Рассвет утраченной мечты

Глава 24

Лондон медленно накрывала шалью первая в этом году летняя ночь. Погода стояла ветреная, но сухая. Подсвеченные витрины, красно-синие горящие указатели метро, не прекращающие свое движение ни днем ни ночью туристические автобусы и такси, рекламные билдборды, мигающие светофоры… Я обожаю это время: ехать в авто поздно вечером, закончив дела. Вымотанный, но довольный результатом. Успевший на все интервью и съемки.

Сегодня я воспользовался такси. Ехал на заднем сиденье, откинувшись на спинку, и смотрел в окно на свой родной город. На людей, мимо которых мы проезжали. Думал о том, счастливы ли они. Задаются ли таким вопросом вообще. И слушал в наушниках свою новую песню. Это был первый сингл, записанный в сотрудничестве с лейблом «Энджелс саундс», и мне было важно услышать его ушами слушателя — изнутри. Скоро кто-то вот так же будет ехать в авто и слушать в наушниках этот голос и эти слова. Понравится ли ему? Захочется ли послушать еще раз? Почувствует ли он что-то?

Песня была очень личной. Написанной в тот злополучный день.

Я больше не вспоминал об этом. Старался, во всяком случае. Ни через день, когда Франческа вычистила мою комнату от резкого запаха духов Энн, ни когда записывал эту песню. Но сейчас не мог не думать.

Я пытался всё делать правильно,

Я мужественно сражался за нас.

Я пытался.

Но твои слова режут, как ножи.

Тебе неинтересно любить,

Если в этом нет выгоды.

А я устал.

Светофор меняет цвет на зеленый, и мы трогаемся с места. Жизнь не стоит на месте, как ни крути. И красный, тормозящий свет не может быть вечным. Всё меняется. Остаются воспоминания. И песни.

Я грустно усмехаюсь. Мы едем дальше, и голос продолжает звучать.

Может быть, когда-то я и был

Причиной твоей улыбки,

А может быть, ты притворялась.

Я перестал думать об этом.

Это мой голос. И он не врет. Я действительно перестал думать об этом.

— Кажется, это здесь? — поворачивая на дорожку, ведущую к моему дому, и замедляя ход, интересуется водитель.

Я рассеянно киваю и достаю бумажник.

— Сколько?

Дома никого нет. Мои шаги по гулкой лестнице раздаются в этой тишине гулким эхо.

Я загружаю ноут, за это время успеваю принять душ. А по возвращении вижу мигающий значок на экране — сообщение.

«Привет! Не знаю, видел ли ты это, но, думаю, тебе в любом случае будет интересно».

От Найла. И ссылка.

Щелкаю, не задумываясь. И застываю, так как название видео в Ютуб на незнакомом языке. Но я догадываюсь, что это за язык. И, хотя я совершенно не понимаю, о чем они говорят, смотрю программу до конца. Мне ясно одно: говорят обо мне. Я слышу свое имя, вижу на больших экранах в студии фотографии. И вижу в студии Энн. Она что-то говорит. Знать бы, что.

Давно это было?

Досмотрев до конца, набираю Найлу: «Ты можешь найти кого-нибудь, кто сможет это перевести?»

Ответа нет минут десять. В это время я промотками еще раз просматриваю ток-шоу, останавливаясь на тех моментах, где говорит Энн. Пытаюсь понять по ее лицу, хорошее она говорит или нет. Изменилась ли? И все эти два с половиной месяца усиленной борьбы над собой летят в тар-тарары.

Я ничего не забыл.

«Я поговорил с Рут, у нее подружка учила русский. Скинули ей видео. Как только будет результат — напишу».

Я не знаю, как скоро мне ждать перевод, поэтому оставшееся до сна время занимаю себя как могу — включаю боевик, гашу свет. Но переключиться не получается.

Когда герои проникают в банк под видом клиентов, напялив парики и полностью изменив свою внешность, я вспоминаю, как то же делали мы. Однажды днем, дабы мирно прогуляться по центру Лондона и не попасть под любопытные взгляды взяли в аренду парики. Энн выбрала длинные светлые волосы, но ее всё равно можно было узнать, поэтому в дополнение ко всему была еще шляпа, длинное аляповатое платье свободного кроя и солнцезащитные очки в роговой оправе.

— Что за уродство? — фыркнула она, глядя на себя в зеркало.

— Прикольно, — я приподнял прядь волос вверх, поднес к своим губам как усы и изобразил рожицу.

Энн засмеялась. Я выглядел не лучше. Эдакий рокер из семидесятых: русые кучерявые волосы до плеч, клетчатый костюм с брюками-клеш безумного желтого цвета. В жизни я привык одеваться куда скромнее.

