Рассвет утраченной мечты

Глава 5

Утром из сна меня выдернул звонок менеджера.

— Приезжай скорее, мы начинаем!

— Что начинаем? — пробормотал сонно.

Он что-то ответил, но я не понял, пришлось переспросить.

— У тебя полчаса, — даже не задумываясь о том, что я не успею физически за это время оказаться в студии, обрубил Пол и отключился.

Отлично. Доброе утро.

Еще минуту позволив себе поваляться в постели, я лениво зевнул и встал. Стрелки часов показывали девять.

Девять? Да он еще дал мне время поспать.

Добрел до ванной, умылся холодной водой, почистил зубы. Кофе попью в студии.

Через пятьдесят минут я был там.

Прежде чем появилась «моя девушка», я уже успел ознакомиться с интернет-заголовками (точно подкупленных Полом изданий, потому что о драке там не было ни намека).

«Похоже, у Ларри Таннера, о романах которого почти ничего не слышно, наконец появилась девушка. По сообщениям источника, пара уже успела сходить на несколько свиданий (даже так?), и Ларри даже представил её своим друзьям.

— Как только Ларри встретил Энн (они и имя уже узнали?), между ними мгновенно проскочила искра (о, да-а-а, до сих пор колотит), — сообщил один из близких друзей Ларри, пообещав держать нас в курсе развития событий (даже гадать не буду, кто этот «друг» — наверняка мой драгоценный менеджер).

Стоит отметить, что Ларри и впрямь выглядит вдохновленным. Может быть, скоро нам стоит ждать от него и новых ярких премьер? Кстати, буквально через две с половиной недели нас ожидает релиз дебютного альбома молодого певца. Несколько синглов уже доступны для скачивания и прослушивания в сети, и были высоко оценены экспертами».

Когда появилась Энн, я отложил телефон и принялся слушать дальнейшие указания по развитию нашей «истории».

Наконец с этой частью было покончено. Энн отправилась восвояси. Мы приступили к делам.

— Послезавтра у нас выход сингла. И этот пиар-роман пришелся как нельзя кстати. Да и песня хорошая. Если она будет принята так, как надо, у альбома есть шанс сразу стартовать на верхних позициях чартов. Но придется повысить ставки.

Мы так и сделали: увеличили масштабы рекламной компании, заявили об автограф-сессиях в торговых центрах Лондона и еще нескольких городов Великобритании. Я впервые организованно раздавал свои автографы, и для меня оказалось настоящим шоком, сколько народу здесь собралось. В Лондоне началось настоящее безумие! Я-то думал, что и сто человек не наберется — это был будний день, рабочее время. Но пришло несколько тысяч! Я одновременно подписывал глянцевые обложки с моим изображением, открытки или диски с синглами, улыбался в камеру и давал интервью. Автограф-сессию в Лондоне пришлось устраивать дважды.

Параллельно мы с Полом отслушивали готовый материал для альбома, внося последние коррективы. Анонс о старте продаж уже увидел свет. Колесо было запущено.

О том, что сингл успешно стартовал в айтюнс и попал в хит-парады на радио, мне докладывал Пол. Это лишь возбуждало азарт.

Я выкладывался на полную, лишь бы всё получилось.

И всё получилось.

Звонок Пола застал меня в дороге. Я как раз ехал в студию, и он заявил без предисловий:

— Ларри, у меня новость. Альбом стартовал на первой позиции.

Я не поверил своим ушам. В своем собственном представлении я всё еще был обычным мальчиком, который играл на ступеньках у магазина и в тесных клубах, и только мечтал быть услышанным.

Но Пол еще не закончил:

— Также твой сингл занимает седьмую строчку в хит-параде Америки, а еще его приняли в Испании, Канаде, Германии. С нами готовы сотрудничать еще ряд стран. Ты понимаешь, что это значит, Ларри?

Пол был в восторге. То же самое чувствовал я, только моя реакция сейчас была заторможенной. Я не мог осознать это.

Припарковался, чтобы спокойно переварить информацию. Мне хотелось прыгать до потолка. Но вместо этого я запустил руку в волосы и прижимал к уху телефон, не сдерживая улыбку.

После разговора с менеджером, набрал номер мамы и как можно более безразличным тоном после традиционных расспросов о том, как дела, произнес:

— Знаешь, мам, мой альбом занял первую строчку в Британии. И попал в десятку в Америке.

