Рассвет утраченной мечты

Глава 8

Я старался держаться уверенно, хотя, в отличие от Энн, уже представлял, что нас ждет.

Взгляд Пола я увидел сразу. И мне не требовалось смотреть брошенные им на стол распечатанные статьи из Интернета. По одному только яростному: «Доигрались!» я понял, что в курсе не только Пол, в курсе все.

Он устроил допрос Энн, которая, кажется, совсем растерялась и скисла. А я не мог ей помочь, потому что, оказываясь сам в таких ситуациях, позволял разгребать всё Полу.

Потом пришел доктор Энглерт, и, взяв у насмерть перепуганной девушки анализ крови, тактично сообщил, что это «препараты, которые способны притупить работу мозга и затуманить сознание». Может быть, это и впрямь были не наркотики. Но я даже рад, что доктор оказался не только настоящим профессионалом, но и очень воспитанным человеком. Наверное, Энн бы лишилась чувств, услышь она слово «наркотики». По крайней мере, так мне казалось.

— А с этим что теперь делать? Ты хоть понимаешь, как нас подставила? — не унимался Пол, взмахивая черно-белой пачкой испещренной буквами бумаги.

Вот кому бы занять тактичности. Неужели не видит: она итак в ступоре?

Пришлось вмешаться.

— Ладно, Пол, остынь. Девчонка просто не разобралась, что к чему. Эта Стеф, кто бы она ни была, редкостная стерва. А нам просто следовало объяснить, что у некоторых папарацци есть изощренные способы добыть информацию.

В том, что девушка (возможно, Стеф даже не настоящее ее имя) прикинулась сотрудницей офиса, а на самом деле является журналисткой, я уже не сомневался. Слишком хорошего качества были снимки с полубессознательной Энн.

— Думайте, ребятки, думайте, — поднимаясь и хлопая себя по коленям, произнес Пол. — Я за вас вечно разгребать всё не буду. Но, если ничего не решите, придется объявить всем о расставании и написать грустную песню о раненых чувствах и обманутых ожиданиях.

Ну вот зачем он опять? Не видит что ли…

— Кстати, послезавтра нужна новая песня.

Я на миг потерял дар речи.

— С ума сошел? У меня сегодня и завтра два перелета и три выступления, я уже сутки не спал.

— А ты постарайся. Ты же способный мальчик. Послезавтра жду в студии.

Пол ушел, хлопнув дверью, и я беспомощно откинулся на спинку дивана и запрокинул голову. Достало!

— Я могу идти? — тут же напомнила о себе реальность в лице доктора Энглерта.

— Конечно, большое спасибо. Пойдемте, я провожу.

Наверное, врач бы не помешал сейчас мне самому. Я не помню уже, когда мне доводилось нормально спать. Когда я в последний раз вставал не по будильнику.

Расплатившись с врачом, вернулся обратно в дом, по пути соображая, как вести себя с Энн. Подумал даже, что лучше не стоит поднимать эту тему и просто подбросить ее домой.

Но она разрушила все мои планы, сказав одно только слово:

— Извини.

Вот уж чего я точно не ожидал!

— Я даже подумать не могла, что дело может так обернуться. Что теперь будет?

— Не переживай. Тебя он не тронет.

— А ты?

Серьезно, ее интересует, что будет с моей репутацией? Или это вопрос для галочки? Сложно общаться с человеком, не зная, действительно ли он заботится о тебе или больше думает о собственной выгоде.

— Куда тебе нужно лететь? — поинтересовалась она.

Я поднапряг память. Если первый пункт я помнил отчетливо, потому что билет попался мне на глаза сегодня утром, то со вторым была проблема. Кажется, скоро придется обзаводиться ежедневником. Буду отмечать не дела, как многие важные люди, а города мира, в которых мне предстоит оказаться. Чудеса!

— Сегодня — в Уэльс. Завтра — в Ирландию. Разве Пол тебе не сказал?

