— В смысле? — рявкаю я и в одно мгновение перестаю хотеть эту девушку. Вот как рукой сняло и отвело. — Что еще за соцслужбы?
— Органы опеки, — бросает мне через плечо и куда-то направляется с моим сыном. Что-то я заговариваться стал. Видимо, хорошо меня Тёмыч приручил к себе своими ладошками и вечно клюющей мою бороду мордашкой. Я оборачиваюсь и беру Степана за руку, коробка с кошельками, будь она неладна, все еще подмышкой. И выбросить бы, а жалко! Может, хозяева ищут пропажу, а я тут разбрасываться вздумал. Поэтому прижимаю покрепче коробку и посильнее сжимаю пальцы вокруг ладошки Степы.
— Куда мы идем? — Нервно спрашивает сын, и я тяжко вздыхаю. — Ах, если бы я знал. Девушка, девушка-а-а-а-а-а! — Кричу я ей вслед. Она оборачивается один раз, и на ее лице я не замечаю ничего хорошего. А ведь такая красивая да ладная была. На тебе. И куда все подевалось?
— Мы идем сейчас к участковому. Оттуда можно будет вызвать соцработника из города.
— Может, не надо, — канючим мы уже вместе со Стёпкой. И понимаю, что, кажется, мы влипли по самые помидоры.
— Пожалуйста, — просит за нас двоих мой сын.
И тут девушка оборачивается и смотрит на наши жалкие во всех смыслах лица. Я передаю коробку сыну, а сам складываю руки в просящем жесте.
— Мы правда больше не будем. Простите нас, красивая девушка.
— Меня Настей зовут, — сообщает она вскользь и мне кажется, она со мной флиртует. — Вы обещаете следить за вашими детьми? Мыть, одевать, кормить, лечить, наконец…
Я смотрю на Степку и понимаю, что Настя-то на самом деле права.
Мой сын, чумазый и нечесаный, и одежда на нем какая-то старая и поношенная. Порванная к тому же. Степка не лучше. Выглядят как бездомные.
— Но… они же деревенские, что с них взять? — пожимаю плечами, пытаюсь торговаться.
— Это что такое оправдание вашего бездействия? — наседает на меня. — Сами то вы выглядите хорошо, даже очень хорошо. По меркам деревни. Или вам на ваших детей денег жалко?
О как! Надавила так надавила. Можно сказать, размазала по поверхности.
— Нет, не жалко. Тут другое, — пытаюсь оправдаться перед незнакомой девушкой и вдруг осознаю: Андрюха, блядь, а какого хрена? Она вообще кто такая, чтобы так со мной разговаривать? Я бывший мент, бля. Не позволю!
Хотя уже позволил.
Вот что с нами делает женская красота. Чувствую себя гребаным подкаблучником, который вцепился за женскую сиську и держится за нее ручками и ножками. Тьфу, отвратительно.
Хотя женскую красивую грудь просто обожаю.
А вот подкаблучников и слизняков, терпеть не могу.
— Что другое? — вдруг спрашивает она и смотрит на меня таким хитрым взглядом, словно пытается проникнуть под кожу.
— То, что это мои дети, — быстро подхожу к ней, протягиваю руки и перекладываю мелкого себе на плечо, — все остальное не вашего ума дело.
Пахнет она, конечно, обалденно. Я даже подзавис малость, хотелось поглубже вдохнуть… а потом еще и еще… и это я, кажется, не про духи.
Вот это тебя, Андрюх, занесло!
— Мужчина, что вы себе… — закончить она не успевает, я отхожу от нее и иду с Темой и Степаном дальше.
Она нагоняет и встает перед нами.
— Не пущу! — протягивает ко мне руки, точнее, к спящему Теме. — Вы не понимаете, ребенку нужен уход и медицинский осмотр. Он бледный и явно недоедает.
— Я с этим сам как-нибудь разберусь, — обхожу стороной настырную барышню. — Отец как никак.
— Плохой из вас отец, раз вы не заметили, что оба ваших сына больны.
— Чего? — Возмущенно поворачиваюсь и ястребом смотрю на эту… ну блин, красотка же. Глаза можно сломать.
— Я вам как врач говорю, ваших сыновей нужно срочно обследовать.
— Вы что врач? — удивленно смотрю на эту худенькую маленькую женщину и не верю ни единому ее слову.
— Детский врач, педиатр. Работаю в клинической детской больнице, в городе.
— Вы сейчас серьезно? В клинической вы говорите? — удивляюсь тому, что говорит это Настасья. Я ведь работаю с этой больницей, мои ребята несут там охранную службу. Сколько раз там был, встречался с главврачом, а эту девчушку, которая величает себя педиатром, ни разу не видел.
— Именно. А что не так? — Хмурится и с удивлением смотрит на меня. Чуть улыбается, наверняка не может устоять перед моим обаянием, и на щеках у нее появляются милые ямочки.
— Ничего. Просто я знаю, про какую больницу вы говорите. Значит, завтра же, прямо с утра я приведу обоих пацанов к вам. В каком вы кабинете работаете?
— У меня сейчас отпуск, но я могу дать вам контакты моей коллеги. Она тоже очень хороший врач. Поэтому я и шла к участковому, чтобы позвонить Оле. Мой телефон просто сломался, а у брата есть телефон в участке.
— Участковый ваш брат? — Удивляюсь так, что аж подпрыгиваю. — Все интереснее и интереснее.
— Ну да, — непонимающе смотрит на меня, — Константин Петров — мой старший брат.
— Твою мать, а! — Кричу я так громко, что Тема просыпается и начинает хныкать. — Ой, прости, малыш.
— Ну, папаша, вы даете! — Слышу за спиной знакомый голос и оборачиваюсь. На крыльце одноэтажного кирпичного дома, именуемого участком, стоит невысокого роста с большим животом и лысиной Костик Петров. Мой одноклассник и дружбан. И тут я словно громом пораженный, понимаю одно: Настенька эта та самая мелкая сестричка моего друга, которая постоянно увязывалась за нами, куда бы ни шли. А когда я вернулся из армии, первую, кого поцеловал взасос, была Настя Петрова.