Довольно часто случается, что те, кто прославился в Америке, становятся популярны во всем мире, в том числе и в Британии. Но наоборот бывает редко. Поэтому то, что случилось со мной, казалось настоящим чудом!

Конечно, мы это отпраздновали, и у меня был целый выходной день, который я провел вместе с семьей. А потом снова пошла работа. Нельзя было терять набранную скорость или сбавлять обороты.

Альбом уверенно держал верхние позиции чартов уже несколько месяцев, и это было странно. По-хорошему странно.

С тех пор жизнь стала совсем безумной. Я не успевал перевести дух, как надо было браться за что-то новое. Переваривать новости не было времени.

Мы снимали клипы, планировали гастроли, параллельно пытались выкроить время на запись второго альбома. Съемок и предложений теперь было столько, что я порой забывал, спал ли сегодня и сколько раз ел. Это было не важно. Важно лишь то, что происходило вокруг. А происходило действительно… сумасшествие! Хорошее сумасшествие.

Во время концерта в Стокгольме Пол сказал, что у отеля собралась целая толпа.

— Сколько? — поинтересовался я. — Несколько сотен?

Это были мои первые большие гастроли. Целых две недели ежедневных перелетов по всему миру.

Пол улыбнулся:

— Почти.

Откуда мне было знать, что их там — несколько тысяч человек! Ведь это была другая страна, где я никогда прежде не был. А меня ждали! Они подпевали всем моим песням! Я думал, что там моих песен никто и не слышал, не то что знает слова. Но я ошибался. Уже к третьей песне становилось понятно — они знают все тексты наизусть! Как это может быть? Но то же было почти везде: и в Сиднее, и в Токио.

Я вроде и понимал, что происходит невероятное, но мне не хватало времени сесть и подумать: «Да ладно, я правда стал первым? Откуда они знают мои песни? Как могут мне подпевать, если английский — не их родной язык?». Я не мог найти минуту, чтобы переварить это даже перед сном. Я либо сразу же засыпал, либо думал о том, что нужно успеть сделать завтра: встать в пять, потому что в начале седьмого студия еще свободна и можно порепетировать, потом в девять прямой эфир на радио, потом фотосессия, а потом…

Потом я засыпал. А утром всё снова, и это дико мне нравилось. И даже тягостные мысли о «моей девушке», которая девушкой вовсе и не была, откатились куда-то далеко на третий план.

Мы часто появлялись на мероприятиях вместе. Мне приходилось выкладывать фото с ней в Инстаграм, хотя я честно пытался поначалу отстоять право на свободу своей страницы в интернет-пространстве. Мы участвовали в фотосессиях, а если нет, она просто была постоянно рядом. И я к ней привык. Как привыкаешь к сережке в ухе и, в конце концов, перестаешь замечать. Мне даже стало ее не хватать иногда, так что я мог спонтанно пригласить её куда-нибудь и просто так, когда выдавалась минута увидеть друзей. Во-первых, это было необходимо для правдоподобности нашей истории, потому что никто, кроме Найла не знал о том, что у нас на самом деле. Даже мама, которая радовалась за меня и постоянно звала Энн в гости через меня.

Конечно, я не говорил ей об этом. А если б она согласилась? Наверняка согласилась. Я не хотел дурить свою маму, просто придерживался тактики «молчание — золото», и мама думала, что я так оберегаю свою частную жизнь, хотя и обижалась:

— Почему все твои фанаты о ней знают, а со мной ты не хочешь ее познакомить?

— Просто для этого нужно выбрать удобное время.

— Ты знаешь, я всегда рада.

— Мам, поверь, идея о том, чтобы мы везде были вместе принадлежит Полу. Я бы лучше держал всё в секрете.

— Но ведь не от родной матери, правда?

В итоге я кое-как всё же выруливал на более-менее спокойные темы до новой встречи или звонка.

Даже отец, который продолжал звонить мне пару раз в месяц, изъявил желание с ней познакомиться. И всем она показалась милой! Ну да, слышали б вы, какие шпильки она может выбросить.

Однако и милой она тоже могла быть. Иногда ее лицо расслаблялось, появлялась улыбка. Но Энн тут же, будто спохватившись, делалась серьезной и снова смотрела волком. Словно держала невидимую оборону.