— Что?

Я не пойму, она рада или эта новость разрушила ее планы?

— Мы вместе летим в Испанию в конце недели.

— Если Пол не решит, что нам нужно расстаться к этому времени, — фыркнула девушка, всё ещё пребывая под впечатлением от состоявшейся взбучки.

Я лишь пожал плечами.

— Ну, если ты не натворишь еще что-нибудь, он, скорее всего, смилостивится. Так что пакуй вещички. В конце недели тебе все равно придется куда-то лететь. Либо обратно в Россию, либо в Испанию, — усмехнулся, глядя ей прямо в глаза и не сразу замечая, как меняется их выражение. Через секунду она уже была на ногах. — Ты куда?

— Тебе ведь на самом деле плевать, что со мной будет.

О, нет, только не истерика. Я не переживу.

— Я просто предупреждаю: сейчас уже поздно и ходить одной опасно, — заявил как можно спокойнее. Должен же кто-то быть хлоднокровным.

— Что поделать, выбора у меня нет.

— Тогда я с тобой.

— Зачем?

— Должен же я удостовериться, что моя подруга доберется до дома без приключений, — хмыкнул в ответ.

Она ответила тем же и резво рванула вперед. Я едва успел крикнуть:

— Не сюда. Там ванная. Прямо.

Шаг у нее был не женский, широкий и супербыстрый, так что я даже слегка удивился. Обычно на такой скорости я сбегаю от своих фанаток.

От этой мысли стало смешно, но я усилием воли подавил это чувство, на всякий случай поднося к губам кулак и впиваясь зубами.

— Поедем на машине? — спросил, справившись с чувствами.

Девушка решительно мотнула головой.

— Нам придется идти слишком долго, — предупредил я.

Вот же упрямая!

В мои планы вовсе не входило, чтобы она узнала точное место расположения дома. А сделать это не составит труда, потому что это почти самый центр.

— Тогда давай вызовем такси. Стой, упрямая ты девчонка! — пришлось схватить ее за руку — она слишком близко подобралась к забору. — Я-то чем провинился? Не знаю, почему ты меня невзлюбила. Для меня это такая же работа, как для тебя, и я даже не получаю за это денег, но ведь не злюсь на тебя и не виню во всех своих бедах.

Она вздохнула и сделала медленный выдох. Собиралась с силами или боролась с раздражением?

— Понимаешь, Ларри, когда это закончится, для тебя всё останется так, как было. Ты будешь успешным — может быть, даже популярнее, чем сейчас, твои треки будут взлетать на вершины чартов, твои альбомы будут собирать все возможные премии, а твое лицо по-прежнему будет красоваться на обложках журналов. Тебя будут любить и звать на мероприятия. Фанатки будут рисовать цветочки на своих плакатах и клясться в любви. А что будет со мной? Ты знаешь? Я тоже не знаю. Потому что здесь у меня нет ни дома, ни друзей, ни работы. И любые попытки кончаются крахом. Смогу ли я оплатить до конца обучение в фотошколе и аренду жилья здесь, если завтра вы с Полом скажете мне «до свидания»? Вряд ли. В Москве я тоже всё растеряла. И вот сейчас стою здесь и думаю: а стоило ли оно того? Ради чего? Чтобы лицезреть твое равнодушие и мотаться из города в город, из страны в страну, из студии на фотосессию, и не иметь возможности распоряжаться собственным временем? Чтобы каждый день получать сотни враждебных комментариев и дергаться от чужих звонков? За несколько долбаных тысяч фунтов? Сомнительное счастье, тебе не кажется?

Такой пламенной речи я не ожидал, и никогда не рассматривал ситуацию с такого ракурса. Энн всё это время казалась мне… ммм… охотницей за легкой добычей: за деньгами, славой, не скупясь при этом ничем. Из тех, кто готов на что угодно — идти по головам, дерзить или, наоборот, подлизываться к тем, кто нужен. И хотя иногда это мое представление не совпадало с реальной картинкой того, что я видел, я не слишком хотел разбираться в происходящем. У нее своя цель — какая бы не была, у меня своя. Мы просто пересеклись ненадолго. Взаимовыгодное сотрудничество — вот как это называется.

