Внимание! Мы ищем маму

11

Я сглотнул ком в горле и кивнул, стараясь не смотреть на этого Васеньку. Внутри меня боролись эмоции. С одной стороны, хотелось оказаться на месте этого Васеньки и узнать, о чем они сейчас говорили, с другой — хотелось так ему влепить по физиономии, чтобы очки слетели, и он больше не ходил по темным улицам с Настасьей.

Так, Андрюха, вырубай эмоции. Хватит уже!

После этого я выдохнул и улыбнулся самой добродушной своей улыбкой.

— Садитесь, — буркнул я, открывая заднюю дверь.

Настя устроилась на пассажирском сиденье, а «Вася» с неловкой улыбкой втиснулся сзади. Машина наполнилась густым, сладковатым мужским парфюмом, от которого запершило в горле. То ли Тройной одеколон, то ли Шипр. Нет, не угадаю, эти советские мужские одеколоны остались в моем прошлом. У моего отца была Красная Москва, и он наносил его только по праздникам.

Я резко тронулся с места и посмотрел в зеркало заднего вида.

— А вы где Василий работаете, если не секрет? — спросил я, глядя на его прилизанную челку.

— В местной школе преподаю историю и обществознание, — ответил он голосом, который, мне показалось, он специально сделал глубже и серьезнее. Получилось не очень.

— Понятно, — я свернул на улицу, где стоял дом Петровых. — А Настя вам рассказывала, как мы с Костиком в школе историю учили?

— Нет, что-то не припоминаю. До таких интимных подробностей мы еще не дошли, — попытался пошутить Вася, и я улыбнулся.

— Надеюсь, и не дойдете, — рявкнул я, — так вот. Рассказываю. У нас учитель был, просто ух какой. Рука тяжелая, говорил басом, как генерал Лебедь, ей-богу. Так, он учебником мог по голове так треснуть, если не выучил его предмет, что вмиг все вспоминал, даже если не знал. Вот!

В салоне повисло неловкое молчание.

— Андрей, — тихо сказала Настя. — Не говори ерунды.

— Это не ерунда. А чистейшей воды, правда, — я притормозил у ее калитки. — Я просто вспомнил молодость. Кстати, о молодости… Насть, нам нужно поговорить. Серьезно. Наедине.

— Мне кажется, Настасье пора отдыхать, — вставил свой пятак Василий, вылезая из машины и пытаясь принять важный вид. — Она устала.

Я заглушил двигатель, открыл дверь и вышел, встав между ним и Настей.

— Вася, а тебя я не спрашивал, — я посмотрел на него поверх головы. — Отбой. Понял? Иди своей дорогой.

Он попятился, что-то пробормотал про «неадекватное поведение» и быстрым шагом удалился в темноту.

Я обернулся к Насте.

Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с холодным раздражением.

— Ну? О чем ты хотел поговорить, Андрей? Извиниться за то, как ты вел себя у Кости? Или опять начать что-то доказывать?

Слова застряли в горле. Все, что я хотел сказать — о детях, о неожиданном отцовстве, о своем бессилии — казалось сейчас неуместным и жалким. А я не любил быть жалким. Никогда не нравилось это чувство. Ты либо любишь, либо нет, но вот только не надо включать жалость.

— Я… — я провел рукой по лицу. — Я не знаю, с чего начать. Просто… после того поцелуя…

— Андрей, какого поцелуя? Ты с ума сошел? Столько лет прошло, — улыбнулась она и убрала волосы за уши. — Я уже и забыла.

— А я помню. Классный был поцелуй, — ухмыльнулся и провел пятерней по волосам.

— У меня своя жизнь, у тебя своя. И она не крутится вокруг тебя и твоих внезапных появлений и проблем.

Она повернулась, чтобы уйти.

И что-то во мне сорвалось с цепи.

Все это — унижение от Розы, страх за детей, злость на себя, эта дурацкая ревность к какому-то Васе — все это вырвалось наружу. Водопадом.

— Насть! — я шагнул к ней, схватил ее за плечи и притянул к себе. Она вскрикнула от неожиданности, ее глаза расширились от удивления. И не дав ей опомниться, просто прижал к себе и поцеловал.

Это не был нежный поцелуй.

Это было что-то голодное, отчаянное, полное всей той боли и ярости, что копились во мне годами. Она сначала застыла, потом попыталась вырваться, ее кулаки ударили меня по груди. Но я не отпускал.

А потом… потом ее тело дрогнуло, губы разомкнулись, и она ответила мне.

Сначала нерешительно, а потом с той же самой яростью, как будто все эти годы ждала этого момента.

Мы стояли, прижавшись к холодной двери моей машины, задыхаясь, и мир вокруг перестал существовать.

Были только ее губы, ее запах, смешанный с запахом осенней ночи, и оглушительная тишина, наступившая внутри меня.

Я оторвался, тяжело дыша.

Она смотрела на меня, ее глаза блестели в темноте, губы были припухшими.

— Дурак, — прошептала она, и в ее голосе не было злости. Была только усталость и какая-то обреченность. — Совсем дурак.

— Знаю, — хрипло ответил я, все еще не отпуская ее. — Но я… я не могу иначе.

Она медленно покачала головой, выскользнула из моих объятий и, не оглядываясь, пошла к калитке.

— Завтра, Андрей. Если хочешь поговорить… приходи завтра. Одним днем раньше, одним днем позже…

— Я понял. Приду.

— Надеюсь, в этот раз ты не сбежишь?