Иногда мне нравилось проверять ее границы. Например, небрежно взять за руку на красной дорожке и удерживать дольше, чем следует, даже когда нас не видят. Я думал, она сразу же выдернет пальцы, как только мы окажемся вне зоны камер, но она делала вид, что всё в порядке. Так хорошо играла роль или?

Однако она не таяла, как остальные. Как фанатки. С другими девушками я почти не имел возможности пообщаться.

Когда я намеренно оставил ее в клубе одну после презентации сингла — это больше был протест Полу еще в начале нашей «лав стори», нежели самой Энн, — она всё же проникла на закрытое афте-пати и вместо скандала, который я уже с ужасом предвкушал, увидев её среди гостей, повела себя так, как ни в чем не бывало. Я видел, с каким восторгом смотрят на нее парни — все эти звуковики, музыканты, мои приятели и те, кто только начал вливаться в нашу команду — Пол постепенно расширял штат в связи с грядущими гастролями по миру, ну и потому, что артисту такого уровня — опять же, по его словам, нужна была достойная команда.

Она и словом не обмолвилась о том, какой я придурок. Хотя именно так я себя и почувствовал. Позже пришлось признаться себе самому: дурацкая вышла шутка.

С подачи ребят из команды я разыграл ее однажды и другим изощренным способом. Переоделся в упитанного мужчину средних лет, с помощью пластического грима почти полностью изменив свой образ. Парик полулысого «мачо» и усы украшали мой образ. Из моего прежнего облика остались только глаза. Мне хотели напялить очки с диоптриями, но я отказался. Хотелось понять, сможет ли Энн раскусить меня.

Я пристал к ней по пути в студию, на первом же этаже. Предлагал познакомиться по всем законам жанра — теми способами, к которым обычно прибегают уверенные в себе пикаперы.

В какую-то секунду она так внимательно посмотрела мне прямо в глаза, что я решил, будто трюк провалился: она меня узнала. Но нет. В следующую секунду она отвернулась и притворилась равнодушной. Не придала значения?

Не знаю, насколько ей запомнился этот эпизод, потому что она о нем не упоминала. Мы вообще мало с ней разговаривали. Я был поглощен работой, и Энн воспринимал исключительно как часть этой самой работы. Я не видел в ней человека.

Хотя воспринимать ее как врага или помеху тоже давно перестал. Скорее теперь, как союзника. С ее ли помощью или нет, мы всё же достигли успеха. И пусть каждый второй заголовок был о нас с ней, мне всё же нравилось, что обо мне говорят. Что мою музыку слушают. Что меня приглашают в разные страны. Это было именно того, чего я добивался. И я даже не отдавал себе отчета в том, что живу жизнью своей мечты.

А потом… в какой именно момент случился этот перелом? Когда я впервые открыл для себя в ней хрупкую девушку, способную чувствовать, сопереживать? Наверное, во время нашей благотворительной поездки в Центр помощи детям. Или после него, когда мы отправились вместе на спуск у Темзы, и оказалось, что именно это место она уже посещала. Фантастика, если учесть, что таких спусков на набережной не один, не два и не три.

Эта поездка была моей идеей, и Пол изначально ей воспротивился.

— Ларри, соображай башкой, сейчас мы не можем разъезжать по таким организациям, потому что нужно сосредоточиться на твоем туре и выступлениях. Я не знаю, что исключать, чтобы дать тебе возможность нормально выспаться и посещать все эти светские мероприятия, на которых ты тоже должен мелькать.

— Так давай лучше не пойду на несколько мероприятий, — спокойно отреагировал я.

Как раз эту часть своей работы я точно не мог назвать любимой. Одно дело, когда на тебя смотрят с любовью твои фанаты, они настроены благожелательно, поддерживают и подпевают, и другое — журналисты и критики, которым, наоборот, хочется покопаться в грязном белье, подать новости «с перчинкой», выставить всё в выгодном для них свете, не беспокоясь о том, что будет чувствовать при этом артист.

— Еще чего! — фыркнул Пол.

Пришлось надавить, избрав для этого его любимую тему:

— Это будет отличный пиар, Пол. Мы сможем привлечь внимание к детям, ускорить решение проблемы с лекарствами, и одновременно все СМИ будут писать о том, какой я хороший. Нужно же восстанавливать репутацию.