— По-моему, мы перестарались. Мы так еще больше будем привлекать внимание, — поделилась своими опасениями она.

— Ты думаешь?

— Проверим?

Это было смешно. На нас и правда косились, но не узнавали. Попросили даже сфотографироваться. Но не как с медийными лицами, а как с городскими сумасшедшими. Я же настолько вошел в роль, что на ломаном английском с чудовищным акцентом говорил, что не понимаю, о чем они.

Погулять толком не удалось. Мы продержались часа полтора, не больше. Слишком жарко оказалось в этом обмундировании.

Отвлекшись на воспоминания, я упустил сюжет фильма и выключил, не досмотрев до конца. Настроение снова испортилось.

А утром меня ждало новое сообщение. Найл прислал дублированное видео, сообщив, что подруга Рут и ее бойфренд старались для меня всю ночь, так что теперь я должен им два билета на свой концерт.

«Без проблем», — тут же ответил я и погрузился в просмотр.

Сложно сказать, чего я получил больше: удовольствия или новой порции шипов в сердце. Она не говорила ничего плохого ни обо мне, ни о менеджере, не упоминала о контракте, не раскрыла никаких секретов, которых так жаждет желтая пресса. Но всё равно мне было не ясно, для чего ей нужно было участие в этом шоу. Попиариться? Стать звездой в России, используя мое имя? Я просто не знал, что думать обо всем этом.

Для себя я решил сразу же: никаких комментариев на эту тему. Только музыка. Ни слова о личном. А вопросы были, и не мало. И я не могу сказать, что меня оставили в покое с этой темой. Я просто научился держать лицо и делать вид, что это ничуть не ранит. Иногда так и есть. Когда я сильно измотан. Обычно я просто стараюсь отгонять эти мысли. Я вполне справляюсь и в одиночку. Мотаюсь из Лондона в Лос-Анджелес и очень доволен жизнью. Серьезно. Плюс ко всему — новый тур по всему миру. Новые города, страны, лица, возможности. Вегас, Калифорния, Бруклин, Брюссель, Берлин, Рим, Мадрид, Амстердам, Милан, Нью-Йорк. Эта часть тура прошла как в тумане. После две недели я жил в Лос-Анджелесе, записывая альбом.

Из Америки вернулся как раз к церемонии награждения «British Music Awards». Мой альбом, песня, клип и концертное шоу собрали все номинации, в которых были представлены, а мне самому торжественно вручили статуэтку и титул «Самый продаваемый британский артист года». Приятно, как ни крути.

И всё шло как нельзя лучше. Мэтт уже дал команду своим ребятам разрабатывать обложку диска, мы с музыкантами размышляли над новым шоу — каким хотим его видеть и какие песни из первого альбома обязательно нужно включить. И только Пол был недоволен:

— Что за меланхолию ты стал писать? Что за сопливая лирика? Пора бы и что-нибудь поживее накатать, а то люди подумают, что у тебя депрессия.

— Ты постоянно думаешь о том, что подумают люди. Мог бы хоть раз поинтересоваться для галочки, что чувствую я.

Пол замолчал. Но ненадолго.

После того, как в отношениях с Энн была поставлена точка, наши с ним взаимоотношения совсем испортились. Мы стали по-разному смотреть на вещи, на ту же музыку. Возможно, Пол стал ревновать «свое детище» к американскому лейблу или злиться за непослушание. Но я не мог петь то, что не чувствую на самом деле. Это не значит, что я выносил всё на публику. Я давно привык улыбаться и отдавать свое тепло взамен на любовь зрителей. Но были вещи, которые жили глубоко во мне и были личными, искренними. И неискоренимыми. Было что-то, чем я не мог ни с кем поделиться. Частично они выражались в песнях. А Пол называл их «сопливой лирикой» и знать ничего не желал.

— А Мэтту понравилось. Он сказал, что мы включим их в альбом. Извини.

Наверное, Пол чувствовал, что всё больше теряет бразды правления. Что он теряет надо мной власть, что я теперь больше прислушиваюсь к мнению Мэтта, и не мог уступить пальму первенства. Я стал главным его делом, его источником прибыли, его «детищем». Он даже не видел во мне человека. Уже. Раньше так не было. Были семейные вечера с его женой и дочерью, были совместные обсуждения того, каким мы видим наш тур, альбом, новый сингл. Исчезла душевность. Осталась одна работа. И нам обоим было понятно, что скоро эта нить совсем истончится. Но рвать никто не спешил. Я — потому, что слишком крепко засело во мне это чувство благодарности за то, что Пол «вытащил» меня в этот мир шоу-бизнеса, а Пол… Ну, видимо, из тех же корыстных целей, что и обычно. Не знаю. Я давно перестал его понимать.

