4

— Ну ты будешь брать или нет? — слышу недовольный голос продавца с выраженным кавказским акцентом. — Стоишь, выбираешь, выбираешь. Ломаешься, словно девочка-целочка.

— Рот закрой! — рявкнул я. — Не видишь дети рядом со мной.

— Машкины, что ли? — хмыкает толстый круглый как беляш продавец и ухмыляется. — Они и не такое слышали. Да, Стёп?

Смотрит на моего сына своими маленькими глазками и протягивает ему свою жирную лапу. Тот уверенно тянет в ответ. И вообще, выпрямляет спину, и глаза вдруг начинают блестеть. Похоже, хорошие знакомые.

Я встаю между ними и вдруг понимаю, что ничего не хочу брать из того, что здесь продается.

— Мы что не будем есть? — Спрашивает Степан и смотрит на меня, потом на кавказской крови продавца.

— Нет. Здесь мы точно есть не будем. Надо поискать что-то поприличнее.

— Поприличнее? — рявкает продавец, — да что ты понимаешь, э? У меня вся деревня кормится и еще ни разу не было, чтобы кто-то чего-то.

— Деда ласказывал, что он купил у вас цебулек, а потом всю ночь с голшка не вставал, — встрял вдруг Тёма, и я улыбнулся.

— Устами младенца глаголит истина, — пожимаю плечами и отворачиваюсь.

— Ну и проваливайте, — недовольно бурчит и машет рукой.

Взгляды и перешептывания прохожих делают свое дело, и я понимаю, что не туда забрел с мелкими. Мой желудок, конечно, не китайский, но переварит все, что только можно. А вот экспериментировать на мелких мне бы не хотелось.

Поэтому я отхожу от поношенного жизнью ларька и тяну за собой сына.

— Идем Степан, чем быстрее мы попадем к участковому, тем раньше окажемся дома. Там бабкина еда, и там точно мы ничем опасным не траванемся.

— Колька постоянно нас водил к дяде Араму и угощал чебуреками. Он денег на нас не жалел, в отличие… от… — сын замолчал, и я понял, что он только что кинул огромный булыжник в мой огород.

— Мне не жалко для вас еды, ребят. Вы чего? Но покупать то, что продает эта жирная кавказская морда, я не хочу. Давайте я вам лучше по шоколадке куплю.

— Давай, — пожимает плечами Стёпа и я, видя рядом с нами магазин, быстро направляюсь к дверям. И как это обычно бывает в таких местах, здесь стоят местные барышни и обсуждают все, что попадается им на глаза.

А тут я. Шикарный, красивый… этакий столичный денди, который вдруг решил посетить это забытое место и явно не в своем уме.

— Посмотрите, девоньки, какого красивого мужчину к нам занесло, — одна женщина примерно моего возраста, судя по внешности, толкнула вторую такую же локтем в бок и сплюнула семечки.

Сразу фу. Вот терпеть не могу эту дурную привычку, от которой потом зубы, пальцы и язык одного цвета — чёрного. А еще этот запах и грязь кругом. Точно нет. Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на эти лица, которые без стеснения смотрят на меня и обсуждают. Обсасывают мой внешний вид.

— Молодой человек, вам жена красивая и хозяйственная нужна? — слышу голос второй и шумно вздыхаю. Чувствую себя как на смотринах. Отвратительное чувство.

— Может, и нужна, да что-то я таких здесь не наблюдаю, — отрезаю в ответ и понимаю, что нарвался. Надо было сдержаться, Андрюх. Надо было закрыть рот и просто пройти мимо. Вот теперь и расхлебывай.

— Не наблюдает он! — Рявкнули двое. — А ты глазки-то свои столичные открой да приглядись.

— Баб Кать, это папка мой, — вдруг начал Тема, — он за мной и Степкой плиехал. Не лугайтесь, позалуста.

— Маленький мой, зайчик, — мягким голосом отвечает тетя Катя и подходит ближе. На меня не смотрит. Только на Артема, — а мама где твоя?

— Ма-ма, — заикаясь пищит пацаненок, и я слышу, как он начинает всхлипывать, а потом еще сильнее. Пока не начинает реветь так, что закладывает уши. Его мокрое лицо трется о мое и я в мгновение ока, оказываясь весь мокрый и соленый. Жалко так, что сердце схватывает. У меня за несколько лет ментовской службы шкура стала как у дикобраза. Видел такое, что лучше не вспоминать. Но как только вижу детские слезы, становится физически больно.

— Не плачь, малыш, — успокаиваю я и начинаю искать у себя хоть какой-нибудь платок. Или завалящуюся салфетку, но, как назло, ничего нет.

— Вот возьмите, — слышу со стороны мягкий и невероятно приятный женский голос. Про такой говорят, словно реченька журчит. Оборачиваюсь и вижу ее. Приятную, очень симпатичную и совершенно не вписывающуюся в этот мрачный и убогий пейзаж, девушку. Невысокого роста, с миловидными чертами лица и длинными распущенными волосами. В ее аккуратных ручках большой, мужской платок в коричневую клетку, совершенно не смотрится. Но мне все равно. Сейчас. Главное — успокоить малого. Который, как назло, не хочет успокаиваться.

— Тема, ну ты че? Ты же мужик, — приговариваю я, — а мужики не плачут.

Отец все же из меня херовый. Темка не успокаивается, а начинает все больше сотрясаться. Он красный, слезы текут ручьем, он икает и цепляется ручками за мой пиджак.

— Ма-ма! Ма-ма!

— Тише, тише, ну не реви, — приговариваю я и смотрю то Степку, который улыбается во весь рот, то на подошедшую красавицу. Мне нужна помощь. Мне явно нужна чертова помощь с этим мелюзгой.

— Дайте мне, — говорит вдруг девушка и протягивает ко мне руки, — ну… давайте же.

Я не сопротивляюсь, а наоборот, благодарю Бога за то, что он послал к этому магазину эту спасительницу. Отдаю Темку из рук в руки, а он прижавшись к девушке и обняв её за шею, тут же успокаивается.

— Ма-ма, — шепчет он и практически мгновенно засыпает. А я выдыхаю и улыбаюсь этой красотке своей самой лучшей улыбкой, какая только есть в моем арсенале. И тоже хочу, чтобы она меня обняла и я… уснул… рядом с ней? Что?

Ну да, почему нет, Проскуров? Ты же мужик. А она женщина. Красивая.

— Андрей, — протягиваю руку девушке, чтобы познакомиться и отблагодарить.

Но она лишь отворачивается от меня и смотрит на Степана, а потом быстрым и профессиональным взглядом оглядывает Тему.

— Что же вы, папаша, как детей запустили? — Хмуро произносит и контрольным выстрелом в голову валит меня на лопатки. — Похоже, без соцслужбы тут не обойтись.

Загрузка...