Хотя об этом давно уже все позабыли. Но я знал, как раскрутить ситуацию в свою пользу. Каждый в итоге получит свое.

Это поездка была мне необходима. Во-первых, еще прежде, чем стать знаменитым, я обещал себе, что буду участвовать в благотворительности. Если ты можешь вести за собой людей, ты должен выбрать правильное направление. А если не знаешь сам, куда идти? Я знал. И я шел.

Во-вторых, даже не ожидал, что эта поездка так подействует на меня и встряхнет. Возможно, у меня бы закружилась голова от этой славы. Но тут я вовремя увидел иную сторону жизни. Увидел детей — вроде таких же, как все: непоседливых, шумных и любознательных — но в то же время иных. Я смеялся с ними, рисовал по заказу слонов и мартышек, а сам еле сдерживал слезы.

А потом мы вышли из детской комнаты, и Энн спросила врача про Роззи — девочку, с которой она подружилась. Ей было семь или восемь лет. Я наблюдал за ней краем глаза, и видел, что они нашли общий язык.

Оказалось, у девочки лейкемия — злокачественное заболевание крови. Или рак крови.

— Сколько ей осталось? — дрожащим голосом произнесла Энн. Мне было больно смотреть на нее. Так переживают обычно за близких людей, а не за тех, с кем успел познакомиться всего пару часов назад.

— Сложно делать прогнозы, — произнесла доктор с присущей всем медикам холодной учтивостью. — Это как выносить приговор, а мы всё-таки врачи, и делаем всё, что можем.

А потом, когда по щекам Энн всё-таки заструились прозрачные слезы, я вдруг услышал голос:

— Хорошо страдают.

Не контролируя себя и не понимая, как можно быть такой бездушной, зацикленной на себе сволочью, я повернулся к Полу и приказал:

— Выключите камеру.

— Ларри, Ларри, успокойся, — взмахнул рукой Пол, давая указания оператору приостановить съемку. — Соберитесь, ребята. Я понимаю ваши эмоции. Но нужно еще сказать пару слов для поклонников. Призвать их к содействию Центру.

Я взглянул на совсем раскисшую девушку и произнес:

— Я сам всё скажу. Оставьте Энн в покое.

Слова шли тяжело. Я знал, что говорю несуразицу, а вовсе не красноречивые фразы, которые от меня, возможно, все ждали, но эти слова шли от сердца. Я призвал помочь тем, кто живет и лечится в этом Центре и нуждается в дорогостоящем лечении. И беречь себя.

Наконец Пол скомандовал завершить съемку, и, похлопав меня по плечу, дал пять минут собраться с духом.

Вместо этого я нашел лечащего врача Роззи и попросил рассказать об этом заболевании. Я задал самый типичный, наверно, вопрос:

— Неужели у нее совсем нет шансов? Мы живем в двадцать первом веке, медицина не стоит на месте. Наука, прогресс, все движется, и до сих пор нет средства, способного остановить воздействие этого вируса?

— Это не вирус. Это чума. Чума нашего поколения. Люди, у которых начался рак крови, сталкиваются с нарушениями происходящих в кровяном мозге процессов, из-за чего кровь насыщается значительным количеством белых кровяных клеток, то есть лейкоцитами, лишенными возможности выполнения присущих им функций. Раковые клетки, в отличие от клеток здоровых, в положенное время не погибают — их деятельность сосредоточена на циркуляции по крови, что делает их серьезным препятствием для здоровых клеток, чья работа, соответственно, усложняется. Это приводит к распространению лейкозных клеток в организме, а также к попаданию их в органы или в лимфоузлы.

— Но… — я хотел сказать хоть что-то, ухватиться за призрачную надежду, но не находил нужных слов.

Ну скажите, что нужно сделать! Как помочь хоть одному несчастному ребенку!

— Но ведь ремиссия возможна?