А тут вдруг… я снова увидел в ней человека. Хрупкую девушку, которая отправилась в чужую страну совсем одна отвоевывать свое право на мечту. И что осуществление этой мечты в большей степени зависит от Пола. И от меня.

От открывшегося мне осознания я отмахнулся, как от назойливой мухи.

Романтик хренов! Напридумывал себе… Давай, еще представь, что через тридцать лет вы вместе будете ходить в клуб для пенсионеров, танцевать рок-н-ролл и воспитывать внуков.

При чем здесь это?!

Энн расценила мое молчание по-своему.

— Я тебя не виню. Ты такой же заложник обстоятельств. Слава требует определенных жертв. И я знаю, что сама подписалась на это. Но я больше так не могу.

А вот это вышло совсем неожиданно.

— Ты… что?

— Я хочу поговорить с Полом. Чтобы расторгнуть контракт.

Это что значит, что я опять ошибался? Дело не в наживе, не в мечте… Тогда в чем?

— Это вряд ли получится, — решил попробовать отговорить ее. — Сегодня он просто взбешен, вот и решил тебя припугнуть.

— Но я-то мыслю вполне разумно. Я больше не хочу притворяться. И не хочу, чтобы тебе приходилось терпеть мое общество.

Что я мог сказать?

Что я впервые понял, что не хочу снова быть один? Что «липовая» девушка лучше, чем никакая? Или что она оказалась отличным другом?

Как последний дурак я произнес:

— Останься.

Зачем мне это?

Пошлет меня сейчас — и правильно сделает.

— Только если ты обещаешь, что изменишь свое поведение и больше не будешь резким и отстраненным. — Она помедлила. — И сострижешь эту львиную гриву.

Я усмехнулся и провел рукой по волосам. Не знаю, чем ей не нравится моя стрижка. Я привык.

— Я думал об этом, но с короткими не так весело. Их даже расчесывать не надо.

— Можно подумать, ты расчесываешься.

А вот это обидно.

Всё равно стричь не буду.

Пока к Энн вернулось хорошее расположение духа, решил воспользоваться ситуацией:

— Я знаю, куда мы поедем. И даже не думай спорить.

Она и не спорила. Расчёт оказался верным.

Когда кеб подъехал, я коротко переговорил с водителем — попросил сделать пару кругов, прежде чем выехать к Темзе, чтобы «запутать следы». Иначе мы за пять минут могли оказаться у спуска. И это вызвало бы у Энн определенные подозрения.

К счастью, большинство водителей в этом городе понятливые и за дополнительные пару фунтов исполнят всё молча и как положено.

Звонок Пола вырвал меня из только-только возникшего состояния равновесия.

Трубку поднял с большой неохотой.

— Ларри, Уэльс отменяется. Пиши песню. И завтра не забудь про Ирландию. Вылет в два часа дня, в аэропорте Дублина тебя встретят. Билеты оставлю в студии, — оттарабанил он и в конце грозно выдал: — Всё ясно?

— Я понял, — ответил сдержанно, радуясь тому, что «окно» всё же выдалось, и я успею поработать над творчеством. А еще, пожалуй, успею провести немного времени с Энн.

Мы сидели на спуске у Темзы, жевали хот-доги, рассказывали друг другу о своем прошлом. Вроде бы светская беседа, но я давно не разговаривал так ни с кем. Никто и не интересовался особо. И хотя я не люблю рассказывать про свое детство, к этой девушке как-то проникся доверием.

Кому-то же нужно доверять? Человек — существо социальное, и даже если ты помешан на своем деле и вполне довольствуешься компанией своих внутренних тараканов, иногда просто необходимо поговорить с кем-то близким по духу.