Что оставалось делать Полу? Смириться.

Он попытался поговорить об этом с Мэттом — я слышал.

— Он молодой парень, ему нужны энергичные песни.

— Почему нет? Будут и энергичные. Пусть парень самовыражается как может. Публике нравится, — было ему ответом, и я победно улыбнулся.

Песня «Солги» была представлена публике на шоу Адама Престона шестого июля. Мы планировали ее придержать немного, и выпустить, может быть, в третьем альбоме. Но случилось кое-что, что подтолкнуло меня к решению: песня должна быть выпущена сейчас. Пусть эта боль прорвется. Пусть адресат ее услышит.

Потому что я снова увидел Энн.

Я думал, это никогда уже не случится.

Случилось. В мой день Рождения. Хотя я, честно, даже не загадывал это.

Двадцать пять лет — ни много, ни мало. Четверть века. Про этот возраст много всего говорят, но я чувствовал себя не хуже, не лучше чем год или два назад. У меня была любимая работа, каждый мой день был пропитан творчеством, окружающие люди относились к этому с пониманием — что еще нужно?

Единственной, кто пожелал мне найти свою любовь в этот день была мама. Она, как в детстве, потрепала меня по волосам, хотя я уже перерос ее на целую голову.

— И когда ты подстрижешься? — спросила она. Совсем как Энн.

И я подстригся. Вот прямо после посещения ее дома зарулил по пути в парикмахерскую, сел в кресло и сказал, что хочу покороче. Может, с волосами можно отстричь и воспоминания?

Девушка-парикмахер оказалась моей поклонницей, но вела себя сдержанно и приветливо. Пока стригла, рассказывала сперва о том, сколько лет меня знает и с какой песни началось это «знакомство», как она подсадила на мое творчество всех подруг, и как понравилось им шоу в Лондоне. А затем перешла на свою историю, поделившись тем, что живет с родителями, дедушкой и тремя сестрами. Еще у нее есть старший брат, но он уже давно живет в Америке.

Волосы мои Клэр — так звали девушку — пощадила. Вместо совсем коротких, как я просил, просто убрала лишнюю длину и придала форму.

— Ежик Вам не пойдет, — оглядывая результаты своих трудов, сообщила она.

И когда я протянул деньги, отказалась:

— Вы что, заберите. Для меня это честь. К тому же сегодня у Вас день рождения. Можно мне лучше фото на память?

Я был польщен. Записал ее номер, чтобы потом через Криса — концертного директора — передать билеты на следующий концерт в Лондоне, и, пока она отвлеклась, подложил деньги за стрижку и чаевые на столик под журнал.

Расстались мы в самом лучшем расположении духа, довольные общением, а я еще и новой стрижкой.

Никакой вечеринки я в этот день не планировал. И когда Найл за неделю до этого дня поинтересовался моими планами, честно сказал — в планах только работа.

— С ума сошел? Двадцать пять лет раз в жизни бывает!

— Как и двадцать шесть, и двадцать семь. И что дальше?

— Надо отмечать.

— У меня нет времени что-то планировать.

— Тогда этим займусь я.

И он действительно занялся. Ни разу не побеспокоил меня звонком, и только в сам день рождения объявил время и место встречи — шикарный ресторан на воде. Недалеко от спуска, где мы пару раз бывали с Энн.

Он не знал. А я вспомнил. И тут же отбросил эти мысли.

Я не собирался туда идти.

Но что-то дернуло. Хотел попрощаться с прошлым в свой день рождения. Разве не символично?

Но вышло иначе.

После парикмахерской я отправился на интервью, где меня ждал очередной сюрприз — пригласили самых активных фанатов из разных городов Великобритании, и они встретили меня шарами и специально созданной песней, где были скомбинованы строчки из разных моих композиций. А еще подарили мне новый крутой медиатор с гравировкой «Верь».

— Ты вдохновляешь нас, Ларри!

— Мы тебя любим!

Разве есть тот, кому не будут приятны эти слова? Я чуть не расплакался, хотя особой чувствительностью никогда не отличался.

После интервью я отправился в студию, по пути отвечая на многочисленные звонки. Мы с Полом решили провести благодарственную трансляцию для фанатов из студии, где я немного поделился планами на будущее, сказав пару слов про альбом, до премьеры которого осталось чуть меньше месяца, тур, который грядет сразу после него — осенью, потому что в августе мне обещали две недели отпуска, и я уже планировал, как его провести.

