Внимание! Мы ищем маму

36

Она целовала меня. Я целовал ее. И в тот момент это казалось самым прекрасным, что могло быть.

Я углубил поцелуй, отвечая ей всей накопившейся болью, страхом и благодарностью. В мире, где всё рушилось, её губы были единственной реальностью. Мы сидели в холодной машине, в кромешной тьме ночи, а, казалось, будто нас окутало тёплое, спасительное солнце.

Когда мы, наконец, разомкнули губы, я, не отпуская её лица, прошептал, касаясь её лба своим:

— Тогда поехали. Вместе.

Дорога до больницы пролетела в новом, странном состоянии. Адреналин никуда не делся, но теперь он был смешан с чем-то светлым и твёрдым. Я сжимал её руку на рычаге КПП, и это простое прикосновение придавало мне сил больше, чем любая бравада.

Больница ночью встретила нас звенящей, пугающей тишиной. Яркий свет люминесцентных ламп отбрасывал резкие тени, превращая знакомые коридоры в лабиринт из страха и чужих тайн. Каждый наш шаг гулко отдавался в пустоте, и мне казалось, что за нами следят из-за каждого угла.

Мы нашли ординаторскую, в которой должен был быть Пономарёв. Дверь была приоткрыта. Хирург сидел за столом, сгорбившись над какими-то бумагами, но по его застывшей позе было видно — он не работал, а просто прятался от собственных мыслей. Увидев нас, он вздрогнул так, будто мы были не людьми, а призраками.

— Настя? — его голос дрогнул. — Что вы… что вам нужно в такой час?

— Правда, Виктор Сергеевич, — тихо, но неумолимо сказала Настя, закрывая за нами дверь. — Нам нужна правда.

Я сделал шаг вперёд. Кабинет вдруг стал тесным, воздух — густым и спёртым.

— Игнатенко сегодня ночью был у моих детей, — начал я, и голос мой звучал низко и опасно. — Он напугал моего трёхлетнего сына. Он думает, что может безнаказанно ломать жизни. И я знаю, что вы часть этой долбанной машин, которой самое место на свалке.

Пономарёв побледнел. Он отвёл взгляд, его пальцы нервно забарабанили по столу.

— Я не знаю, о чём вы говорите. Я врач. Я лечу людей, — прошептал он дрожащим голосом.

— Вы лечите тех, кто платит Игнатенко! — не выдержала Настя. Её глаза горели. — А те, кто ждёт своей очереди по закону? Они для вас что? Статистика? Биологический мусор? Виктор Сергеевич, я работаю с вами бок о бок. Я вижу, как вы смотрите на этих больных, я знаю, что вы не бессердечный человек! Вам не плевать на них, — она взглянула мужику в глаза, — посмотрите на меня. Посмотрите, черт побери! А теперь ответьте, что заставляет вас это делать? Что они имеют на вас?

И тут в его глазах что-то надломилось. Вся напускная строгость спала, обнажив измождённое, испуганное лицо человека, загнанного в угол.

— Вы не понимаете… — он прошептал, и его плечи сгорбились под невидимой тяжестью. — Это не просто деньги. Это… система. Если ты в неё вошёл, ты уже не выйдешь. Они… они знают всё, — прошептал он и испуганно огляделся, словно кто-то смотрел на него и тянул к нему свои клешни, — про мою дочь. Про её учёбу за границей. Про старые долги… Один неверный шаг — и всё рухнет. Не останется ничего. Ни меня, ни вас, ни больницы.

— Чья это система? — я наклонился над столом, пытаясь поймать его взгляд. — Кто стоит за Игнатенко?! Кому я, бывший мент, мог так насолить?

Пономарёв зажмурился, будто от боли.

— Не знаю имени. Никто не знает. Мы называем его «Нулевой пациент». Тот, с кого всё началось. Тот, кому все обязаны. Игнатенко — всего лишь его правая рука, решальщик. А вы… — он посмотрел на меня со странной смесью жалости и страха. — Ваше дело с опекой… это не просто месть. Это наглядный урок. Чтобы другие не верили, будто можно выйти из-под контроля и остаться безнаказанным. Вы — образец.

Вдруг его взгляд метнулся к стеклянной стене, выходящей в коридор. Его лицо исказилось чистым, животным ужасом. Он резко встал, отшатнувшись от стола.

— Уходите! — его шёпот был полон отчаяния. — Пожалуйста, просто уходите и забудьте этот разговор! Они уже здесь… Они все видят, и все знают.

Я обернулся. Коридор был пуст. Но по спине пробежали ледяные мурашки. Чувство, знакомое по старым операциям, — чувство прицельного взгляда в спину.

Мы вышли из ординаторской. Тишина в больнице теперь казалась зловещей, наполненной незримыми угрозами. «Нулевой пациент». Система. Мы бились не с человеком, а с гидрой.

И тут мой телефон завибрировал.

Сообщение от Кости. Я открыл его, и мир сузился до строчек на экране.

«Машина уехала. Но оставила «подарок». Под дверью конверт. Внутри одна фотография. Тёма в песочнице вчера днём. Крупным планом. Они не просто следят, Андрей. Они показывают, что могут подойти вплотную. В любой момент. У нас нет ни минуты».

Я показал телефон Насте.

Она прочла, и её рука сама потянулась ко мне, цепко вцепившись в мою куртку. Её глаза, полные ужаса, встретились с моими.

В них я увидел то же, что чувствовал сам: леденящий душу, первобытный страх. Это была уже не игра в кошки-мышки. Это была охота. И мои дети были мишенью.

Я посмотрел на пустой, ярко освещённый коридор, где только что мелькнула тень, и понял: наш визит к Пономарёву не остался незамеченным. Мы тронули одну из ниточек, и вся паутина задрожала.

Игнатенко и его невидимый босс только что сделали свой ход. Они перешли от угроз к демонстрации силы. Они показали, что знают каждый шаг моего сына.

Теперь был мой ход. И от него зависело всё.