Я возвращался, подбросив Энн домой, и размышлял о прошедшем вечере. Улыбка не сползала с лица. Удивительно даже, как у нас получается понимать друг друга. Я со многими британцами, для которых эта среда и этот язык являются родными с рождения, не могу прийти к такому единодушию.

Это состояние — думать о чем-то (о ком-то!) кроме музыки так много времени, было непривычным и сбивающим с толку.

Я принял холодный душ, приглушил в комнате свет, включил телевизор… И всё равно думал о ней.

Хотел написать эсэмэску, узнать, спит ли она, но подумал, что уже слишком поздно, и нормальные люди, конечно же, видят уже пятый сон. А будить не хотелось. И сон всё не шел.

По телевизору шла какая-то мелодрама — я не особо стремился вникать в ее суть. Фоновый шум просто позволял мне расслабиться и добиться иллюзии не одиночества.

А потом мой взгляд зацепился за одну из сцен фильма — парень подобрался к окну своей девушки, забрался внутрь и положил цветы на кровать. И мне вдруг страшно захотелось совершить то же самое. Особенно если реакция Энн будет такой же бурной, как у героини этого фильма, вернувшейся в комнату и обнаружившей сюрприз. Ведь это здорово, когда ты можешь стать причиной чьей-то улыбки, подарить такие ослепительно-яркие эмоции.

В конце концов, сегодня ей изрядно пришлось претерпеть, и доза хороших эмоций не помешает. Вдруг она и впрямь решит расторгнуть контракт? Если честно, я уже слишком привык к ней. Сам не заметил, как это случилось.

Ну и, разумеется, ей, как любой девушке, хочется получать цветы и внимание. Она ведь «моя девушка», а я ни разу не уделил ей элементарного внимания.

Решено.

С этой мыслью, довольный от предвкушения завтрашнего сюрприза, я и отправился спать, продумывая в мелочах свой план. Нужно успеть до того, как отправлюсь в аэропорт, а еще в студию за билетами...

Своим традициям я не изменял, и заснул, выстраивая в голове график завтрашних мероприятий.

Встал по будильнику, и на удивление легко. Может быть, оттого, что внутри жило вдохновение — скорее, творить добро, приносить людям радость! Я вообще не понимаю тех, кто стремится отравить другим жизнь. Она итак коротка, итак полна страшных событий, утрат, разочарований, а мы стремимся подлить в нее и свою ложку дегтя: сказать что-то резкое, подставить, обмануть, изъять свою выгоду.

В шоу-бизнесе не без этого, и меня часто пугали, что жуткую конкуренцию и зависть коллег выдержит далеко не каждый. Но мне было глубоко плевать. Я хотел делать свою музыку и быть услышанным. Обещал себе, что не буду ввязываться в конфликты.

Пока что мне удавалось, не считая парочки шпионских слежек СМИ за моей частной жизнью, в стремлении выплеснуть исковерканные ее подробности.

Да, мне пришлось идти на какие-то компромиссы с собой — врать, например, что безумно влюблен в Энн. Но от всего остального Пол умело меня защищал, отражая удары. И за это я был ему благодарен.

От машины в это утро я решил отказаться. Одевшись как можно незаметнее, напялив темные очки в крупной оправе и насвистывая негромко веселую мелодию, я в самом лучшем расположении духа отправился за цветами.

Выбирал недолго.

— Пятнадцать красных роз, пожалуйста.

Улыбчивый продавец вручил мне аккуратно завязанный лентой букет, пожелав хорошего дня, и я, поймав такси, отправился в следующий пункт назначения.

Энн жила на первом[1] этаже, и мне предстояло сперва оценить обстановку и оглядеться, чтобы не привлекать внимание. К счастью, пробраться к окнам не составляло труда — они выходили на тихую и безлюдную в утренний час улочку. Сад тоже был с другой стороны. И если зацепиться за решетку балкона — она не так уж высоко — можно без труда проникнуть внутрь.