В мыслях была идеальная картинка: тихий остров, белый песок, бесконечный океан, зеленые пальмы — красота. И солнце. Много солнца. Мне так его не хватает.

Но, с другой стороны, хотелось увидеть и те города, где я побывал проездом, но толком ничего не успел увидеть. Амстердам, например. Или Мадрид. Однако совместить активный отдых и расслабленное одиночество на белом пляже я не успел бы при всем желании. Поэтому больше склонялся всё-таки к одиночеству.

Вообще-то я планировал позаниматься творчеством в этот день. До вечеринки еще было достаточно времени. Но не тут-то было. Ребята в студии устроили для меня сюрприз, встретив хлопушками, самодельными плакатами, отобранными у фанатов на входе, огромным ягодным тортом, в смешных колпаках. Мы провели вместе больше часа, запивая торт колой и простой водой (не самое лучшее сочетание, не спорю), и каждый из них вспомнил что-то смешное или трогательное обо мне. Затем я всех дружно позвал на сегодняшнюю вечеринку, и они сказали, что уже получили приглашения. Это было невероятно — столько сюрпризов за один день!

После меня всё же оставили наедине, чутко сообщив, что всё понимают: праздник праздником, но душе хочется творчества.

Оставшись в тишине, я взял в руки гитару и бережно провел рукой по струнам и грифу. Этот инструмент со мной уже давно, и я люблю его той трепетной любовью, которую трудно с чем-то сравнить.

Я не успел подумать о том, что хочу сыграть в этот момент, когда раздался очередной телефонный звонок — от школьного друга Бена, с которым мы когда-то играли в одной группе. Затем был еще один звонок, и еще.

Времени играть не осталось.

Я заскочил домой, переоделся в светлую футболку и брюки и отправился на собственный праздник. Такого замечательного дня рождения у меня не было никогда в жизни! В прошлом году я не отмечал его как-то особенно: мама и отчим просто устроили семейный ужин, отец заехал в студию и передал свой подарок, позвонили друзья, прислали подарки — вот и всё. А сегодня, на двадцатипятилетие съехалась, наверное, половина Найтсбриджа[1]. Некоторых из своих друзей я не видел уже несколько лет, потому что они уехали в другие страны — кто-то в Штаты, Бен, который звонил мне буквально час назад и жаловался на погоду в Эдинбурге[2], тоже был здесь.

Я вошел, сопровождаемый девушкой из персонала, впереди была тьма, и только огоньки свечей на торте выдавали присутствие здесь гостей.

Затем я услышал мамин голос. Она напевала мелодию, которую пела мне перед сном в детстве:

Twinkle, twinkle, little star,

How I wonder what you are!

Up above the world so high,

Like a diamond in the sky![3]

А потом неожиданно свет появился повсюду! Не резко, а постепенно вокруг моей мамы появились десятки огоньков, превращая пространство вокруг в звездное небо. Я едва сдержал слезы в глазах. Это было необыкновенно красиво и трогательно!

Мама подошла и поцеловала меня первой. За ней потянулись и все остальные — все мои близкие люди, включая некоторых одноклассников, отца, друзей из студии, с которыми мы сотрудничали с самых моих первых шагов в шоу-бизнесе и тех, с кем когда-то в детстве вместе лазили по деревьям.

Каждый вручал мне подарок, обнимал, говорил теплые слова. Потом мы выпили за мое здоровье, и сразу после этого на огромном экране во всю стену ресторана включили фильм. Он длился пятнадцать минут. И с первой секунды я понял, что режиссером и автором идеи был Найл. Сперва появилось его довольное лицо и расстегнутая до пупа рубашка. Он устроился поудобнее перед камерой и заявил:

— Ну что, старик, с двадцатипятилетием! Уверен, такого фильма о тебе еще никто не снимал, поэтому приготовься.

Все засмеялись, и я хмыкнул, покручивая в руке бокал с вином и догадываясь, что этот чудик непременно сейчас что-нибудь выкинет. И правда: он собрал все самые нелепые и смешные моменты — вплоть от того, как я сплю на спине, открыв рот, и добавив к этому соответствующую всеобщему веселью музыку из мультфильма, до моего нелепого падения на улице в шестнадцатилетнем возрасте (кто это снимал вообще?). Он также представил меня как отличного друга, добавив моменты с Роззи и наши с ним посиделки. Так что было над чем посмеяться и погрустить. Отдельно я был благодарен за то, что всё это было сделано по-доброму и помогло вспомнить многие моменты моей жизни. А их за эти годы случилось немало. Но многие безвозвратно исчезают из памяти.

