Рассвет утраченной мечты

Глава 42

Сказать, что я был в ужасе — не сказать ничего. Это был тот самый рейс, тот самый самолет… И тот самый случай, когда вся жизнь прокручивается перед глазами.

А если…?

Нет, нет. С Энн всё в порядке!

Я еще стремительнее помчался к зданию аэропорта, но территория вокруг была оцеплена. Никаких новостей, только паника вокруг.

А дальше — сообщения из разных источников, передаваемые по разным каналам связи, и бесконечные часы ожидания.

«На борту захваченного авиалайнера по уточненным данным находятся двести семь человек».

«По последним данным освобождены десять человек. О состоянии здоровья пассажиров не сообщается».

«Из захваченного самолета только что были отпущены еще пятьдесят два человека — это женщины и дети. На борту захваченного лайнера еще остаются более ста человек».

«Предположительно установлена личность террориста, захватившего самолет. Сейчас с ним ведутся переговоры. О судьбе оставшихся в авиалайнере пассажиров не сообщается».

Я постоянно пытался дозвониться до Энн, но ее телефон был вне зоны доступа.

Я сидел в машине, прокручивая ленту новостей в телефоне, надеясь узнать хоть что-то еще, не выключая радио и стараясь не замечать то затихающие, то вновь разрывающие воздух звуки сирен.

Я не знал, что нужно делать в таких ситуациях, да и можно ли чем-то помочь? Но я стал молиться. Как мог. Своими словами. Мне казалось, что Бог меня слышит. Я никогда не сомневался, что Он есть, но редко к Нему обращался.

К семи часам вечера нервы были напряжены до предела.

Энн все еще вне зоны доступа.

«Международный аэропорт Лос-Анджелеса закрыт, рейсы не принимаются и не отправляются».

«Взрывчатки на борту угнанного самолета не обнаружено. Ранее сообщалось, что на захватчике был пояс смертника».

«Действия угонщика авиалайнера могут быть продиктованы личными мотивами».

И, наконец, в девятом часу вечера:

«По сообщениям Департамента полиции Лос-Анджелеса все пассажиры захваченного самолета освобождены. Сейчас им оказывается необходимая медицинская и психологическая помощь в здании аэропорта».

Я рванул к оцепленной территории.

— Туда нельзя, — безучастно сообщил полицейский, даже не глядя на меня.

— Там моя девушка! Я не могу с ней связаться!

— Я не могу вас пропустить.

— Да что вы за люди такие! Скажите тогда, что с ней? Я хочу знать, что она в порядке!

Таким неуравновешенным был не один только я. В паре шагов от меня в истерике билась женщина средних лет, умоляя ее пропустить.

— У меня там дочь, внуки! Ну как вы не понимаете? А я уже столько часов не знаю, что с ними!

Через десять минут по рации передали, что встретить пассажиров захваченного лайнера можно у северного входа, и я рванул туда. Там была настоящая давка, и я, вовремя вспомнив о безопасности, надвинул капюшон на лицо, поблагодарив судьбу за то, что по какой-то случайности решил сегодня с утра напялить худи.

За пять или семь минут ожидания я успел увидеть столько радостных слез людей, прошедших через боль, страх и неизвестность, что эта встреча, пожалуй, навсегда останется в их судьбах как самая яркая и долгожданная.

Наконец я увидел ее. Тоненькая фигурка, хвостик на голове. Озирается по сторонам, и взгляд такой напуганный. Вот и первое самостоятельное путешествие в Америку. Если бы я только знал, чем оно для нее обернется!

Я рванул через толпу, едва сдерживая крик — всё равно не услышит, слишком далеко.

Когда между нами остались считанные метры, я наконец прокричал:

— Энн!

Мне казалось, что я прокричал, но голос прозвучал гулко и едва слышно.

Пришлось повторить.

Она обернулась.

Ее лицо — испуганное, ошарашенное лицо маленькой девочки, до конца не осознающей, что же произошло и чем все могло закончиться, — навсегда отпечаталось в моей памяти.

— Ларри…

Она приникла к моей груди, и из ее глаз потекли слезы, быстро переросшие в настоящие рыдания. Я знал, это выход эмоций. Боль и страх не могут долго сидеть внутри. И всё-таки я ей гордился. Такой маленькой и такой сильной.

— Слава Богу, ты жива! Слава Богу! — только и выдохнул я, обнимая ее и прижимая к себе еще крепче.

В этот миг не существовало больше ничего. Только этот клочок земли. Только эта маленькая женская фигурка в моих руках, вздрагивающая от рыданий. Только мое сумасшедшее колотящееся сердце в груди.