Я еще не был уверен до конца, удастся ли мне осуществить план, но адреналин в крови бурлил с невероятной силой. И я, подхватив букет одной рукой, еще раз оглянулся по сторонам и подпрыгнул, цепляясь другой за решетку. Перекинув цветы (другого способа не было, и я надеялся, что они не слишком от этого пострадают), подтянулся и через пару мгновений уже был на балконе.

Чтобы не попасться случайно Энн на глаза, тут же присел на корточки, поднял букет (фух, с ним всё в порядке, пара отлетевших лепестков не в счет), и вгляделся в окно, прислонив ладонь к глазам. Видно было плохо, но вскоре глаза привыкли. Энн в комнате не было.

Я вдруг подумал, а что, если бы она была здесь и, не ожидая, что за ней наблюдают, ходила бы, например… в чем? Ну, я не знаю, в пижаме. От этой мысли и представившейся картинки стало весело.

Следующим этапом было проникнуть внутрь. Окно было чуть приоткрыто — в самый раз, чтобы вместилась ладонь. Я просунул ее в промежуток и приподнял окно вверх. Раз — и можно беспрепятственно оказаться в комнате и брать что угодно. Какая безответственность! Я понимаю, что это не самый криминально опасный район города, но сигнализация всё же не помешала бы. Или кондиционер, чтобы не пришлось держать окна открытыми.

Я огляделся, впервые оказавшись в комнате Энн. Места здесь было маловато: рядом с окном крохотная кровать, комод, шкаф и небольшой телевизор — вот и всё, что здесь было. На стенах висело несколько картин. Одна — с изображением Кремля. Я никогда не был в Москве, но видел его на фотографиях. А что, было бы неплохо оказаться там вместе с Энн. Интересно, знают ли мои песни в России? Будет ли у меня там когда-нибудь шоу?

В соседней комнате послышались звуки, и я заторопился. Сперва хотел положить букет на комод, но уже раздались шаги. Мой план грозил быть разрушенным на самой последней стадии, поэтому пришлось небрежно оставить букет на полу и рвануть к окну. Секунда — и я на балконе. Еще пять — уже внизу, улепетываю на соседнюю улицу, не оглядываясь на ошарашенных прохожих. Только теперь вдруг мелькнула мысль о том, что меня могли узнать и опять использовать информацию, выставив ее в невыгодном для меня свете. Но мне надоело всего бояться! Я хотел хотя бы раз сделать что-то действительно романтичное.

Закрыть за собой окно не успел, и мне оставалось рассчитывать только на то, что Энн не вспомнит об этом и не испугается. Заметила она меня или нет? Догадается или нет?

Я и сам не мог понять, чего мне хочется больше: быть узнанным или остаться под маской инкогнито? В любом случае, я с нетерпением ждал развязки и постоянно поглядывал на телефон в течение дня — вдруг она захочет мне написать? «Спасибо» там, или «Это был ты?». Хотя бы «Счастливого пути!». Но тщетно.

Видимо, нашлись планы поинтереснее. Или она всё-таки вызвала полицию и теперь в полицейском участке у нее выпытывают подробности, при каких обстоятельствах букет попал к ней, и часто ли она держит открытыми окна. С нашим законом лучше не связываться. От этой мысли снова стало смешно. И немного досадно. Неужели я не узнаю ее реакцию? Нужно как-то осторожно выпытать это.

К моему удивлению, когда я, порепетировав немного, поднялся в студию, Пол и Энн были там. Я сперва даже растерялся немного. Но быстро взял себя в руки и, аккуратно поглядывая на Энн и стараясь ничем не выдать себя, понял: она не догадалась. Или отлично шифруется, что вряд ли. Мне даже стало немножко обидно, что усилия не оценили. И тут же захотелось продолжить эту игру, сделать что-то еще под ореолом таинственности.

