Внимание! Мы ищем маму

40

— Теперь, — я твёрдо посмотрел на Марата, — мы идём в суд. И у нас есть не только нападение, истерики и незаконные визиты. У нас есть вот это. — Я поднял справку. — Подтверждение того, что здесь, в этих стенах, моим детям хорошо.

Зал суда встретил нас гулкой, давящей тишиной. Стеклянные стены, строгие лица приставов, запах старого дерева и страха. Мы с Маратом заняли свои места. Настя осталась в коридоре с детьми — я не хотел, чтобы они видели этот цирк.

И вот они вошли.

Игнатенко с самодовольной ухмылкой, его адвокат — господин с бархатным голосом и холодными глазами — и... Маша.

Я чуть не подавился воздухом. Она выглядела... преображённой. Ни намёка на ту исхудавшую, истеричную женщину с ножом. Перед судом сидела ухоженная, спокойная женщина в строгом элегантном костюме, с аккуратной причёской и почти незаметным макияжем. Но самое страшное были её глаза. В них не было прежнего циничного блеска. В них была глубокая, искренняя печаль и что-то похожее на надежду.

Она и сама поверила в эту роль, — пронзило меня. Пешка, которой внушили, что она королева.

Их адвокат начал с представления «новой» Марии Анатольевны. Он говорил о тяжёлой болезни, о пути к исцелению, о материнской тоске и о желании искупить вину. Когда слово дали Маше, её голос дрожал, но не от истерики, а от сдерживаемых эмоций.

— Я... я была плохой матерью, — начала она, и её взгляд упал на сложенные руки. — Я сбежала от своих проблем, бросив самое дорогое. Но болезнь... она дала мне время подумать. Переосмыслить всё. Я прошла долгий курс реабилитации. И я готова бороться. Бороться за право снова быть матерью для своих сыновей. Я люблю их... — её голос сорвался, и она искренне, по-настоящему, расплакалась.

Судья смотрел на неё с нескрываемым сочувствием. И я понимал — спектакль был выстроен безупречно.

Затем настал наш черёд выслушивать удары. Адвокат противной стороны с лёгкостью жонглёра принялся разбивать мою репутацию.

— А теперь давайте посмотрим на отца, — его голос стал сладким, как сироп. — Господин Проскуров, человек, мягко говоря, неуравновешенный. У нас есть показания его коллег о вспышках гнева, о неадекватном поведении после разрыва контракта...

Я стиснул зубы. Марат что-то записывал. Это была ложь. Но она звучала убедительно.

И тут прозвучал главный удар.

— Ваша честь, мы вызываем следующего свидетеля. Участковый уполномоченный посёлка Дальний, откуда господин Проскуров забрал детей.

В зал вошел знакомый мне мужчина в форме. Тот самый участковый, с которым я общался в деревне.

— Свидетель, опишите, в каком состоянии находились дети на момент их изъятия? — невозмутимо спросил адвокат.

Участковый, не глядя на меня, чеканил:

— Дети были истощены, с признаками авитаминоза. Жильё находилось в антисанитарном состоянии. В ходе беседы с местными жителями выяснилось, что глава семьи, то есть господин Проскуров, навещал их крайне редко, материальной помощи практически не оказывал, интереса к их судьбе не проявлял.

Воздух вырвался из моих лёгких, словно от удара в солнечное сплетение. Это была полуправда, вывернутая наизнанку. Да, они были в плохом состоянии, но я не знал!

Ничего не знал о детях.

Слова участкового легли в зале мёртвым, неоспоримым грузом. Я видел, как судья смотрит на меня теперь — не как на защитника, а как на нерадивого отца, вдруг решившего поиграть в семью.

В глазах Маши, полных слёз, я поймал мимолётную искорку чего-то твёрдого. Триумфа? Исполненного долга? Она была пешкой, но в этот момент она чувствовала себя королевой, поставившей мат.

И в эту секунду я понял: настало наше время. Марат медленно поднялся, поправил галстук и обратился к суду. Его голос был спокоен и неумолим.

— Ваша честь, у стороны защиты есть несколько вопросов к сложившейся картине. И кое-какие... уточняющие доказательства.

— Господин участковый, — начал он. — Вы утверждаете, что мой доверитель «не интересовался судьбой детей». А известно ли вам, когда именно господин Проскуров узнал о существовании сыновей?

Участковый заёрзал.

— Я не могу знать...

— Именно так! — голос Марата зазвенел. — Вы не можете знать! Потому что господин Проскуров и сам не знал! Он узнал о существовании обоих детей лишь несколько недель назад, когда получил телеграмму от тестя! До этого момента он был в полном неведении, будучи убеждён в том, что у него нет детей от гражданки Марии Анатольевны!

Марат поднял со стола телеграмму от тестя, её края были потрёпаны, текст виден даже с расстояния: «Приезжай. У тебя есть шестилетний сын. Маша бросила его и уехала с очередным полюбовником.”

— Вот это, — Марат положил её перед судьёй, — единственное и первое уведомление, которое получил мой доверитель о реальном положении дел. Всё, что было до этого, — это систематический обман и сокрытие информации со стороны матери детей!

По залу пронёсся шёпот. Судья внимательно изучал телеграмму.

— Но давайте оставим прошлое, — Марат сделал театральную паузу. — И поговорим о настоящем. О том, что представляет угрозу для детей сейчас. Ваша честь, мы представляем доказательства того, что госпожа Проскурова, даже пройдя курс реабилитации, продолжает демонстрировать поведение, опасное для детей.

Он поднял со стола распечатанные фотографии.

— Это снимки с камер наблюдения из подъезда дома моего доверителя. На них запечатлено, как госпожа Проскурова в состоянии обострения пыталась проникнуть в квартиру. А это акт вызова бригады скорой психиатрической помощи. В тот вечер она угрожала моему доверителю ножом в присутствии спящих детей.

В зале воцарилась гробовая тишина. Судья изучал фотографии, его лицо стало непроницаемым.

— Кроме того, — голос Марата звучал теперь как приговор, — мы заявляем ходатайство о приобщении к делу заключения органов опеки, составленного сегодня утром. Оно подтверждает, что на данный момент дети проживают в прекрасных условиях, обеспечены всем необходимым и не проявляют никаких признаков страха или дискомфорта.

Игнатенко что-то яростно прошептал своему адвокату. Маша сидела, опустив голову, её плечи вздрагивали. Тот образ спокойной, исцелившейся женщины дал трещину, обнажив ту самую хрупкую, больную женщину под ним.

Судья откашлялся.

— Суд принимает представленные доказательства к сведению. У стороны защиты остались свидетели?

Марат посмотрел на меня. Я кивнул. Самое страшное было позади. Теперь наша очередь.

— Ваша честь, мы вызываем в зал суда...

В этот момент дверь в зал суда распахнулась. Все повернулись. На пороге стояла она.

Роза Орлова. Моя бывшая девушка, о которой я и думать забыл. А вот она, похоже, нет.

— Чего ей здесь надо? — шепотом спросил Марата, но тот лишь пожал плечами.

Моя бывшая была одета в строгое чёрное платье, её лицо было бледным, но решительным. В одной руке она сжимала конверт. Её появление было настолько неожиданным, что даже судья на мгновение опешил.

— Вы кто такая?

— Прошу прощения за вторжение, ваша честь, — её голос, чистый и звонкий, разрезал напряжённую тишину, воцарившуюся в зале. — Моё имя Роза Орлова. И у меня есть информация, имеющая непосредственное отношение к этому делу. Информация, которая прольёт свет на истинные мотивы всего этого... цирка.