Я аккуратно увлек ее за собой в машину.

Прогулка вдоль океана, естественно, отменилась. Мы молча приехали в дом, осматривать который у нее даже не было сил. Выпили вина, и Энн попросила проводить ее в комнату. И остаться.

— Ты можешь побыть со мной, пока я усну?

— Конечно, — срывающимся голосом ответил я.

Мы не говорили о произошедшем. Вообще мало о чем говорили. Слишком сильны были эмоции. Слишком тяжелой оказалась усталость.

Уснула она быстро, но сон был такой беспокойный. Несколько раз я просыпался от того, что Энн вскрикивала или металась по кровати. Будил ее, прижимал к себе, и футболка моя снова намокала от слез. Мы засыпали, а через час или два все повторялось.

— Прости меня, — шептала она едва различимо, не переставая всхлипывать.

— Всё хорошо. Всё хорошо, — как заведенный повторял я, и лишь обнимал ее крепче и целовал в волосы. Хреновый из меня психолог. Своими объятиями я все могу объяснить гораздо лучше, чем глупыми словами, от которых так мало толка.

Утром мне нужно было ехать в городок, находившийся в ста километрах отсюда, но я не знал, как оставить ее здесь одну. Она ведь не справится.

Пришлось разбудить.

— Энн… Энн…

— М? — сонно протянула она, приоткрывая глаза: сперва один, потом другой. — Сколько времени?

— Еще рано, но мне нужно ехать. Хочешь, отправимся вместе?

— А можно? — тут же приняла сидячее положение она, взлохмачивая волосы.

— Почему нет?

Собралась она быстро. Мы перекусили в кафе и в удобном микроавтобусе класса люкс добрались до места за пару часов.

Было запланировано одно интервью, саундчек и концерт. Я не мог оставить Энн без присмотра, поэтому решили снабдить ее бейджиком для персонала и представить как помощницу менеджера, который всюду ходил со мной.

Интервью получилось нестандартным. Журналист отобрал вопросы, которые присылали читатели в течение нескольких месяцев в аккаунты молодежного журнала, и теперь зачитывал самые странные из них, то ли желая поставить меня в неловкое положение, то ли желая повеселить публику и, в дальнейшем, читателей. Может, у них стиль такой?

— Как часто ты меняешь свой шампунь?

— Что? Я не задумывался об этом.

— Ты сам его покупаешь?

— Конечно.

— По акции? Чем ты руководствуешься, когда выбираешь, а?

— Если написано «густые и крепкие» — сразу беру, — подыграл я.

— Прямо как я.

А он, надо заметить, лысый.

Я быстро понял его манеру, и скоро мы нашли общий язык. Все сидящие здесь смеялись, и я сам получал удовольствие. Особенно когда видел улыбку на лице Энн.

— Каким ты видишь себя через тридцать лет?

— Не знаю.

— Ты всё ещё будешь певцом?

— Мне кажется, я уже буду заниматься вязанием к тому времени.

В комнате раздался смех.

— На самом деле я, конечно, надеюсь на это. Если слушатели всё ещё будут хотеть слышать мою музыку.

— Она ведь наверняка изменится.

— Ты имеешь ввиду, буду ли я петь тяжелый рок?

— Почему сразу тяжелый рок? Может, я имел в виду блюз.

— О, об этом стоит подумать.

— Кстати, сколько тебе тогда будет?

— М-м-м… Пятьдесят… семь?

— Ты долго думаешь уже сейчас.

— Мне не говорили, что здесь будет математика, поэтому я не готовился.

— Будешь ли ты давать столько же концертов, что и сейчас?

— Боюсь, мои суставы не выдержат.

И снова смех.

Мы еще минут десять пообщались в такой манере, а после у меня был час на обед и саундчек, во время которого я увидел, что Энн в зале общается с Алисией, и никто никому не пытается вырвать волосы. Нет, я и не ждал ничего похожего, просто это женщины, мало ли?

В следующий раз мы с Энн встретились только после встречи с фанатами, в ресторане. Еда здесь была не очень вкусная, но я был дико голодным, а потому умял все в один присест. Энн лениво ворочала вилкой и, подперев щеку рукой, слушала меня. Так что создавалось впечатление, что я ее утомил.

— Всё в порядке? — наконец спросил я. Кто знает, может, это стресс, и ей нужна психологическая помощь, а не мои пространные разговоры обо всем на свете.

— Да, просто устала. День был таким длинным. Не понимаю, как ты выносишь все это изо дня в день.

— Я люблю это.