Следующие дни я провел между небом и землей — сначала летел в Дублин, потом обратно в Лондон, не успев побывать даже дома, только порепетировать полтора часа в студии и на двух интервью. Затем встретился с Полом и показал две новые песни. Думал, что вообще не смогу написать ни строчки, но, собравшись с мыслями в самолете, тут же набросал стихи и прямо в туалете напел на диктофон телефона. Готово.

Полу материал понравился, и мы сразу же отправились записывать. Потом обсуждали с музыкантами, саунд-продюсером, звукорежиссером, как это должно звучать. Обожаю этот творческий процесс, когда каждый полон идей, выдвигает что-то совершенно новое. Для одной из песен саунд-продюсер предложил привлечь хор. Я был в полном шоке, потому что микрофоны пришлось выстраивать по всей студии, снабжать всех наушниками. Но звук был такой! Мама моя!

А для песни «Бежим на рассвет» мы стучали ложками по металлической кастрюле, создавая специальный звуковой эффект для фонограммы, и мне зажимали щеки для правильного захвата звука. Со стороны мы наверняка казались бы сумасшедшими. Такими мы и были, когда творческий процесс был в разгаре.

В студии я забывал о времени. Воплощать свои идеи в жизнь и видеть, как ими горят другие, пытаясь добиться лучшего результата — это невероятный кайф!

Мне нравилось всё, что с этим связано. Я старался найти хотя бы полчаса после записи для того, чтобы посмотреть, как работают профессионалы. Я многого не понимал, но со временем стал лучше разбираться в обработке звука: как делается очистка от шума и нежелательных звуков, эквализация, выравнивание громкости и компрессирование, как применяются эффекты и корректируются гармонические ошибки. Это была настоящая магия!

Потом опять самолет.

Что мне нравится в моей работе помимо творчества, так это непостоянство. Я терпеть не могу четкий график, когда всё стабильно и предсказуемо: работа с девяти до пяти, два выходных в неделю — сегодня, завтра и всегда. Я не знаю, где буду через неделю. Порой даже — через два дня. Моя жизнь — бесконечное путешествие и импровизация, и я обожаю это чувство свободы, несмотря на то, что времени на отдых и сон практически не остается.

Я видел жизнь из окна самолета или автомобиля. Я не мог понять, как живут все эти люди, мимо которых я сейчас еду. Как мог бы так жить я сам?!

Порой я думал: «Я мог бы сейчас учиться в университете, ходить на студенческие вечеринки, а я тут раскатываю по миру с концертами». Но эта мысль — о стабильной, возможно, нормальной, но чьей-то чужой, совершенно другой жизни, вызывала смех и отвращение.

Это время стало одним из наиболее плодотворных в творчестве. В голове постоянно крутились какие-то строчки. Я записывал их в телефон либо на попавшийся под руку лист бумаги, один раз и вовсе на салфетке, напевал на диктофон, потом показывал музыкантам. Они качали головами, высказывали свое мнение: чаще «да», но с оговорками:

— Давай заменим слово «летали» на «парили», это более поэтично.

— Мы парили в невесомости,

Нам не нужны были крылья… — напел я и кивнул в знак согласия. — Да, так действительно лучше.

— А если чуть-чуть повысить тональность. Сможешь?

Мы так и сделали.

— Смотри, совсем другое звучание.

И это было еще одно новое решение, еще один шаг вперед, еще один сингл, которому суждено было стать успешным, несмотря на то, что я, как обычно, не очень верил: разве можно стартовать с первой строчки второй раз подряд?

Но песня не только отлично начала, но и побила рекорд предыдущего трека. Так что после поездки в Испанию пришлось снимать клип, несмотря на то, что изначально мы делали ставку совсем на другую, более ритмичную песню.

И каждый раз я убеждался, что это не я создаю музыку, это она ведет меня за собой.

[1] Первый этаж в Великобритании в нашем представлении считается вторым, а первый называется нулевым (или «этаж на уровне земли»).