Об Энн не было сказано ни слова, но на одном из кадров я заметил ее в отдалении — это были кадры из Лос-Анджелеса незадолго до расставания. Я скидывал Найлу видео, и он вмонтировал их в этот фильм, тщательно отретушировав и обрезав. Но Энн всё равно в кадр попала. И этого кадра вполне хватило, чтобы я снова всё вспомнил. И подумал о том, каким был бы этот день, если бы она была сейчас здесь, рядом со мной.

Помнит ли она об этом дне?

После фильма вечеринка продолжилась, но я уже не мог воспринимать всё как прежде. Этот вирус во мне словно снова проснулся, хотя спал столько дней. Я сегодня ни разу о ней не вспомнил. До этой минуты. Никто, может, даже не разглядел ее. Но не я.

Я перехватил мамин взгляд после фильма и улыбнулся. Но провести ее не удалось. Она подошла ко мне и тихонько спросила:

— Всё в порядке?

Типичная английская деликатность. Но я знаю, что ей не всё равно. Только расстраивать ее всё равно не хочу.

— Да, — самая лучшая из моих улыбок. — Спасибо, мам.

— Это всё Найл, — пожала она плечами и улыбнулась в ответ.

Я был благодарен маме за то, что она не стала мучать меня вопросами о том, что случилось, и вообще вела себя очень тактично всё это время. Когда я только представил ей Энн после концерта в «Альберт-Холл», она приняла ее, словно лучше девушки не встречала, и мне было сложно понять, что у нее в голове. Нравится ей Энн или нет? Как она относится к тому, что моя девушка из другой страны? Мама никогда не влезала в мою личную жизнь, предоставляя мне полную свободу выбора. Никогда не говорила: «Присмотрись к этой или вон той». Не спрашивала, есть ли у меня кто-то. Она уважала мой выбор. И когда я перестал говорить о ней и таблоиды пестрели заголовками о нашем расставании, она сжала мне руку и произнесла:

— Я не знаю, что случилось, сын. Но если ты хочешь знать: я всегда готова прийти на помощь. Просто дай знать, что тебе это нужно.

А я и сам не знал, что мне нужно. Не знаю и до сих пор.

Я так ничего ей не рассказал. А может быть, стоило? Может, она могла бы дать мне совет, как женщина. Как-то истолковать поведение Энн. Может, я что-то не понял.

Теперь уже поздно.

Я не умею признаваться в своих чувствах. Ни маме, ни девушкам — никому. Может, в этом все дело. Но как-то живу, и ладно.

— Я прогуляюсь, — опуская полупустой бокал на высокой ножке на столик, произнес я.

Мама кивнула, и тотчас устремилась к своему мужу, не желая мешать мне.

На город уже опустился вечерний мрак. Я не смотрел на часы, но по ощущениям было где-то около девяти часов вечера. Не знаю точно.

Я шел и шел. Ветер стремился развернуть меня обратно — дул прямо в лицо, но я посильней запахнулся и упрямо двинулся вперед. Просто шел, не отдавая себе отчета, вперед.

У меня не было цели прийти на тот спуск. Не было желания увидеть Энн снова — я просто знал, что это невозможно.

Бывают такие обстоятельства в жизни: вы вроде бы живете в одном времени, под одним небом, но вас разделяет столько препятствий — реальных или надуманных — что вместе быть невозможно. И, к сожалению, это было про нас.

Я пришел к спуску не сразу — сначала побродил по соседним улицам, хотя ресторан, в котором мы праздновали, был совсем недалеко от этого места. А потом всё же решился.

И что же?

Не успел я спуститься, как заметил девчачью фигуру. Сначала и мысли не было, что это может быть Энн. Она сидела в пол-оборота, слушая музыку и не шевелясь. Русые волосы собраны в хвостик, серая кофта застегнута на груди. И вся она сжалась, словно замерзла. Да уж, погода в городе сегодня довольно прохладная, и я, хоть и не стоял на месте, а бродил по улицам, тоже успел замерзнуть.

У меня даже мелькнула мысль уйти — и чего это я, в самом деле, сюда пришел? Всё это заняло не больше секунды. Потому что потом я узнал ее. И не поверил своим глазам.

А девушка, словно почувствовав чье-то присутствие, обернулась.

[1] Найтсбридж — район Лондона

[2] Эдинбург — столица Шотландии, входит в состав Великобритании.

[3] Ты мигай, звезда ночная!

Где ты, кто ты — я не знаю.

Высоко ты надо мной,

Как алмаз во тьме ночной. (англ.)