать песню. Одну или две. Сколько получится. Некоторых музыкантов на целый альбом хватает. Тем лучше. Глядишь, пережитая боль перевоплотится в продуктивную работу.

Будет ли мне больно, когда я буду петь эти песни со сцены? Не знаю. Возможно, первое время и будет. А потом просто приестся, как старая пластинка. Если не замалчивать, а говорить, однажды надоест и затрется до дыр.

Сколько я так просидел? Два часа? Три? Четыре? Долго. На часы я не смотрел. Только чувствовал музыку, не затыкая эту пробоину в себе, а позволяя всей этой гнилой воде выплеснуться наружу. Моя кровоточащая рана не желала останавливаться. Я никогда не писал так рьяно. Семь песен! Семь за один день! О хорошем, и о плохом. О боли и воспоминаниях.

Я бы написал и еще, но в дверях появился Пол. Как раз когда я заканчивал седьмую песню. Доводить ее до ума уже пришлось после.

— Сочиняешь? — сразу же смекнул он.

— Да, — отозвался я не очень охотно.

Как я ему покажу? Он сразу поймет, о ком они.

— Хорошо. Завтра в двенадцать съемки программы «Звезда на заказ» — займет часа три. Вечером выступление в клубе «Соль и ля». Завтра самолет, помнишь?

— В Ливерпуль? — уточнил просто так. Итак прекрасно был осведомлен и ждал этой смены обстановки как средство спасения.

— Не слышу радости в голосе.

— Я рад. Ты в курсе, что Энн уехала?

Пол приподнял бровь, оторвавшись на миг от своих бумаг, словно в первый раз слышит.

Я не купился.

— Это ты ее отослал?

— Нет. Но она имеет на это право, контракт закончился, поэтому…

— Она вела себя так, будто это ты ей сказал улетать.

— Что за чушь, Ларри?

Но я не мог остановиться. Мне нужно было выместить на ком-то эту свою боль. Обвинить кого-то. Лучше всего — Пола, потому что он просто не мог оставаться в стороне от этой истории. Я это знал. Я не верил его оправданиям и невинно-чистому взгляду.

— Какое право ты имеешь вмешиваться в мою личную жизнь?

Его брови удивленно взметнулись.

Не проведет.

— Значит, это я пытаюсь нарушить границы? Заметь, Ларри, я молчал, когда вы начали свои шуры-муры, хотя в контракте есть пункт — и ты это знаешь — о запрете любых межличностных отношений, тем более интимных, во время действия договора.

— Хорошо, в следующий раз спрошу тебя, — съёрничал в ответ. — Я только одного не понимаю, как моя личная жизнь может помешать моей работе? Фанаты будут против? Они привыкли. Ну ладно, мы не будем вместе появляться на публике, чтобы остудить пар…

— Нет, Ларри, нет! До тебя уже некоторые пытались изменить мир. Только от этих перемен лучше не становилось. Поэтому я скажу тебе так: не можешь терпеть жар — выйди из кухни.

Ничего себе! До такой степени накала наши отношения прежде не доходили.

Конечно, я знал: в мире под громким названием «телевидение» главные вовсе не те, кто каждый день на виду, а те, кто создает экранных героев. И те выделывают коленца до тех пор, пока их рейтинг достаточно высок. Но стоит марионетке возомнить, что она чего-то стоит и может творить сама по себе, как ей тут же напоминают, кто удерживает ее в ярком мире шоу-бизнеса.

Я это знал. Знал довольно много историй, которые были скрыты от глаз обычного слушателя, когда артист с мировым именем вдруг пропадал, все гадали, где он и что с ним, а новости появлялись всё реже. В конечном итоге лет через двадцать кто-нибудь из прохожих узнавал в спившемся забулдыге или повесившемся наркомане этого некогда великого человека. Его судьба была сломана. Его психика была сломана. Как только он стал неугодным — его убрали со сцены. И не пробьешься, потому что люди связаны здесь слишком тесно, чтобы не знать: «тот-то попросил не допускать артиста к участию в мероприятии». Один отказ, другой, третий, мысли о собственной неполноценности, стремление уменьшить боль и неумение распоряжаться внезапно нахлынувшим потоком свободного времени. Ведь прежде за тебя всё решали: куда ты идешь сегодня и завтра, куда летишь, с кем общаешься. И вдруг — всё. Ты свободен. А что делать с этой свободой?

Люди не думают, что ломают чужие судьбы. Что попользоваться и выбросить человека нельзя без последствий.

Но именно это собирался сделать и Пол. Я видел, что он не блефует. Его глаза были злыми и сосредоточенными, но это был не просто гнев, который схлынет через пятнадцать минут. Я достаточно хорошо его знал. И я сдал назад в мыслях прежде, чем он успел произнести свой предупреждающий монолог.

— Запомни, что я тебе скажу. Думаешь, ты звезда? Звезду легко зажечь, но еще легче — погасить. Пара звонков — и все твои песни и клипы снимут с эфиров. Как думаешь, если ты исчезнешь с экранов, сколько поклонниц вспомнит о тебе через год?

Я судорожно сглотнул. Проверять не хотелось. И кричать о том, что я всё могу сам было бессмысленно.

— Ладно, я понял. Давай работать.

В конце концов, Энн не вернуть. Она уже сделала выбор.

Но, может ли быть, что она отказалась ради меня? И я сделал то же, но из собственных эгоистических побуждений?

Вот, блин.

Ларри, забудь.

— Я написал новые песни, хочешь послушать?