Внимание! Мы ищем маму

2

— Это не твой папка, — слышу суровый голос мальчугана, который показывается из гостиной. Выглядит лет на шесть, и я понимаю, что это наверно он и есть. Мой сын — Степан.

— Мой папка! Мой, — нежным голоском пищит мальчишечка и смотрит на меня такими глазенками, что я сразу вспоминаю своего щенка.

Его убила какая-то тварь на машине. Просто переехала его, когда он случайно выбежал на дорогу. Водила даже не остановился, а у меня сердце чуть не остановилось.

— Твой папка, забулдыга неотесанный, который чуть нашу мамку не прихлопнул, — продолжает гнуть Степан, и я замираю от его слов. А потом поднимаю кроху на руки и прижимаю к себе. Смотрю в сторону сына и качаю отрицательно головой.

— Цыц, — качаю пальцем в сторону сына и хмурю брови, чтобы стало страшно. Вот только этого пацаненка этим явно не испугать. Я его еще совсем не знаю, но чувствую, мне с ним придется несладко. Вот характер-то! Тяжелый. Явно мой. Такой же упрямый и несговорчивый. — Тебя как звать-то?

Обращаюсь к мальчонке, который прижался ко мне, что не оторвать.

— Алтёмкой дед зовет и бабка. Тёмычем называет Стёпка. Мама… звала Тёмочкой.

— Артём значит. Будем знакомы, — протягиваю ему руку, — а меня Андрей Игнатьевич.

— Значит, ты мой папа Андлей? — недоверчиво спрашивает и косится на меня. Поглядывает на недовольного брата, подпирающего стену.

— Хм… ну не знаю. Наверно, — пожимаю плечами и смотрю на старых тестя и тёщу. Я-то знаю, что Артем не мой сын. Я вроде как только за Степаном приехал. И разбивать детское сердце совсем не входило в мои планы. Я вообще очень сердобольный. Жалко всех. Детей, животных. Вот только людей не люблю. Взрослых.

— Проходи, Андрей, проходи милок, — вдруг говорит проснувшаяся ото сна тёща, и я улыбаюсь ей. Добрая женщина, хорошая тёща у меня была, в отличие от непутевый кукушки жены. Вот говорят, что от осинки не родятся апельсинки, а тут, похоже, родился. Целый грейпфрут, горький и отвратительный. Это я про Машку, что уехала и бросила сыновей на родителей и не подумала о том, как мальчишкам будет одним без нее.

Видно же, что скучают.

У Артемки слезы на глазах при словах у матери, у Степана — злоба и отрицание. Он сейчас, скорее всего, ненавидит свою мать, хотя в глубине души отдал бы все свои игрушки ради того, чтобы мать вернулась.

— Спасибо, Катерина Пална, — киваю я в сторону тёщи, — я пойду, наверно, сначала со Стёпкой поговорю.

— А я тебе не прокурор, чтобы с тобой разговаривать, — бросает мне сын и отворачивается, чтобы уйти в гостиную.

Похоже, я в немилости. Вот только, что я сделал?

Я иду за сыном и понимаю, что комнаты проходные и он прямиком ведет меня в детскую комнату. Дверь не успевает захлопнуться, как я вставляю ногу в щель и открываю ее.

— Ну чего ты насупился-то? Я тебе…, - стараюсь отодвинуть от своего лица маленького Тёму, который пытается засунуть свои пальчики мне в нос, — то есть вам подарки привез.

— Не нужны нам твои подарки, — агрессивно кидает мне в лицо Степан, — убирайся туда, откуда приехал.

И тут я вижу на его кровати знакомый кошелек. Из черной кожи с отделкой и двумя буквами, моими инициалами, выбитыми на замке. Земля уходит из-под ног, но я тут же беру себя в руки и спускаю на пол Артема.

— Ничего не хотите мне сказать? — Сурово спрашиваю и делаю шаг в сторону кровати. Киваю на кошелек.

— Чего? — непонимающе восклицает Степан и смотрит на кровать. А потом вдруг щеки его вспыхивают, и он начинает быстро хлопать ресницами. М-да, сейчас он очень похож на свою мамашу. Та тоже, сразу краснела, если оказывалась виноватой.

— Того. Откуда у тебя мой кошелек?

— Не знаю. Это не мое, — сразу же пошел в отрицание и закачал головой.

— Посмотрим, проверим, — все так же серьезно реагирую я и хватаю сына за шкирку. — Полиция во всем разберется. Да, Тём?

— Да, папочка, — улыбается мальчонка, явно ничего не понимая.

А вот я понимаю. Степа по ходу боится только ментов и больше никого. Значит, будем действовать таким старым, но проверенным способом. Благо у меня есть хорошие контакты в полиции. Столичной полиции, а не деревенской. Но, об этом знаю, только я.

— Они ничего не докажут, — рыпается мой сын. Характер у него суровый, как у меня. Будет стоять до последнего, доказывая свою правоту.

— Посмотрим, — хмыкаю и чешу подбородок, — на нем наверняка остались твои пальчики, когда ты вытаскивал этот кошелек из моей машины. Как думаешь?

— Не знаю, — бурчит себе под нос Степка, опустив глаза, — наверно.

— Давно воруешь?

— Не очень, — продолжает бурчать сын, — когда денег стало не хватать, мы с Тёмычем стали ходить… в общем… подворовывать.

— Подволовывать, — повторяет за ним Артемка и смотрит мне в глаза в ожидании одобрения.

— Тёма, — нагибаюсь и смотрю в лицо пацаненка, — воровать плохо, поэтому вы больше этим не занимаетесь. Понял меня?

— Понял, папка, — обнимает за шею, и я весь растекаюсь от неожиданной ласки. Не думал, что так может быть. Я вновь поднимаюсь и вновь с мальчишкой на шее.

— Показывай все, что наворовали! — резко говорю своему сыну, которого даже ни разу еще не обнял. А вместо этого устроил нагоняй.

Сын подходит к кровати и опускается на колени. А затем вытаскивает коробку, в которой лежит пара кошельков. Немного, но даже один ворованный кошель — уже много.

— Хороший улов. Это всё?

Тот кивает.

— Бери коробку и иди за мной, — произношу голосом, не терпящим возражений.

— Куда, пап? — слышу голос сына, который назвал меня отцом. Сердце замирает и глаза щиплет от подступающих слез. Я выдыхаю и поворачиваюсь.

— Идем к участковому, сдаваться.