Она улыбнулась.

— Тогда всё понятно.

— Почему ты не ешь? — я кивнул на ее почти нетронутую в тарелке пищу.

— Не хочется.

— С тобой правда всё нормально?

— Да. Не знаю, правда, как я полечу обратно в Лондон, потому что мне теперь дико страшно опять входить в этот аэропорт…

— Ты можешь пожить здесь, если хочешь. В моем доме в Лос-Анджелесе.

Я хотел было предложить ей попутешествовать со мной, если будет желание, но быстро понял, что эта идея — не самая лучшая. Во-первых, менеджер не одобрит. «Ты будешь отвлекаться, Ларри» — он еще не сказал этого, но я уже знаю, что так и будет. И это правда. Во-вторых, Энн и сама вряд ли выдержит такой график. Уже после первого дня, вон, еле держится на ногах. И это понятно. Я сам иногда ног не чувствую. А если она будет вместе со мной, мне придется ее развлекать, уделять еще больше минут на разговоры, экскурсии. А на это часто нет ни сил, ни времени.

— Я думаю, лучше мне вернуться обратно. Побуду еще денек, и не буду тебе мешать.

Мы оба так жаждали этой встречи, но быстро поняли, что все романтические грезы на самом деле оказались идеальными лишь в наших мечтах. Я не мог проводить с ней так много времени здесь, в Америке. Потому что основной моей задачей была работа. А Энн чувствовала свою «ненужность» и маялась от безделья в чужой стране, хотя могла бы сейчас заниматься любимым делом в Великобритании. Мы оба сошлись на том, что так будет лучше. И на следующий день с утра я отправился в новый город, а она — в аэропорт.

Конечно, я нервничал. Постоянно смотрел на часы, ждал ее эсэмэски о том, что полет прошел нормально. И когда эсэмэс наконец-то пришла, выдохнул с облегчением.

Мы по-прежнему продолжали общаться по телефону — почти каждый день, и это устраивало нас обоих.

Через неделю я отправился на несколько дней на съемки шоу в Лондон, и там мы наконец-то смогли увидеться. А заодно и дать новый повод слухам и сплетням, выбравшись всего раз на вечернюю прогулку в парк.

— Ларри, ты стал терять осторожность, — встретив меня утром в студии, заявил менеджер.

Я удивленно взглянул на него, набирая воду из кулера.

— Твои фотки с Энн опять пестрят в Интернете. Догадываешься, что начнется, если они узнают, что вы снова вместе? А журналисты теперь начнут копать, и скоро всё выяснят.

Я плюхнулся на диван, вытянул ноги и смиренно спросил:

— И что теперь делать?

Если он скажет, что нужно расстаться, пошлю его нафиг, честное слово.

— Предлагаю запустить видео с… Алисией, например. Вам обоим пиар будет на руку. А журналюги пусть мозг сломают, что там и с кем у тебя на самом деле.

Мы так и сделали. У Алисии в телефоне нашлось видео, где мы танцуем в кафе под латинскую музыку, аккуратно через посредников «слили» его в Интернет, и — вуа-ля! — всё как предсказывал Майк: небывалые рейтинги, обсуждения, спецрепортажи, и куча вопросов во всех интервью. Указаний от Мэтта и Майка не было, поэтому я отвечал предельно честно: «У нас с Алисией ничего нет».

Никто, конечно, не верил.

И даже Энн, я видел, засомневалась.

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить ей (в который раз), для чего и как это делается.

— Для прикрытия, значит, — с непонятной для меня интонацией протянула она. Если бы в этот момент я мог быть рядом и видеть ее глаза, объяснить ситуацию было бы легче. Но нас опять отделяли тысячи километров. И казалось уже, что это не кончится никогда. — Но я ведь уже знаю, что значит находиться под пулями твоих фанатов. И, думаю, ради тебя я смогу пережить это еще раз.

— Боюсь, что я не готов снова выставлять свою личную жизнь напоказ. Так решил Мэтт, и я ему доверяю. Мы не делаем ничего предосудительного, нас не смогут уличить во лжи, потому что я везде честно говорю о том, что нас с Алисией связывает лишь работа. Но в то же время это отвлекает внимание от того, что происходит в моей настоящей жизни, той, что за кулисами. И это меня вполне устраивает. Лучше расскажи, что у тебя с работой? Много заказов?

На эту тему Энн всегда говорила с особенным удовольствием. Этот раз не стал исключением. Так мы и закончили этот октябрьский вечер.

И ничто ведь не предвещало, что это будет последний спокойный вечер. И последний нормальный диалог между нами.