— Дети от 2 до 10 лет нередко достигают длительной ремиссии, но она не является полным выздоровлением. У Роззи была ремиссия, но, к сожалению, всего пару месяцев. Чем больше в крови лейкоцитов при диагностировании заболевания, тем меньше вероятность полного выздоровления. Некоторые больные погибают в период ближайших 2-3 лет с момента выявления у них заболевания. Роззи живет с этим уже пять лет. В различных случаях определена различная выживаемость. Это могут быть пять или десять лет с момента выявления заболевания, но эта девочка слишком слаба. Ее болезнь то затихнет, то вновь проявляет себя с осложнениями. Прогнозы дать невозможно, ни один врач не возьмется за это. Нам остается лишь ждать, пока заболевание не перейдет в терминальную стадию развития.

— Какую? — переспросил я.

В голове по-прежнему отчаянно звучал голос: «Неужели ничего нельзя сделать?». Вот так. Человек, оказывается, не всесилен.

— Завершающую, — пояснила доктор. — Извините, мне нужно идти.

— Да, конечно. Простите, что отнял время. И возьмите мой телефон, пожалуйста. Я бы хотел получать новости об этой девочке, если возможно.

— Я сообщу ее родным, — кивнула она, растворяясь среди коридоров.

Я спрятал лицо в руках и сделал глубокий вдох. Почему-то мне сразу вспомнился сын отца от второго брака, которого он воспитывал в новой семье, и которого я никогда не воспринимал за брата. Ему, наверное, сейчас столько же, сколько этой девочке — лет семь или восемь. Как отец говорил его зовут? Не помню. Я никогда этим не интересовался, напротив, всячески высказывал своё презрение и не желал его видеть. Теперь же меня захлестнули эмоции, и я должен был справиться с ними.

Конечно, я не поеду туда. Мне незачем с ним знакомиться. Да и вряд ли он обо мне вообще знает.

Я вышел на улицу, пытаясь совладать с самим собой. Терпеть не могу это чувство раздвоенности.

Энн уже была там, стояла на ступеньках у входа.

— Пойдем в машину, — бросил как можно небрежней.

Вечером концерт, но до него есть еще достаточно времени, и я не хочу натворить ошибок. Энн должна мне в этом помочь. Я лучше проведу время с ней, чем…

Я тронулся с места, а она даже не спросила, куда мы едем. Я видел, она подавлена, но не знал, что сказать. Не знал, нужно ли вообще что-то говорить, поэтому предпочел молча управлять автомобилем и стараться не думать о сыне отца и об этой девочке.

Но не получалось. Что-то во мне сломалось что ли…

Не знаю. Банальная фраза, но как будто угол мировоззрения чуть-чуть сместился.

— Мне нужна твоя помощь, Ларри, — внезапно произнесла Энн, когда мы проехали в молчании уже несколько километров. — Роззи сказала, что их доктор Элизабет из России, и она много рассказывает ей о стране. Сегодня, когда я рассказывала малышке об этом, она слушала с таким интересом! Я хочу, чтобы она успела увидеть Москву. Но я боюсь, что одной мне с этим не справиться.

Я не знал, что на это ответить. Что мы не всесильны? Что это ничего не изменит? Что это вряд ли осуществимо, потому что я знаю то, что не знает Энн — Роззи осталось совсем немного и силы угасают с каждой минутой?

И всё же я не мог отобрать у нее надежду, как это сделали со мной. Поэтому попробовал начать осторожно:

— Боюсь, это будет не слишком просто.

— Но мы ведь можем попробовать.

Я на секунду перевел взгляд с переполненного авеню и увидел полные неподдельной мольбы глаза, как будто от этого зависела ее собственная жизнь.

Я не мог сказать «нет», хотя и знал, что вряд ли смогу помочь в этом. Никто не сможет. Уже слишком поздно.

Не сказав конкретно ни «да», ни «нет», я постарался аккуратно срулить с этой темы, переводя разговор на тему прошлого самой Энн. Это сработало, и обстановка стала заметно теплее. Мы стояли у реки, болтая о том, что приходило в голову. И я действительно смог расслабиться. Отпустить ситуацию и просто… просто поболтать. Я впервые рассказал ей о своем отце. Я мало кому рассказывал историю наших взаимоотношений. А ей рассказал. Так вышло. Она умеет располагать к себе, оказалось.

От этой мысли я усмехнулся. Всю дорогу только об этом и думал.

Впервые не музыка, а девушка занимала все мои мысли. И я еще не понимал, что Энн может стать ей сильной соперницей.

В тот вечер я думал, что узнал эту девушку. Но спустя пару дней она вновь удивила меня. И началось всё со звонка Найла.